|
Бежать им некуда. И они бегут на небеса
Альберт Лиханов: «За последние 5 лет 14 123 ребёнка покончили жизнь самоубийством»
«Давайте только сразу договоримся о терминах – к сожалению, журналисты часто путают их, подменяя одно понятие другим. Итак, есть термин «сироты и дети, лишённые родительского попечения». Это юридически определённый статус. Здесь речь идёт о детях, которые изъяты из семьи – или потому, что у них погибли родители, что очень нечасто случается, поскольку у таких детей обычно есть родственники, которые их усыновляют, берут под опеку или попечительство (в зависимости от возраста), или о детях, которых матери бросили в роддоме, или о детях, изъятых в буквальном смысле слова – по решению суда – из-за дурного, часто преступного, отношения к ним родителей», - говорит председатель Российского детского фонда Альберт Лиханов в августовском номере «Совершенно секретно».
«Беспризорность – это совсем другое. Это понятие совпадает с первым только тогда, когда дети, переданные, например, в детдом, убегают оттуда. Вот в этот момент они, естественно, оказываются без призора – семейного или государственного – и подпадают под статус беспризорника. Вообще же, беспризорники – это дети, надолго убегающие из дома, ищут их при этом или не ищут – другое дело. Должны искать! Но это зависит от уровня семьи, её ответственности, от школы, от милиции-полиции, от власти, от органов опеки и попечительства.
Дети могут бежать из дома по разным причинам: если там плохая обстановка или она слишком требовательная – почему плохо учишься, пропускаешь занятия, не учишь уроки; порой взаимоотношения в семье сопровождаются прессингом, рукоприкладством. И в знак протеста ребята бегут – во вред семье.
И хочу прямо сказать: сегодня нет беспризорничества эпохи Дзержинского, когда дети оказывались на улице, в нищете и голоде, потому что у них погибла вся родня. Вот тогда, в 30-е годы, государство собрало с улиц всех беспризорных, которые были одновременно сиротами, отмыло их, образовало, воспитало и дало путёвку в жизнь.
Сейчас другая ситуация. Да, беспризорники у нас есть, но это не сироты и не дети, лишённые родительского попечения. Как правило, это дети, имеющие семью, но убегающие из неё. Поэтому я не очень люблю термины «беспризорники» или «безнадзорные». Я их называю «бегунки». Ведь, ещё раз повторю, основная часть этих детей имеет живых родителей.
О термине «безнадзорные». Это вообще расплывчатое понятие. Сейчас любой ребёнок, выходящий из дома и поворачивающий за угол, в какой-то мере безнадзорный. Именно в эти минуты к ребёнку подъезжает машина, и «добрые дяди» приглашают его подвезти до школы. Далее случается самое страшное. Среди ежегодных 100–130 тысяч случаев насилия над несовершеннолетними в нашей нынешней стране преступления, совершённые именно по такой схеме, являются типовыми. И никто от этого не застрахован. Причина – окружающее детей взрослое равнодушие. Раньше, в советское время, чужие люди были неравнодушны к тому, как ведёт себя ребёнок на улице, что с ним происходит. Сейчас всё изменилось. Люди стали равнодушны ко всему, что не касается их самих.
Люди «дна»
Проблема состоит в том, что сегодня именно семья нуждается в защите. Семьи тоже сейчас разные: есть семьи, где отец и мать, или кто-то из них (а иногда это неполные семьи – тогда единственный родитель), пьянствуют, а есть бедствующие семьи, неустроенные. Это современное человеческое дно, по сравнению с которым «горьковское дно» – наивная философская школа; бедствующие семьи – самое опасное явление.
Речь идёт о социальной неадаптированности огромной части населения. Люди этого «дна» нигде не нужны. И их дети тоже. Так как вы думаете, актуальна эта проблема?
Во времена Дзержинского беспризорников (они же – сироты) «выгребали» всех. Это одна из самых удачных практик социализма. И их было, по разным оценкам, несколько миллионов человек. Это было одним из приоритетных направлений политики государства. Вы же помните, что создавались коммуны. Макаренко, например. И сирот–беспризорников тогда выводили в люди. Сколько известных людей науки, искусства вышло из их числа. Писатели Леонид Пантелеев, Иван Ефремов, академики Арцимович, Дубинин, Кочергин, Чарыев, народная артистка СССР Георгиевская, политик Аркадий Иванович Вольский и ещё много, много громких имён. Всё это – результат кропотливой работы.
