 | | | |  | | | Советник президента Андрей Илларионов и его однокурсник, министр финансов Алексей Кудрин. Теперь оба в отставке | | | |  | | | Старая площадь. Администрация президента в спешном порядке огораживается от жителей Москвы высоким забором. Такого не было даже при советской власти, когда в этом комплексе зданий располагался Центральный комитет КПСС. По информации координатора общественного движения «Архнадзор» Константина Михайлова, Управление делами президента распорядилось огородить забором все здания АП, расположенные в бывшем банковском центре дореволюционной Москвы – между улицами Ильинка и Варварка. Заодно в режимное «заточение» попадает уникальная церковь ХVII века Троицы в Никитниках с шатровыми крыльцом и колокольней. Говорят, что теперь прихожан на церковные службы туда будут пускать только по специальным пропускам. Напомним, после бурных событий с расстрелом российского парламента в 1993 году власти возвели монументальный забор вокруг российского Белого дома на Краснопресненской набережной. Интересно, чего сегодня боится нынешняя власть? | | | | |
Радикальный пересмотр
Андрей Илларионов: «Так, как запланировано, – не получится»
– Я начну с вопроса риторически-провокационного. Политическое будущее России на ближайшие двенадцать (как минимум) лет определено. Многим это не нравится, но ведь можно попробовать посмотреть на дело, как оптимист на тот стакан: определенность гарантирует стабильность. Не так ли?
– Действительно, на первый взгляд может показаться, что все очень аккуратно просчитано, подготовлено, что обеспечена политическая монополия, подкрепленная политическими, финансовыми, административными, силовыми, медийными ресурсами, поддержкой многих западных лидеров. То есть складывается впечатление, что все, что можно и нужно, было сделано, что теперь гарантирована устойчивость этого политического режима. Однако внутренний голос говорит, что скорее всего так, как запланировано нынешними властями, не получится. Это ощущение имеет частично и рациональное объяснение.
Выстроенная политическая система предполагает, что нынешнюю ситуацию удастся зафиксировать в неизменном (или мало измененном) состоянии в течение длительного времени. С одной стороны, кажется, что это в принципе возможно – тому примером может служить существование советского коммунистического режима на протяжении семидесяти с лишним лет, а также кубинского, северокорейского и некоторых других. В каких условиях возможно было сохранение в неизменности тоталитарного или жесткого авторитарного режима? Только в условиях высокого уровня репрессий, причем не только против оппозиции, но даже и против политически нейтральных граждан. При высокой степени вмешательства государства не только в общественную, но и в частную жизнь людей. Как только уровень репрессивности режима снижается и начинается процесс либерализации, режим ослабевает, что может привести к его крушению.
Естественно, возникает вопрос: как долго и в каких условиях авторитарный режим способен поддерживать высокий уровень репрессивности? В истории стран достаточно высокоразвитых, зажиточных, образованных, структурно диверсифицированных, похоже, нет примеров массовых политических репрессий. В небогатых, отсталых, аграрных странах с неграмотным или малообразованным населением такое происходило. Но даже в среднеразвитой стране с открытыми границами, с возможностью обмена информацией с внешним миром поддерживать сколько-нибудь долго высокий уровень репрессивности трудно.
Мне не представляется реалистичным сценарий, в соответствии с которым нам предстоят двенадцать, а то и больше лет жесткого авторитарного политического режима…
– А власти это представляется возможным? Она, как кажется, с достаточной уверенностью смотрит в будущее, и медведевский помощник Дворкович говорит о каком-то возвращении его шефа в президентский кабинет через 12 лет…
– Такие вещи, думаю, даже не стоит комментировать, они не имеют отношения к действительности. Что же касается лица, принимающего главные политические решения, а также узкого круга его конфидантов, то они оказались в реальном политическом тупике – они не могут без неприятных для себя последствий уйти из власти. Их уход означал бы для них, во-первых, потерю средств и собственности, нажитых непосильным трудом на галерах. Во-вторых, как показывают чуть ли не ежедневные примеры, возможную потерю для них и свободы и даже жизни. Похоже, что они пропустили момент, когда они могли относительно безболезненно покинуть власть. Они загнали себя в тупик, из которого выйти не могут. И во всем мире нет никого, кто мог бы дать им гарантии безопасности. Вернее, такие гарантии, кем бы они ни были даны, не могут и не будут ими восприниматься как реальные.
В итоге они оказались действительно гораздо бОльшими рабами своего положения, чем многие граждане нашей страны. Они приковали себя золотыми цепями к скамьям на тех самых галерах.
Кудрин и бюджет
– В таком случае, вписана ли каким-то образом в контекст этих событий отставка Кудрина? Это чисто политическое решение или же за этой отставкой последует какое-то изменение экономической политики?
