|
Священная война монаха Антония
В одном из боёв священник с поднятым крестом, как со знаменем, повёл солдат в атаку
«Весной 1899 года Булатович отправился в третье путешествие в Эфиопию (к тому времени прежнее название страны «Абиссиния» уже редко употреблялось, по крайней мере, в дипломатических документах). Посол России в Эфиопии П.М. Власов считал, что помощь Булатовича окажется незаменимой», - пишет Сергей Макеев в августовском номере «Совершенно секретно».
(О более ранних приключениях русского офицера Александра Булатовича в Африке читайте в публикации Агентства федеральных расследований FLB «Русский офицер в дебрях и на войнах Абиссинии»).
«Дело в том, что английские войска вплотную подступили к западным границам Эфиопии. Новая колониальная война казалась неизбежной. Одновременно англичане подстрекали отдельных расов (князей-наместников) к сепаратизму и мятежам. Негус негести (царь царей, или император) Менелик II усмирил мятежников внутри страны и выдвинул войско в западные области. В то же время негус опасался спровоцировать конфликт, который развязал бы руки англичанам. Булатович уже не раз оказывался мудрым советчиком, храбрым офицером и, пожалуй, единственным европейцем, на которого император Эфиопии мог всецело положиться.
В мае Александр Булатович прибыл в Аддис-Абебу и сразу получил аудиенцию у Менелика II. Император поручил ему отправиться в западные области Эфиопии, составить подробные карты этих мест, определить их стратегическое положение, обороноспособность и экономические ресурсы, зафиксировать расположение аванпостов англичан, выяснить отношение местного населения к законной власти и к появлению британцев – чью сторону они примут в случае начала боевых действий. Всемерную помощь разведчику должен был оказывать дадьязмач (воевода) Демесье, командующий западной армией.
Дадьязмач радушно встретил русского офицера. Первый его вопрос был:
– Каковы намерения англичан?
Булатович ответил всем понятным примером:
– Англия ведёт себя как охотник, подкрадывающийся к слону на верный ружейный выстрел.
Дальше Булатович продолжил путь с небольшим отрядом. Он наносил на карту реки, горы, селения и, конечно, расположения англичан. Он заметил много тревожного: эфиопских гарнизонов мало, они часто голодают; местные начальники из числа недавно завоёванных галласов развели кумовство – в случае войны они ненадёжны. Маршрутом возможного наступления англичан Булатович считал судоходную реку Баро. Долину реки населяли негроидные племена, которых англичане непременно заставят воевать против эфиопов. Булатович настолько близко к сердцу принимал трудности Эфиопии, что в его голове родился «дикий», как он писал, проект, который он тут же отправил российскому послу Власову:
«Я номинально перехожу на службу к императору Эфиопии и получаю в управление на десять лет все негрские земли в долине реки Баро… Император Эфиопии отдаёт в мою пользу таможню на реке Баро и добычу слоновой кости. Я обязуюсь собрать и обучить пять–пятнадцать тысяч солдат-негров. Устроить вверенные области. Провести дороги. Устроить таможню. Занимать важнейшие пункты на реке Баро. Подготовиться к тому, чтобы в случае необходимости быстро двинуться в англо-египетские владения и занять переправу на реке Баро-Насир. По окончании десятилетнего срока я по желанию Менелика передаю ему устроенные мною области, войско и имущество.
Да не покажется вашему превосходительству мой план диким… Лично я готов пожертвовать всем имуществом, здоровьем и жизнью, чтобы осуществить их, так как я думаю, что могу принести большую пользу. Одно, чем бы я не решился пожертвовать, – это право числиться в рядах нашей армии».
По-видимому, Булатович не сомневался, что Менелик II примет его план. А вот российский посол... Власов не дал хода этому «дикому» проекту. Но отношение дипломата к Булатовичу оставалось неизменным, он всегда и всюду утверждал, что Александр Ксаверьевич «доказал самым блестящим образом не одним абиссинцам, а всем европейцам, находящимся здесь, на какие подвиги самоотвержения способен офицер, вышедший из русской школы и имеющий высокую честь числиться в рядах императорской гвардии».
Три месяца продолжалась особая миссия Булатовича на западных границах Эфиопии. Наконец, он доложил о результатах негусу. Критические замечания офицера, а их было немало, Менелик II слушал раздражённо и даже прервал Булатовича:
– Оставь это! Говори мне только советы.
