|
|
Вертолёты летят в Спитак
|
|
| |
|
|
|
Спитак, декабрь 1988 года
|
|
| |
|
7 декабря 1988 года в 11 часов 41 минуту город Спитак исчез с лица земли, унеся с собой тысячи жизней.
"В руинах лежали Ленинакан, Степанаван, Кировакан... Тогда это были города нашей страны. А люди ещё не делились на «своих» и «чужих»…
Сегодня мне кажется, что с тех пор минула вечность. И сейчас, после вечности, уже невозможно с той же остротой пережить ту боль и тот ужас – слишком много похожего пришлось нам познать с тех пор…
Но память хранит и фантомную боль. Даже её цвет. Ибо Спитак означает – «Белый». И каждой всплывающей перед глазами картине тех страшных спрессованных дней, минут сопутствует импульс этой белой боли.
Город – открытая рана.
Можно ли описать шок?
В памяти – только фрагменты…
Стадион исчезнувшего города. Футбольное поле, где сел в сумерках наш военный вертолёт… Несколько шагов, и я едва не споткнулся об обгоревшее тело. Их множество. Как и гробов, уложенных аккуратными штабелями… Я увидел, как прилетевший со мной фотокор АПН Саша Макаров, известный мастер, хладнокровный профессионал, вдруг опустил камеру. Отвернулся. Снимать мешали слёзы. Мы, тогда ещё не прошедшие ад Чеченской войны, не привыкли видеть в упор такое… Среди тел, превозмогая ужас и оцепенение, как тени передвигались люди, приподнимая покровы с мёртвых – искали своих. Горе придёт позже. Сейчас только ужас и боль…
Дома без стен. Будто с них живых содрали кожу, обнажив следы бывшей жизни – ковёр, фотографии на уцелевшем куске стены, застрявший в скрученной арматуре шкаф, детская кукла… Тетрадки и учебники, испачканные грязью и кровью, – всё, что осталось от школы с учениками. Здесь, как и в остальных школах «зоны», всё случилось за 5 минут до перемены. Классы так и остались за партами под рухнувшими бетонными плитами…
Город – как открытая рваная рана… Под ногами грязь, смешанная с сахарным сиропом. Весь Спитак залит вязкой патокой, хлынувшей из ёмкостей разрушенного пищевого комбината… Зияющий трещинами асфальт… Вдоль тротуаров исчезнувших улиц – бутылки с минеральной водой. Другой воды просто нет. Как и тепла, электричества, связи…
Связи!
Сколько жизней можно было спасти, окажись там хоть один сотовый! Но до них ещё лет пятнадцать. А пока НЕТ НИКАКОЙ СВЯЗИ! И как быть, если «вне зоны доступа» практически вся зона катастрофы – двадцать городов и сотни сёл? Разрушены все телеграфные и телефонные узлы. Приёмопередающая аппаратура – только у военных и милиции. Как узнать – живы ли люди? Единственная линия, соединявшая мир с Ереваном, непробиваемо перегружена. Сотни людей, осаждающих почтамты в разных городах страны, продолжают слать телеграммы и звонить в никуда...
…Столы с хлебом и сыром. Я не видел, чтобы кто-то ел…
У спасателя не выдержало сердце
Палатки полевого госпиталя на стадионе. Первая помощь пришла от военных. Операции – безостановочно (только за первые 48 часов в пострадавших районах было сделано 2000 сложнейших, в том числе и нейрохирургических операций.) Необходимая помощь тем, кто способен выдержать эвакуацию – их осматривают, выделяя, если нужно, провожатых. Попытки разыскать в городе штаб аварийно-спасательных работ тщетны. Прибывающие на помощь люди не могут даже сориентироваться среди развалин, не знают, где в первую очередь необходимы их силы…
Оказалось, нужны не только физические силы, но и сильная психика. Некоторые, как военный водитель генерала Тараканова, от увиденного теряют рассудок. Солдаты, разбирающие завалы, не могут есть. Увидевший под руинами школы целый класс мёртвых детей французский спасатель–доброволец умирает от разрыва сердца…
…В город-некрополь въезжает колонна машин из Грузии. 120 самосвалов, около сотни позарез необходимых кранов, водовозки, автобусы… Как с максимальным толком распорядиться всем этим – кто скажет?! Некому…
Не хватает гробов. Катастрофически не хватает гробов!