– Мне кажется, это прежде всего собственное решение Алексея Леонидовича. Он принял его задолго до того, как произошел известный публичный обмен любезностями с Медведевым. Но ему надо было найти благоприятный повод, чтобы, во-первых, обнародовать это решение и, во-вторых, чтобы оно соответствовало его собственным представлениям о бюрократической культуре…
– А как это можно совместить?
– Естественно, такое решение не могло не быть публичным, однако ему не хотелось создавать впечатление, что он уходит без весомой причины. Его представление о бюрократической культуре, очевидно, заключается в том, что из правительства сам человек не уходит, его увольняют. Но быть уволенным за неисполнение поручений или нарушение дисциплины, естественно, он не хотел, и, объективно говоря, этого не заслуживал. Поэтому он хотел бы уйти таким образом, чтобы общественная память о годах, проведенных им в российской власти, и о его уходе из власти не работала бы против него.
Мне кажется, он нашел такой повод, сделав свое заявление о невозможности работы с Медведевым. Заявление было сделано таким образом, что не отреагировать на него Медведев не мог. Другое дело, что отреагировать на него можно было бы бюрократически разумно: встретиться с Кудриным, попробовать прояснить с ним разногласия и, если не получается достичь компромисса, через неделю-другую молча освободить его от занимаемой должности, не привлекая к этому излишнего внимания. То, что это увольнение приобрело такую концертно-цирковую форму, лишь свидетельствует о компетентности г-на Медведева и его способности контролировать собственные эмоции. Этот случай – неплохая иллюстрация к вашему вопросу о степени адекватности восприятия властью реальности. Происшедшее – проявление тяжелой болезни, возникающей у некоторых людей в результате длительного пребывания во власти, их отрыва от общества, потери адекватного представления о реальной жизни, ее нормах, критериях поведения, приличиях.
– Хорошо, в таком случае, почему Кудрин принял решение уходить в отставку? Потому что его «обнесли» постом премьер-министра, как утверждают некоторые источники? Или действительно, как он заявил, потому, что у него какие-то стратегические разногласия с Медведевым? Что было удивительно узнать, потому что до этого мы никогда не слышали ни о какой самостоятельной, тем более, стратегической линии Медведева… Спор о военных расходах и о бюджете – это реальная причина или повод?
– Кудрин не мог не отдавать себе отчет, что никакого шанса стать премьер-министром у него нет…
– Но он же такой близкий к Путину человек…
– Именно потому, что он близок к Путину, он должен был понять стиль его бюрократических назначений: не назначать на пост премьера сильных, известных, самостоятельных, профессиональных людей. То есть людей, способных на этом посту вырасти в реальных конкурентов ему самому. И поэтому на пост премьера им последовательно назначались люди, о которых каждый раз спрашивали: а кто это? Последний его намек на возможное назначение премьером Медведева не нарушает этого правила. Назначить премьером такого человека, как Кудрин, Путин в принципе не мог.
Что же касается того, привели ли к отставке Кудрина его разногласия с Медведевым по вопросу военного бюджета, то не без этого. С той лишь поправкой, что эти разногласия существовали не только по поводу военных расходов, но и по бюджетной политике в целом. Об этих разногласиях говорит и само его заявление об отставке и его недавняя статья в «Коммерсанте». Кудрин прекрасно понимает, что имевшиеся ранее резервы для наращивания государственных расходов на сегодняшний день практически исчерпаны. Возможностей для увеличения этих расходов без риска крушения бюджетной политики больше нет. Сейчас и цена на нефть близка к историческому максимуму, и возможности повышения налогообложения на пределе, и темпы экономического роста замедлились, более того, возможно, мы уже вошли в рецессию. Иными словами, у Кудрина как у министра финансов и у правительства в целом не осталось возможностей для продолжения той самой политики, в осуществление которой, надо быть честным, внес свой вклад и сам Алексей Леонидович.
Можно говорить о том, что он это делал не по своему собственному желанию, под давлением – прежде всего, конечно, Путина, не Медведева, – но это принципиально не меняет дела…
– Я и хотел сказать, что сторонником увеличения военных расходов зарекомендовал себя не столько Медведев, сколько Путин…
– Конечно. Ни для кого не секрет, что хотя кудринское заявление было сделано о Медведеве, на самом деле оно адресовано Путину. И в части бюджетной политики и в части кадровой политики. Однако в силу ряда причин Кудрин спорить с Путиным публично не хотел.
При всей важности разногласий в этих двух сферах, очевидно, это не единственная причина решения Кудрина подать в отставку. Нельзя исключить, что свой вклад внес «особый стиль», демонстрируемый Медведевым в общении с людьми, оказавшимися ниже его на чиновничьей лестнице. В качестве приемлемых литературных аналогий в голову приходит щедринский губернатор Органчик из «Истории одного города». Для человека профессионального, уважающего себя, знающего себе цену, такое отношение может быть терпимо лишь до опреленного момента. Тем более что и персональный вклад Кудрина в содержательную политику властей несопоставим с медведевским…
– У Путина нет такого «особого стиля»?