Булатович подробно изложил план оборонных мероприятий: где усилить войска и гарнизоны, где занять переправы и поставить наблюдательные пункты, как организовать снабжение войск всем необходимым. Наконец, он настоятельно советовал устроить телеграфное сообщение. Менелик II возразил, что это дорогая и сложная для эфиопов техника. Тогда Булатович предложил наладить световой телеграф, недорогой и простой в обращении, прекрасно зарекомендовавший себя в колониальных войсках.
Менелик II спросил, что думает офицер о реформе армии: не создать ли регулярное войско? У Булатовича и на это был готов ответ – развёрнутый план военного строительства. Выслушав его, Менелик II сказал:
– Твои советы исходят от сердца.
К счастью для Эфиопии, агрессия Британии так и не состоялась, потому что на юге континента началась Англо-бурская война, первая большая война в XX веке.
На сопках Маньчжурии
Покидая Эфиопию, Булатович писал военному министру А.Н. Куропаткину, что сделал в этой стране всё, что мог, и теперь хотел бы послужить Отчизне: «…меня лично тянет туда, где русскому офицеру есть деятельность действительная…»
Булатович вернулся в Россию с мальчиком-абиссинцем Васькой, крестил его, отдал в обучение. Уже через месяц после возвращения штабс-ротмистр получил новое назначение, и снова за границу. В указании, подписанном лично Николаем II, говорилось: «…для прикомандирования к одной из кавалерийских или казачьих частей, действующих в Китае».
Что же делали российские войска в Китае? В то время в дряхлеющей Поднебесной империи хозяйничали Япония, Англия, Франция, Германия. Россия тоже имела свои интересы в Маньчжурии. Вспыхнуло мощное восстание ихэтуаней, направленное и против своих властей, и против засилья иноземцев. Европейцы прозвали его «восстанием боксёров», потому что на знамени мятежников был изображён сжатый кулак. В подавлении восстания приняли участие все заинтересованные державы, в том числе и Россия.
Булатович был прикомандирован к отряду генерала Н.А. Орлова, действовавшему в направлении строящейся Китайско-Восточной железной дороги. Штабс-ротмистр проявил себя как энергичный и бесстрашный командир, участвовал в конных разведках и в сражениях.
Во время одного стремительного рейда Булатович отбил у повстанцев пленного французского миссионера. Оказалось, что в плену француз заразился тифом, от него подхватил болезнь и его спаситель. Обострились все прежние недуги Булатовича: лихорадка, ревматизм, воспаление глаз.
Однако год спустя, после окончания китайского похода, Булатович вернулся в свой родной лейб-гвардии гусарский полк, получил чин ротмистра и стал командовать пятым эскадроном. Боевые награды за недавнюю кампанию украсили мундир гусара: орден Анны II степени с мечами, Владимира IV степени с мечами, а французское правительство наградило его орденом Почётного легиона.
Видимо, в эту пору Булатович твёрдо решил посвятить себя военному делу. Он успешно окончил ускоренный курс 1-го Военного Павловского училища.
И вдруг…
Перемена участи
В конце 1902 года А.К. Булатович неожиданно сдал командование эскадроном, а в начале 1903-го уволился в запас «по семейным обстоятельствам». Что за обстоятельства такие? Вроде все родные и близкие были живы-здоровы. Говорили, правда, что вновь вспыхнула прежняя любовь Александра Ксаверьевича к княжне Васильчиковой и будто бы опять без взаимности…
На самом деле Булатович решил уйти от мира и постричься в монахи. Он поступил послушником в Важеозерскую Никифоро-Геннадиевскую пустынь, что за Нарвской заставой. С ним оставался и Васька.
Решающее значение в дальнейшей судьбе гусара имело знакомство с известным тогда проповедником отцом Иоанном, настоятелем Андреевского собора в Кронштадте. Уже несколько десятилетий этот священник славился по всей России как великий молитвенник, чудотворец и вероучитель (канонизирован в лике святых праведных в 1990 году). Беседы с ним укрепили послушника в решении оставить мирскую жизнь; всё, что он знал до тех пор, все перенесённые тяготы, в особенности, виденные многократно кровь и смерть, – всё обрело иной смысл. Он понял, что всю жизнь играл с судьбой, а служба, карьера – играли с офицером. Так говорил и его наставник:
– Жизнь наша – детская игра, только не невинная, а греховная, потому что, при крепком уме и познаниях цели своей жизни, мы небрежём об этой цели и занимаемся делами пустыми, бесцельными…
Теперь высшая цель забрезжила перед больными глазами Булатовича. Духовный отец Иоанн советовал Булатовичу совершенствоваться дальше – ехать на святую гору Афон, а мальчика рекомендовал отправить на родину. Послушник так и поступил. Однако совсем уволился в отставку он лишь в марте 1906 года. Возможно, сильно повлияла на него революция 1905 года: крестьяне сожгли дом Булатовичей в Луцыковке, мать бежала в Сумы.