Мало лопат и носилок для битого кирпича. Ненависть к тяжести камня. Люди с почерневшими от горя и грязи лицами вручную разбирают курганы руин – безумное месиво туфа, бетона и искорёженной стальной арматуры. О существовании специальной спасательной техники у нас тогда даже не слышали…
Внезапно чей-то крик: «Замри!» – и, как в детской игре или абсурдном сне, сотни людей застывают в застигнутой позе. Над руинами, как над бездной, повисает звенящая тишина. Затем она взрывается пронзительным: «Здесь! Здесь!» Кто-то услышал под тоннами камня еле различимый стон… Обламывая ногти, режа руки о бетон и сталь, люди отчаянно и торопливо пытаются сдвинуть обломки плит. Помню девочку лет тринадцати, которую мы услышали в одну из таких минут молчания…
Стон. Шанс…
В те дни в Армении действительно стонала земля. Голосами тысяч погребённых заживо…
Фрагменты, фрагменты…
Беда не приходит одна
Радио- и телерепортажи в Ереване о потоке гуманитарной помощи… Куда она приходит? Как и где её распределяют? Информация о тысячах присланных палаток… Где они? Слух не согревает людей в горных селениях…
В темноте в бликах костров люди вглядываются в лица, узнав друг друга, обнимаются. Ощупывают, словно не веря, что живы.
Если можно в трагедии говорить о моменте везения, то он в ночных температурах тех дней. Обычно здесь морозы значительно сильнее. Нетрудно представить, что это значило для тех, кто ещё жив под обломками. По статистике, даже не учитывающей холодов, промедление в один час – это дополнительно 20 погибших из каждой тысячи попавших под обломки. А сколько здесь таких часов и тысяч?!
Тысячи машин на почти парализованной дороге в Спитак. Автобусы с добровольцами из разных концов тогда ещё единой страны. Самосвалы и краны. Грузовики с гробами. Легковушки с сжавшимися от горя и слабой надежды родственниками… Осунувшиеся за сутки, охрипшие регулировщики пытаются сдержать этот рвущийся в ад поток… Разорванные тела, стоны под руинами… Хирург – его имя осталось неизвестным – делает уникальную операцию по ампутации раздавленных балкой ног прямо на месте…
К другому, оперировавшему пострадавших в одном из госпиталей, приносят его раненую дочь. Ей срочно нужна операция. Врач говорит, что будет оперировать девочку в порядке общей очереди. Когда подходит её очередь, дочь умирает у него на руках.
Какой мерой можно измерить такое?!
Воспалённые от бессонницы глаза американского врача Роберта Гейла… Немецкие горноспасатели с огромными невозмутимыми овчарками. Отказавшись от предложенной им передышки в ереванской гостинице, они требовали немедленно доставить их в Спитак. У них, профессионалов, счёт шёл на минуты… Так же, не теряя ни мгновения, отправлялись вертолётами в эпицентр катастрофы спасатели из Франции, Великобритании, Бельгии, Италии, Австрии, Норвегии, Швеции, Швейцарии, Израиля…
Норвежцы, прибывшие одними из первых, развернули на стадионе палаточную больницу со своим оборудованием, с обогревом, с операционным залом – всем, что положено больнице. И начали оперировать пострадавших…
Спасатель Евгений Буянов вспоминает: «Действия иностранных спасателей отличались высоким профессионализмом, они были хорошо обучены, хорошо оснащены техникой, инструментом. У них были специальные инструменты: кусачки, пилы, лебёдки, надувные подушки для поднятия плит, компактные газорезки, мини-генераторы и компрессоры с наборами электрического или гидравлического инструмента для долбёжки камня и резки арматуры... Об этом и многом другом тогда мы ещё и не мечтали».
Не хватало многого, но было главное – желание спасти людей. И именно благодаря самоотверженной и нередко опасной работе спасательных отрядов и, конечно, опытных зарубежных специалистов, которые располагали современными техническими средствами, удалось в течение декабря завершить первый и очень сложный этап работы – извлечь из-под завалов около 40 тыс. человек и спасти жизнь 15 254 пострадавшим. Из зоны бедствия было эвакуировано 110 тыс. человек – детей, женщин, стариков.
Причём нужно отметить, что проблема эвакуации пострадавших из зоны бедствия была бы практически невыполнимой, если бы не добровольная помощь тысяч и тысяч владельцев личных автомашин.
Всего в спасательных работах помимо добровольцев принимали участие свыше 20 тыс. солдат и офицеров, на расчистке завалов использовалось более трёх тысяч единиц военной техники.
Аэропорт Звартноц, где каждые полчаса – час садились иностранные самолёты с грузом помощи и специалистами, был похож на прифронтовой…
Беда – к беде: известие о двух разбившихся один за другим бортах – нашем Ил-76 с военврачами и югославском – с грузом медикаментов. Не выжил никто. Пилот-югослав успел передать в эфир лишь одно слово – «Роджер»… (На международном авиационном сленге это значит – «Вас понял».)