После Великой Отечественной войны, которая оставила 678 тысяч сирот, была выпущена директива, по которой системе просвещения было поручено изо всех сил тащить сироту до окончания школы или хотя бы «семилетки». А далее действовала система, при которой эти дети, поступив в вуз или техникумы вне конкурса (сдав вступительные экзамены хотя бы на «тройки»), вновь защищались государством: обязательно получали общежитие, стипендию, бесплатное питание, учебники, одежду. Раньше после окончания вузов было распределение, и они первыми получали место в общежитии по месту работы, а если женились, то жильё вне всяких очередей. Сироты тогда имели карьерное предпочтение.
Нынешних сирот, увы, никто никуда не тянет. Максимум – до окончания детдома. Хотя сейчас студенту-сироте тоже созданы самые пристойные условия. Кроме стипендии, они получают средства на питание, одежду, обувь, учебники, бесплатное общежитие. Но как только окончил вуз, ты уже никому не нужен. Впрочем, это касается всех выпускников – ведь государственного их распределения уже не существует.
Так что наших сирот реформирование страны учитывает как-то половинчато. А уж о будущем бесплатном жилье вопрос вообще завис. Его должны бы давать всем, кто не по своей же охоте обрёл статус сироты. Дают. Но подавляющему большинству приходится обивать пороги социальных служб, напоминая о своём положении, терпя унижения, годами стоя в безнадёжной очереди на жильё. По официальной статистике, в ней сегодня стоит около 83 тысяч сирот.
Теперь вернёмся к беспризорникам. Где-то, кажется, году в 2002-м Москва оказалась переполнена ими. Возле вокзалов, в вагонах электричек, в зоне тепловых сетей вертелось множество ребятишек, которые, казалось, вернулись из 30-х годов.
Президент отдал команду властям и органам милиции убрать беспризорничество с глаз долой. И это было сделано. Москва построила около 20 приютов. Детей стали свозить туда, отлавливая их на вокзалах, в теплосетях, из подвалов домов. Вентилятор приютов заработал: забирали, отмывали и держали до полутора месяцев. А тем временем выясняли, что за ребёнок. Потом отправляли в сопровождении милиционера домой (а это деньги на дорогу – самолёт, например). Словом, дорогостоящий инструмент. Но часто кончалось тем, что ребёнок снова бежал. Его опять ловили. Или не ловили.
Тут, на мой взгляд, вступала магия статистики. Когда число задержанных беспризорников велико, вывод делается обратный смыслу: значит, плохо работает милиция. А если беспризорных задержали меньше, значит, дело улучшилось? Но ведь такой механизм нетрудно поправить, не так ли? Просто не задерживать.
На мой взгляд, в стране отсутствует механизм учёта беспризорников. Ибо он заключён лишь в одном показателе: числе задержаний несовершеннолетних органами МВД. Но один «бегунок» может задерживаться три раза, а другой, поопытнее, ни разу. Разве это показатель?
Мне кажется, беспризорничество у нас сократилось, это – правда. Но не исчезло, а мимикрировало, приспособилось, камуфлировалось. Беспризорность как явление трансформируется в иные формы детского неблагополучия, когда, например, девочки покупаются для самых гадких целей, но материально они «благополучны». Это ужасно, но это правда. Это же касается и мальчиков.
Вообще, моральное разложение – и это жестокая данность – способна «перекрыть» старые беды своим новым всесилием. Да что там! Ведь изменилась сама детская мечта! Раньше дети мечтали стать космонавтами; теперь космонавтом, по одному общественному исследованию, не пожелал стать ни один ребёнок, зато о «выгодных» занятиях (а не профессиях) – банкир, глава фирмы, удачливый торгаш – мечтают почти все.
Кстати, торговля поглощает огромные подростковые массы, прибранные, разумеется, к рукам умелыми делягами. Дети, нетрудно заметить, в таких ситуациях вовсе не без призора живут. Но чем кончится этот призор – не болит ли о том сердце у власть предержащих?