В 1907 году Булатович принял схиму под именем Антония в Афонском Свято-Андреевском скиту Ватопедского монастыря. С той поры он окончательно отгородился от мира. Благочестивого монаха уважала вся братия, его ценили иерархи. В 1910 году Антоний был рукоположен в иеромонахи.
В следующем году он по благословению игумена отправился в последнее путешествие в Эфиопию – теперь уже с духовной миссией. Он намеревался основать недалеко от столицы подворье Афонского Свято-Андреевского скита и школу при нём. Кроме того, он очень соскучился по своему воспитаннику Ваське и хотел, как он писал, «преподать ему причастия святых тайн». Была, наконец, ещё одна важная причина: в это время распространились известия о тяжёлой болезни негуса Менелика II. Император так долго не появлялся перед дипломатами, что в заграничных газетах появились сообщения, будто придворные скрывают смерть государя и даже готовят двойника для подмены.
Приехав в Эфиопию, Антоний первым делом повидал Ваську и преподал ему основы православия. Не сразу допустили иеромонаха к больному Менелику II. Прежде путешественник Булатович не раз врачевал абиссинцев и всегда успешно. Но на это раз отец Антоний избрал другой метод лечения: он, отслужив молебен, кропил императора святой водой, растирал елеем, прикладывал чудотворные иконы. Улучшения не последовало.
Подворье основать не удалось. Власти не спешили с выделением земли под строительство. На Афоне денег миссионеру не дали, а в Эфиопии жертвователей не нашлось. Вероятно, иеромонах надеялся, что всё произойдёт по воле божией, но чуда не случилось. Через несколько месяцев Антоний вернулся на Афон. Эта, последняя его миссия в Эфиопии оказалась единственной неудачной.
Врагу не сдаётся наш гордый гусар
В это время много шума в церковных кругах наделала книга схимонаха Иллариона «На горах Кавказа». Автор писал о своём личном духовном опыте схимника-аскета, об Иисусовой молитве как сокровенном общении верующего с Богом и выражал убеждение, что «Имя Божие – есть Сам Бог». Эта религиозная и философская доктрина, известная ещё с позднего средневековья, была горячо воспринята именно в монастырях. Её приверженцы стали называться «имяславцами», противники – «имяборцами». Имяславцами сделались в основном монахи-простецы, как называли тогда рядовое монашество. Имяборцами были преимущественно начальствующие монахи, иерархи церкви и Синод, они осуждали имяславие как опасную ересь.
Вернувшийся в обитель о. Антоний, теперь уже иеросхимонах, поначалу отвергал идею имяславия, но неожиданно обнаружил ту же мысль в книге Иоанна Кронштадтского, подаренной ему духовным отцом. Антоний стал не только убеждённым имяславцем, но и выразителем требований монахов-простецов. Он писал полемические письма, статьи в церковные и светские газеты, наконец, изложил свои мысли в богословском труде «Апология веры во имя божие». Эту рукопись о. Антоний принёс на благословение своему главному противнику игумену Иерониму.
– Лучше бросьте в печь и сожгите! – заявил игумен.
Он не утруждал себя поиском аргументов, просто написал на бумажке имя «Иисус», бросил её на пол, стал топтать и приговаривать:
– Вот вам и бог!
– Да вы сами еретик и есть! – воскликнул отец Антоний.
Непокорного схимника выслали из скита. Он уже стоял на пристани и ждал парохода на Салоники. А в это время…
Игумен Иероним собрал всех монахов, чтобы публично осудить имяславцев. Внезапно простецы сами перешли в наступление и предъявили Иерониму множество обвинений. В результате бурного собрания игумен был низложен, на его место избран архимандрит Давид. Победители бросились на пристань, чтобы вернуть своего предводителя. Когда о. Антоний входил в ворота скита, его обнимали, некоторые монахи даже целовали ему руки. Вероятно, иеросхимонаху показалось, что он вернулся в свой эскадрон.