Призраки будут приходить долго
…Впервые со времён «холодной войны» СССР попросил и принял помощь от других стран, чтобы справиться с огромной человеческой трагедией.
В те дни поражала небывалая открытость советских границ. Садились и взлетали чужие военно-транспортные самолёты. Прибыло более 70 самолётов из 26 стран, почти полторы тысячи иностранных специалистов. Из 111 стран. Даже из тех, с которыми у СССР не было дипломатических отношений – Израиля, Южной Кореи, Чили и ЮАР. Сострадание к народу Армении пересилило политические разногласия и различия.
Выдача виз упрощена до минимума. Выдаются почти автоматически. Недоверчивый по определению МИД работает на доверии: иностранные спецы даже не подвергаются таможенному контролю, проходят через депутатские залы. Санитарный контроль отменён. В посольствах и консульствах круглосуточные дежурства…
Вечером в холле ереванской гостиницы кто-то негромко включил «Реквием» Моцарта. Пронзительно светлый. Нездешний.
Соединивший мир земной и горний…
В Эчмиадзине – в церквах и на площади – тысячи людей. Службу памяти погибших ведёт католикос всех армян Вазген I.
Он не доводит её до конца. Едет в Ленинакан – молиться в единственной не разрушенной церкви.
«После молитвы и траура обратим наши лица к убитому тревогой народу и к нашим разрушенным городам…»
Но это – не города… Призраки городов. Тени тысяч исчезнувших, так и не похороненных людей. Они ещё долго будут приходить к живым. К тем, кто выжил. И к тем, кто спасал.
– Всю жизнь это стоит у меня перед глазами, – говорит руководитель работ по ликвидации последствий землетрясения генерал-майор в отставке Николай Тараканов. – Города будто после ядерной катастрофы… Спитак оказался куда пострашнее Чернобыля! Я не могу уложить в голове силу сдвига, вызвавшего такой разлом…
По подсчётам учёных, во время этого катастрофического землетрясения в зоне разрыва земной коры была высвобождена энергия, эквивалентная взрыву десяти атомных бомб, сброшенных на Хиросиму. Волна, вызванная 10-балльным землетрясением, обошла земной шар и была зарегистрирована сейсмографами в Европе, Азии, Америке и Австралии.
Города поклялись отстроить заново. Официально. Мы и тогда знали цену подобным обещаниям. Но в это верилось. Хотя бы потому, что от катастрофы такого масштаба НЕЛЬЗЯ было отгородиться равнодушием. Это понимали все – от правительства до простых людей. И действовать начали сразу.
– В день приходило по 400–500 вагонов строительных материалов, потоком ехали специалисты, – вспоминает Колчин, бывший министр по строительству жилья в пострадавших районах Армении. Появилась и такая должность. К сожалению, из запланированных двух миллионов квадратных метров жилья нам удалось построить всего четверть. Армянам не повезло дважды: когда их тряхнуло, и когда развалился СССР…
Весной 1992 года вышло постановление правительства: убрать рабочих со строек в Армении.
Новая Россия не признавала тех клятв.
Наступила пора разбрасывать камни…
Героизм и подлость
Всего двумя годами раньше мы пережили Чернобыль. И не извлекли уроков. В дни землетрясения мы, наверное, впервые поняли, что наша могучая родина абсолютно беззащитна перед трагедией такого масштаба. Беда требовала осмысления необъятного, быстрых и чётких действий – страшные разрушения были в двух десятках городов и сотнях сёл. Таких действий было мало. Потрясённый и растерянный премьер Рыжков честно, дни и ночи напролёт, руководил растерянным штабом… Хаос и отчаяние… Только авиадиспетчеры, врачи, военные и те, кто работал на завалах, точно знали, что делать…
25 тысяч погибших. Столько же раненых и искалеченных… Их, наверное, было бы ещё больше – власти, как в дни Чернобыля, молчали бы о трагедии ещё несколько дней. Если бы уже через семь минут после чудовищного удара Геи в 11 ч. 41 мин. в эфире внезапно не заработала военная радиостанция, сообщавшая открытым текстом (неслыханное в советской практике!) о страшных разрушениях и немедленно требующейся помощи. То был настоящий SOS… Где ты сейчас, младший сержант-радист Алексей Ксенофонтов, которому обязаны своим спасением тысячи людей, оказавшихся между жизнью и смертью?!