Нация мелких лавочников
Мы сегодня – нация мелких лавочников, а не инженеров. В псевдоконкурентной борьбе мы стали, с одной стороны, злее, с другой – равнодушнее. Сегодня на первом месте стоит погоня за ежедневной прибылью. Каждый что-то хочет продать своему ближнему. Всё замешано на жажде наживы. А доброжелательность иссякла. Она не востребована в обществе.
Посмотрите, что происходит с семьями: количество разводов сейчас почти равно количеству браков. В результате дети становятся жертвами семейного неустройства. Они теряют веру, надежду. Послушайте, что дети пишут Богу: «Почему ты людям всё прощаешь, а учителя в школе – нет?» (Оля, 4 кл.).
«Развод – похороны семьи»
Сейчас стал модным гражданский брак, а это, на мой взгляд, облегчённый вариант ответственности перед детьми. Сейчас институт семьи требует поддержки. Семья нуждается в вознесении.
Бессемейность, равнодушие, бесстыжесть, безверие породили очень тяжёлое явление в нашей жизни: женщина отказывается от ребёнка в роддоме. И, как следствие, ребёнок гуляет по «казёнкам». И не забывайте, что ежегодно в стране делается, по разным данным, от 2,5 до 5 млн абортов. То есть дети перестали быть ценностью. Стыдно признавать, но то, что было раньше нашим национальным достоянием, сейчас перекочевало на Запад: ребёнок там чаще всего радость и удовольствие, а в некоторых государствах – серьёзная прибавка к бюджету семьи.
Поэтому я всячески одобряю любые усилия власти в этом направлении и, особенно, последние документы, которые, наконец-то, поддерживают «вымирающие» регионы при рождении там детей. На юге жить теплее и сытнее, чем, скажем, в моей родной Кировской области или в сибирских областях. На детях нельзя экономить. Напротив, инвестиции в детство – самые выгодные инвестиции. И здесь власти есть что сделать.
Вот и в кредитной политике очень важно давать детородной семье такие кредиты на землю и дом, чтобы рождение третьего, четвёртого и пятого ребёнка аннулировало 30% займа, а при пяти детях семья обретала бы солидную собственность фактически бесплатно. Это же надо бы дать семейному детскому дому, приёмной семье, да и просто семье смешанной, где доброта была бы поддержана экономически. Такая практика рождена в Белгородской области. И как было бы важно морально и экономически встать на такой русифицированный путь, где не доброта служит деньгам и склоняется перед ними, а деньги служат доброте, нравственности, морали.
Очень серьёзной проблемой, думаю, является падение авторитета школы.Моя первая учительница, Аполлинария Николаевна Тепляшина, не ставила «двоек» нам, малышам, а оставляла после уроков. И каждого из 40 детей в классе обходила по утрам, перед началом уроков, и ложечкой давала витамины «С», чтобы мы не заболели цингой. Это было во время войны. Она спасла нас от цинги.
То есть учитель – прежде всего человек, который заботится о детях. ейчас авторитет школы снижен: в основном, школа разными путями стремится заработать на детях. И подталкивает её на это государство. Теперь школа – не любимый дом, куда бежишь с радостью, а магазин, где продаётся странный товар – «образовательные услуги».
Россия всегда славилась особой ментальностью: порядочность, доброта. Добрый человек добр не только к своим, но и ко всем иным людям – другой национальности, посторонним на улице, к чужим детям. Это было, но ушло.
Мы создали серию фильмов-диалогов с выдающимися гражданами нашей страны. В этих фильмах рассказывается о том, как они стали такими, какими стали, через какие жизненные испытания прошли. Сняли эти фильмы, чтобы их показывали в школах, на классных часах, чтобы их смотрели учителя вместе с детьми и потом устраивали такие обсуждения, где ни один ученик не отмолчится. Каждый фильм посвящался какой-то одной этической ценности.
В Белгородской области, где фильмы смотрели по нашим методикам – а это 20 фильмов, – дети, как отмечали учителя, менялись в сторону осмысленности своей собственной жизни, её анализа, чаще всего, критического, в сторону поиска своих собственных нравственных ориентиров. Это ведь совершенно конкретный педагогический результат.