Вышестоящая инстанция – Ватопедский греческий монастырь утвердил решение русской братии Андреевского скита. Антоний с депутацией простецов пришёл в кабинет Иеронима, предъявил бумагу Ватопеда и потребовал сдать дела игумену Давиду. Иероним отказался, он вёл себя уверенно, потому что его окружали дюжие имяборцы.
И тут взыграла горячая гусарская кровь, и Антоний закричал:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа – ура-а!!! – И бросился к столу игумена, чтобы вытащить его вон.
На него набросились имяборцы, кто-то обхватил за шею и начал душить. Антоний вывернулся и вновь с криком «ура!» метнулся к столу. Тут вступили в драку простецы, началась общая свалка, монахи тузили друг друга, таскали за волосы и бороды. Наконец, простецы начали одолевать, они выталкивали противников в коридор и спускали с лестницы. Внизу их подхватывали другие мятежники и под руки выпроваживали за ворота.
Греческому губернатору доложили, что русские монахи взбунтовались, есть убитые и раненые. Губернатор прислал роту солдат-греков. Но в скиту уже настал час молитвы, мир и покой снизошли на обитель…
Известия о «чёрном бунте» докатились до Константинополя, а потом и до России. На Святую гору прибыл вице-консул Щербина с уже готовым решением: осудить бунтовщиков и восстановить прежнего игумена в должности. Простецы предъявили бумагу высшей инстанции с печатью и подписями. Но прибывший из Ватопедского монастыря представитель неожиданно заявил, что никакой бумаги Ватопед не выдавал и не признаёт законным низложение игумена Иеронима.
Вот те на! Допустим, позиция дипломата была понятна: Синод и высшее духовенство России объявили имяславцев еретиками, правительство готовило специальную карательную экспедицию. Но почему греки поступили так вероломно? Во-первых, потому что Ватопед мгновенно подладился под мнение русского правительства. А во-вторых, потому что греческим монастырям было выгодно ослабление русского монашества на Афоне. Забегая вперёд, скажу, что после разгрома имяславцев количество русских монахов на Афоне сократилось вдвое, впоследствии и Свято-Андреевский скит отошёл к грекам.
Неистовые монахи
Дипломаты именем закона Российской империи настояли на удалении о. Антония с Афона, оставшихся простецов обложили блокадой: денежные переводы им не поступали, в скит перестали поставлять с побережья продукты.
Тем временем иеросхимонах Антоний чудом избежал ареста в Константинополе. В Одессе полиция обыскала его – не увёз ли он сокровища монастыря? В столице Синод специально изыскивал меры воздействия на непокорного монаха. Его не только не пожелали выслушать, но и вынудили немедленно покинуть Петербург.
С тех пор о. Антоний вёл жизнь скитальческую: появлялся то в Москве, то в Сумах у матери, то в разорённой Луцыковке, впрочем, бывало, скрывался и в столице на квартире у сестры. Отовсюду он писал письма, рассылал свои брошюры и книгу; он жаждал открытого и непредвзятого разбирательства, просил об этом Синод. Тщетно.
Он был уже немолодой человек, невысокий и худой, с большим лбом и лысеющей головой, подслеповато щуривший свои лучистые глаза под стёклами очков. Часто он глубоко задумывался, так что порой приходилось словом или прикосновением возвращать его к действительности. А в официозных газетах его изображали главарём бунтовщиков с огромными кулачищами. Писали разные небылицы, даже что он будто бы женат на эфиопке…
После изгнания о. Антония с Афона скит Святого Андрея не сдавался ещё полгода. Но вот из России прибыл пароход с солдатами. Имяславцев насильно выгнали из Пантелеймонова монастыря и из Андреевского скита, было много избитых и несколько раненых. Свыше восьмисот монахов загнали в трюм и повезли в Одессу. Там, на пристани, на глазах у собравшейся толпы непокорным имяславцам обрезали бороды, укорачивали рясы. Многие монахи плакали; среди них были старцы, проведшие на Святой горе несколько десятилетий… Около сорока иноков как зачинщиков бунта отправили в тюрьму, других разослали по городам и весям. Им запретили вести богослужения, лишили монашеского сана, фактически отлучили от церкви…
(Сегодня ожесточённая борьба вокруг имяславия кажется нам необъяснимой; но это было одно из проявлений «богоискательства», охватившего все слои русского общества, литературу и искусство; неверующие искали «своего» бога, а верующие – бога истинного; ну а церковные власти были против любых исканий вообще. Добавлю, что проблеме имяславия уделили внимание выдающиеся богословы и философы того времени: о. Павел Флоренский, прот. С.Н. Булгаков, В.Н. Лосский, А.Ф. Лосев. Имяславие как течение в православной церкви существует по сей день.)