…Любая трагедия – это всегда героизм и подлость. Спитак не стал исключением. То был массовый героизм тысяч людей разных национальностей и вероисповеданий. И подлость своих же… Мародёры грабили разрушенные дома и магазины, отрезали у мёртвых пальцы и уши вместе с кольцами и серьгами… Я видел, как в Спитаке, у стадиона, чуть не растерзали на месте четверых подонков. Их отбили военные… Видел в ереванском аэропорту яростную драку у только что раскрывшегося грузового люка шведского самолёта с одеждой и медикаментами. Дрались шофёры – кто повезёт… Машины с гуманитарной помощью исчезали бесследно. Потом ещё долго, спустя месяцы, дублёнки, одежда, лекарства наводняли чёрный рынок…
Сотрудник пресс-центра Минмонтажспецстроя СССР Олег Герчиков так описывал увиденное:
«Ереванский гражданский аэропорт Звартноц напоминал военный – всюду солдаты с автоматами, бронетранспортёры, взлетают и садятся армейские вертолёты. Прямо на лётном поле свалены грудой одежда и обувь – помощь пострадавшим от землетрясения. Какой-то пожилой мужчина, едва приблизившись к этой куче, тут же получил от милиционера дубинкой по спине. Контейнеры и коробки с гуманитарной помощью из-за границы от самолётов перевозят в сопровождении вооружённой охраны. Уже потом ереванцы рассказали, что в первые дни гуманитарными канадскими куртками торговали на всех городских рынках…»
Было и другое. Вагоны с гуманитарной помощью, присланные со всех концов планеты и прошедшие через территорию Азербайджана, приходили в республику разграбленными: коробки и мешки были выпотрошены и разворованы.
Составы с продовольствием простаивали так долго, что продукты успевали испортиться и их приходилось выбрасывать. На вагонах от руки мелом написано: «Поздравляем с землетрясением!»
Поезд Москва – Ереван, который шёл через Азербайджан, прибыл с той же надписью на вагонах.
Сводная колонна техники и специалистов, сформированная в НКАО для помощи пострадавшим уже к утру 8 декабря, смогла проехать через АзССР только в сопровождении военных и добралась до места трагедии лишь спустя три дня.
«Дело дошло до того, что 10 декабря комендант Особого района Баку генерал-полковник Тягунов выступил по республиканскому телевидению и призвал «не злорадствовать над чужим горем», – вспоминает в очерке «Дрожь земли» Владимир Маевский.
А в это время другие азербайджанцы рядом с армянами, русскими, белорусами, грузинами, украинцами и всеми остальными соотечественниками разбирали руины. У горя один язык…
Мир соткан из нас
Природа, к счастью, дала нам дар забвения. Ведь мы не смогли бы выжить, помня всю боль, испытанную в жизни. Многое стёрлось, притупилось. «Что миновало, то забыть пора, / И с сердца сразу свалится гора…» Может, Шекспир и прав. Но, оглянувшись в те дни, я не могу забыть главное – великий урок милосердия и то внезапное, совершенно незнакомое нам, советским, чувство единения со всем миром.
Больше я такого никогда не испытывал. До 11 сентября 2001-го. Когда вместе со всеми, не веря в реальность случившегося, в тысячный раз смотрел страшные кадры из Нью-Йорка. Словно надеясь увидеть, что всё это лишь кошмарный сон. Сон, снящийся всем сразу… Но это не было сном. Тогда вновь, как 1988-м, я остро почувствовал, насколько мал и хрупок наш мир. Насколько тонка нить человеческой жизни. Как мелочны людские распри, призрачно благополучие… Может, подобные трагедии нужны, чтобы напомнить об этом? И о том, как все мы необходимы друг другу…
О Спитаке сейчас вспоминают редко. Чудовищное цунами в Юго-Восточной Азии, унесшее сотни тысяч жизней, ураган «Катрина», землетрясения в Афганистане… Даже они уже стали в памяти белыми бесплотными призраками. Мир и без того переполнен трагедиями.
Наверное, наша память – это и наша совесть. Её зеркало.
Зачем вглядываться…»
Владимир Кючарьянц
Срочное приземление
«О вероятности землетрясения в Армении я узнал ещё в сентябре. Мы сидели с Генрихом Сеникеримовичем и пили отборный коньяк. Был то ли его юбилей, то ли праздник в семье его дочери, но было ощущение, что это поминки. За две недели до этого его институту не выделили денег на продолжение разработки программы по прогнозированию землетрясений.
В декабре я попал в Ереван не первым из нашей редакции. Менял кого-то из коллег. Сложно было понять, что такое баллы в оценке, когда земля уходит из-под твоих ног, а всё, что есть над тобой, падает на тебя. Я до сих пор так и не могу понять, что такое и шторм, и цунами, и как можно оценивать то, как природа по какой-то шкале рушит всё вокруг себя. Декабрь. Видимость для полётов итак минимальная, а тут ещё и непогода.