А «Уроки нравственности» чьи были: Виктор Розов, Жорес Алферов, Ирина Антонова, Ирина Роднина, Даниил Гранин, Виктор Садовничий, Василий Лановой, Дмитрий Шпаро…
Мы предложили Министерству образования и науки купить и распространить эти фильмы. Их 20, по 3000 рублей за комплект. Поддержки не получили. Оказывается, теперь денег у министерств нет, они у местных образователей. Но и это не всё. Местные должны получить специальную рекомендацию от всё того же министерства. А теперь к тому же и деньги-то уже не в регионе. А в школе, у директора. От просвещённости директора, его информированности ныне зависит детская мораль.
Должна быть единая силовая структура, которая занималась бы такими детьми. У нас ведь есть эмвэдэшная система ЦВИНП (Центры временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей). Раньше туда доставляли всех детей улицы. После создания приютов туда доставляют только тех, кто совершил правонарушение. Таким образом, ЦВИНПы – система силовая и более ответственная, приюты – дело штатское. Может, такая сепарация и гуманнее, судить не берусь. Знаю только, что почти всякий гуманизм у нас в России оборачивается своей противоположностью.
Но при этом напомню, что система работы с беспризорниками и детьми с отклонениями в поведении эффективно налажена в Швеции, Финляндии, Великобритании, США. Просто нужно понять, что этот вопрос требует особого контроля. И единого центра финансирования, а не так, как сейчас: решение этой проблемы переложено на плечи субъектов федерации.
Нет и не может быть сиротства московского, уральского, новосибирского. Есть сиротство российское. И судьба ребёнка, попавшего в тяжёлое положение не по своей вине, не должна зависеть от благосостояния региона, а уж тем более благосостояния района, в котором имел несчастье когда-то расположиться детский дом.
В целом сиротские деньги должны идти из центра. И должен быть жёсткий контроль за расходованием этих денег. В Великобритании, например, 80% средств на воспитание и перевоспитание так называемых трудных подростков тратится государством, а 20 % – это деньги благотворительных организаций. В Швеции в специализированных детских домах на каждого воспитанника приходится по 2 воспитателя. И их работа также финансируется государством. Там заботятся о будущем страны.
Решили сэкономить
Я слышал об одной из инициатив Павла Астахова – Альянс «Россия без сирот», согласно которой нужно закрывать детские дома, а детей передавать в приёмные семьи, доплачивая на каждого приёмного ребёнка около 15 тысяч рублей.
Приёмная семья – идея не новая, но в нашей стране сейчас есть одна проблема: такая семья построена на основе интереса к получению денег за то, что она будет «сопровождать» ребёнка. А его недостаточно сопровождать. Ему нужна забота и любовь, он должен ощущать себя защищённым. 15 тысяч – это лишь покрытие расходов за ребёнка-сироту или лишённого родительского попечения. Ещё столько же получит принявшая его мать – в качестве вознаграждения (но не зарплаты, являющейся частью социального пакета), своеобразный гонорар. На наш взгляд, деньги не есть гарантия родительской ответственности. Можно взять 2–3 детей и получить определённую обеспеченность. Это соблазн деньгами. А это уже безнравственно. Нужно полюбить детей, а не жить за их счёт.
И ещё одна подробность. Приёмная семья в любой момент может вернуть детей государству, то есть в детдом. Как и государство (органы опеки) в любой момент может изъять ребёнка из приёмной семьи. Часто под надуманным предлогом.
Содержание ребёнка в интернате, в детдоме дорого стоит. И это не цена содержания самого ребёнка, т.е. не то, что он съест, что стоит его одежда, ботинки, а всё остальное. Зарплата не только воспитателям, но и всей обслуге, налоги всякого рода, труд кухарок и сторожей – да мало ли что ещё требуется в таком учреждении. Цена расходов на сироту Чукотки достигает 1 миллиона рублей в год, в центральной России – 300–500 тысяч. Вот и решили сэкономить.
Раздают ребятишек почём зря: ведь поварихе в приёмной семье платить не надо, 15 тысяч (даже 30 тысяч) тоже, вроде, терпимо для бюджета, особенно в столицах. Но судьбу ребёнка никто строго не просчитал. Какая гарантия, что выучится как следует? Что приёмная семья выхлопочет ему жильё? Что получит профессию, а не её кощунственное подобие?