Скандал разрастался. Вопрос о расколе в церкви был внесён в Государственную Думу. Весной 1914 года о. Антоний написал обстоятельное письмо Николаю II. Царь решил вмешаться и положить конец распрям. В пасхальные дни он написал обер-прокурору Синода: «…душа моя скорбит об Афонских иноках, у которых отнята радость приобщения святых тайн и утешение пребывания в храме. Забудем распрю… суд следует отменить и всех иноков разместить по монастырям, возвратить им монашеский сан и разрешить им священнослужение».
Церковные власти подчинились государю. Иеросхимонах Антоний был направлен в Покровский мужской монастырь в Москве.
Смерть в бою
В августе началась мировая война. Иеросхимонах Антоний тотчас подал ходатайство о направлении его священником на фронт. Учитывая состояние его здоровья, его назначили в 16-й передовой отряд Красного Креста. В начале октября он был уже на Западном фронте. Бездорожье, грязь, постоянные обстрелы и нескончаемые потоки раненых – порой только слово божье утешало и укрепляло дух солдат, офицеров и медиков. Весной 1915 года его перевели в боевую часть на Карпаты. Рассказывали, что появление отца Антония в 10-м Новоингерманландском полку преобразило эту часть. Священник опять рвался на передовую. Однажды в решительный момент он поднял солдат в атаку. «За самоотверженную деятельность под огнём неприятеля», как говорилось в наградном листе, его представили к боевому ордену Владимира III степени с мечами.
Как в нём уживались воинственный дух и обет смирения? В откровенном разговоре о. Антоний признался:
– Минута боя – самый благородный, святой момент. Нет выше этого момента. Разве бывают тогда у человека злоба, расчёты, лукавство, сребролюбие и другие пороки?.. Святы войны оборонительные. Они – божье дело. В них проявляются и чудеса храбрости. В войнах наступательных таких чудес мало…
Там, в Карпатах, его сразил возвратный тиф. Два месяца о. Антоний провёл в лазарете. Обострились прежние болезни, появились сердечные приступы. И всё-таки он вернулся на фронт. В одном из боёв священник с поднятым крестом, как со знаменем, повёл солдат в атаку. Командование ходатайствовало о награждении его наперсным крестом на Георгиевской ленте.
Осенью 1916 года совершенно больной и полуслепой о. Антоний вынужден был уехать в отпуск в Петроград и уже не вернулся на фронт.
Вскоре после Февральской революции иеросхимонах Антоний участвовал во Всероссийском съезде духовенства и мирян. Он надеялся на перемены в церкви. Но Синод по-прежнему отказывал ему в праве священнослужения. Через несколько месяцев избранный патриарх Тихон подписал постановление, которое вновь поставило имяславцев вне церкви; для принятия в церковное общение требовалось их отречение от «еретичества».
Иеросхимонах уехал в Луцыковку. В последний раз близкие видели его на вокзале. К перрону подошёл поезд, набитый солдатами; штатские пассажиры штурмовали вагоны. Тогда о. Антоний, подобрав повыше рясу, ухватился за оконную раму и одним прыжком оказался в купе…
В родовом поместье он жил в келье, устроенной в саду запустевшего поместья. Иногда к нему приезжали монахи-имяславцы. Некоторые местные жители помогали схимнику. Он говорил, что предчувствует близкий конец.
В ночь с 5 на 6 декабря 1919 года в келью ворвались бандиты – они надеялись найти тут ценности семьи Булатовичей. Вероятно, о. Антоний и на этот раз оказал сопротивление, во всяком случае, он погиб как солдат – его нашли с простреленной головой на пороге кельи».
***
«На могиле близ Луцыковки ныне воздвигнуто гранитное надгробие с крестом. На постаменте высечены два имени одного человека:
Иеросхимонах Антоний, в миру Александр Ксаверьевич Булатович.
Земное имя расположено ближе к земле, монашеское – ближе к небу.
На том месте, где стояла келья – последний приют схимника, построена часовня», - пишет Сергей Макеев в августовском номере «Совершенно секретно».
Сергей Макеев, «Совершенно секретно», № 8/279, август 2012 г.
|