Уже третий день мы сидим в аэропорту и ждём вертолёта, вернее, не вертолёта – вертолёты стоят готовые, курим так же, как и экипажи. А на борту этих машин самая нужная аппаратура для спасения людей, которые ещё живы. Но вот нам повезло. Точнее, не нам, а именно тем, кто в этой аппаратуре так нуждается. Лётчики называют такую погоду «видимость миллион на миллион», и мы взлетаем. Летит практически эскадрилья. Два вертолёта с аппаратурой, остальные с гробами. И мы, журналисты, вместе с ними. И вдруг так же внезапно, как подарок этой бешеной видимости, нас сажают. Но мы же ещё не долетели!
Пилоты не отвечают на вопросы и уходят даже не в кабины, а абсолютно в себя. Мы знаем, что светлого времени ещё часа на три. Почему же сидим? Всё стало ясно только тогда, когда стало совсем темно. Мы пьём с пилотами, и они рассказывают, что полёт прервали в тот момент, когда до цели оставалось всего чуть-чуть. Прекратили потому, что поступил приказ: «Срочное приземление. Необходимо освободить коридор. Возможно, что кто-то из членов правительственной комиссии соизволит вылететь в эпицентр землетрясения». Они так и не вылетели, эти члены. А мы пили горькую.
Небо заволокло снежными тучами, и ночью он пошёл, этот снег, даже не снег, а снег с дождём. Какая-то каша, через которую вертолёты лететь не могли. А значит, не могли лететь и аппараты искусственной почки и всё, что нужно было тем, кого еще можно было спасти. Наутро мы пересели на грузовики и по гололёду и серпантину продолжили свой путь. Путь, который вчера мы могли проделать за 20 минут, занял почти сутки. В Ленинакане нас всё же подсадили на вертолёты.
Этот полёт я не забуду никогда. Было ощущение, что мы приземляемся в район съёмок фильма, которыми руководит Хичкок или Спилберг. Количество гробов и трупов не поддавалось человеческому осознанию. Уже на земле я надеялся, что кто-то сейчас выйдет и скажет: «Стоп, камера. Съёмки закончены. Всем спасибо». Однако это были не съёмки. И понял я это только тогда, когда встретился с ним, с профессором, которому в августе отказали в средствах для продолжения научной работы по прогнозированию землетрясений. Он был первым, кого государственная комиссия вытащила ночью из постели и потащила сюда, в Спитак».
Сергей Кузнецов
«Совершенно секретно», "Соверешенно секретно", № 12/271, 2011
FLB. Еще на эту тему:
Отрывок из книги генерала Лебедя “За державу обидно”:
"Вечером 7-го (декабря) по программе «Время» было объявлено, что в Армении колоссальное землетрясение. Полностью разрушены города Спитак и Ленинакан, в той или иной степени пострадало большое количество других населенных пунктов. Точное количество жертв неизвестно, но предварительно оно огромно и исчисляется десятками тысяч человек.
Единственный телевизор стоял в фойе нашей импровизированной комендатуры, и смотрели его все: офицеры штаба, солдаты опергрупп, работники райисполкома. Диктор продолжал говорить о чем-то другом, но его не слушали, более того, вскоре телевизор кто-то выключил. В фойе повисла гнетущая тишина. В эту тишину внезапно ворвался какой-то звук, точнее, гамма звуков, сливающихся в какой-то один, общий, торжествующий радостный вой, все более усиливающийся. Я было решил, что у меня слуховые галлюцинации, но судя по тому, как все закрутили головами и начали прислушиваться, это было не так. В торце здания находился небольшой балкон. Выход на него был из коридора. Пытаясь разобраться в природе звуков, я и со мной пять или шесть офицеров вышли на этот балкон. В считанные секунды все стало ясно.
На противоположной стороне улицы, наискосок от здания райисполкома, стояла большая жилая девятиэтажка. Во всех без исключения окнах горел свет, на всех балконах орали, визжали, улюлюкали, дико хохотали люди. Вниз летели пустые бутылки, зажженная бумага, еще какие-то предметы. Девятиэтажка не была одинокой в проявлении своего каннибальского восторга. Аналогичная картина наблюдалась во всех близлежащих домах. Район светился и исступленно восторженно выл. Люди, считающие себя цивилизованными, в той или иной степени воспитанные и образованные, многие, надо полагать, верующие, исповедующие заповеди Корана, вот эти все люди в единодушном порыве неприлично, варварски праздновали колоссальное чужое людское горе». Александр Лебедь
|