Наш Российский детский фонд имеет другой опыт. Мы ещё в 1988 году создали семейные детские дома; там родители-воспитатели выступали в качестве государственных служащих – старших воспитателей детских домов. Нужно было взять сразу (или постепенно) 5 детей (сразу – очень серьёзно), и мать получала зарплату старшего воспитателя детского дома – не бог весть что. Оформлялась трудовая книжка. К зарплате прибавлялся соцпакет: отпуск, больничный. Если семейный детский дом брал ещё 5 детей, то такую же зарплату получал кто-нибудь из членов этой семьи – отец, старший ребёнок. То есть семья была на службе государства в воспитании детей-сирот.
368 семейных детских домов было создано в те годы в России. В них воспитано 3000 детей, из которых, когда выросли, только у 21 не сложилась жизнь. Из матерей и отцов, возглавлявших эти семейные дома, более 180 получили различные государственные награды. Они чувствовали себя нужными государству. Я в начале 2000-х обращался к Владимиру Путину за поддержкой, и он тогда выделил по 10 тысяч рублей на таких детей. Это было признание заслуг родителей, работавших в семейных детских домах. Они понимали, что их поддерживают – и власть, и наш Фонд: «Мы не зря это делали».
А приёмная семья – не имеет соцпакета. Наши семейные детские дома должны были доводить детей до совершеннолетия и устроить их в жизни. У приёмной семьи нет такого обязательства. И вообще, по нашим данным, из 100 000 детей, массово розданных в приёмные семьи, как минимум 15 000 возвращены обратно. А детские дома закрыты, сокращены, персонал тамошний разошёлся. И его не собрать, даже если очень захочешь.
Капкан ювенальной юстиции
Ювенальная юстиция – западное веяние. И Запад сам стонет от неё. Её смысл: прикрываясь заботой о детях, внушить семье её зависимость от власти внутри семьи, подчинить власти внутрисемейные отношения. Очень коварный замысел. Он предполагает внедрение в частную жизнь, в семейные отношения, в том числе конфликты. Их в каждой семье и так хватает. Верно и то, что часто в них страдают дети, которых следует защитить. Но вот мера этого внедрения в частную жизнь, семейные конфликты, право детей обращаться к внешним силам, чтобы рассудить свои отношения с родителями, – всё это вызывает чувство настороженности, а во многих случаях опасения: такое вмешательство разрушит семью, отношения родных людей. За разрушением семьи последует разрушение социума, общества, а вслед – и государства.
Так что не всё так безобидно. Если родители сидят в тюрьме – справедливо забрать ребёнка, пьют – справедливо, но и у нас органы опеки нападают на слабую, бедную семью. А они должны помогать семье. И их не интересуют взрослые после того, как отняты дети. А проблема остаётся. Либо в этих семьях появятся новые дети, которые тоже будут отняты позже, либо в них перестанут рожать детей, а это уже демографическая проблема.
Но сегодня появилась другая страшная беда – детский суицид. За 5 предшествующих лет 14 123 ребёнка покончили жизнь самоубийством.
Психологи и психиатры, увы, задним числом, разбираются: почему? Ссылаются на наследственность. На погоду. На возрастные проблемы. Я же на первый план поставлю самое трезвое понимание очень многими детьми недостижимости ими самых простых жизненных целей. Понимание, что они не призваны и даже просто не званы на праздник жизни. Да ещё когда всё вокруг так постыло: родители пьют, близкие ругают без конца и унижают, знаний не хватает, значит, что-то высокое не для тебя, и бедность твоего окружения не одарит тебя богатством, и влачить жизнь, какую влачат твои близкие, – зачем? Так что бежать им некуда. И они бегут на небеса».
«Кто-то считает детство не таким-то уж и важным отрезком жизни: вырастает человек и из детства вспоминает только хорошее или забавное, всё, мол, самое серьёзное – впереди. Да нет, всё, что впереди, происходит из детства…», - приводит слова Альберта Лиханова Лейли Ваисова в августовском номере «Совершенно секретно».
Лейли Ваисова, «Совершенно секретно», № 8/279, август 2012 г.
|