– Такого – нет. Путин – во-первых, как я уже говорил, умный, во-вторых, как правило, сдержанный человек. В большинстве случаев он аккуратно рассчитывает, где, когда, каким образом можно и нужно использовать сильные слова и обороты. Поведение в стиле Органчика для него нехарактерно. Но даже и тогда, когда он «выходит из себя», часто это тщательно контролируемый им самим «выход». Как правило, он не позволяет себе хамства в отношении людей, которых он ценит, кто уважает себя сам, и кто, как он знает, неуважительного отношения к себе терпеть не будет.
Лицом к лицу с Китаем
– И все-таки, изменится ли что-нибудь в экономической и финансовой политике после ухода Кудрина? Удавалось ли ему до последнего противостоять каким-то неверным решениям?
– Думаю, вряд ли. Основные стратегические решения в бюджетной политике были приняты при нем, им был подготовлен бюджет на 2012 год, основные параметры бюджета представлены в Государственную Думу, под всеми документами стоит подпись Кудрина. Традиционно в дальнейшем – в процессе исполнения бюджета – в него вносятся коррективы, изменения и дополнения, но они, как правило, не имеют принципиального характера.
Поэтому по крайней мере в течение ближайшего года основные направления кудринской бюджетной политики, на мой взгляд, будут сохраняться. Исполняющим обязанности министра назначен Антон Силуанов, человек минфиновско-кудринской школы, профессиональный, спокойный, политически неангажированный.
Другое дело, что внешняя обстановка заметно меняется. В окружающем Россию мире разворачиваются одновременно два мощных кризиса.
Первый – это кризис в еврозоне, вызванный недостаточной координацией денежной и бюджетной политики. Сохранить единую валюту, евро, видимо, можно будет лишь тогда, когда члены еврозоны будут проводить согласованную, если не единую бюджетную политику. Европа от этого сейчас далека, переход к такого рода стратегии будет означать отказ от значительной части национального суверенитета в бюджетной сфере в пользу наднациональных органов власти. Это сложный ментальный, политический, административный вопрос. Даже если Европа на это и решится, то воплощение такого плана в жизнь займет достаточно длительное время. А значит, в течение ряда лет разрыв между денежной и бюджетной политикой будет сохраняться, в то время как для поддержки слабых членов еврозоны – Греции, Португалии, Италии – потребуется регулярная финансовая подпитка в размере сотен миллиардов долларов. Готовы ли на такое кровопускание страны Центральной и Северной Европы в сколько-нибудь длительной перспективе, пока неясно. Полагаю, рано или поздно, Греция выйдет из зоны евро. Если не выйдет Греция, то, возможно, придется выйти Германии.
Это то, что является видимой и широко обсуждаемой частью европейского кризиса. Однако есть еще одна, подспудная часть, масштабы которой на порядок больше очевидных проблем. Эта часть кризиса связана с наращиванием государственных расходов, налогов, усилением государственного регулирования, которое фактически спеленало Европу по рукам и ногам, не дает ей развиваться и одновременно ведет к очень быстрому росту государственного долга, который в подавляющем большинстве европейских стран превышает сто, а, с учетом пенсионных обязательств, в некоторых случаях и двести, и триста, и четыреста процентов ВВП.
Из такой ситуации простого выхода нет. Потребуются радикальные реформы на уровне Евросоюза, отдельных стран и самого мировоззрения, лежащего в основе «европейского государства благоденствия и регулирования». К этой реформе Европа еще не подступалась. И это означает, что кризис в Европе может продлиться не один год.
Другой регион мира, испытывающий подобные фундаментальные трудности, – Северная Америка. В Соединенных Штатах у власти находится молодой марксист Обама, за два с лишним года пребывания у власти сдвинувший Америку влево к параметрам, наблюдавшимися в последний раз во времена Ф.Рузвельта. Из-за этого она уже немало потеряла в конкурентоспособности и на протяжении последних трех лет фактически находится в состоянии стагнации. И хотя преодоление трудностей в США выглядит относительно легче, чем в Европе, тем не менее выход из них легким не будет.
Таким образом, два крупнейших центра мировой экономики в течение ближайшего времени будут продолжать находиться в состоянии кризиса или, в лучшем случае, стагнации. В то же время наш юго-восточный сосед, Китай, продолжает экономический рост по девять процентов ежегодно. Может быть, в этом году будет восемь с половиной процентов. Однако в любом случае это высокие темпы экономического роста, радикально меняющие геополитическую конфигурацию в мире. По размерам ВВП, по паритетам покупательной способности Китай, возможно, уже обошел Соединенные Штаты. При сохранении нынешних темпов роста в течение ближайших двух-трех лет Китай скорее всего обойдет Россию по показателю ВВП на душу населения.
Это означает, что для того, чтобы выжить в этом мире, нужно научиться конкурировать с Китаем. Так сегодня стоит вопрос и для нас и для остального мира. Тот, кто сможет это сделать, имеет шанс. У нас такие вопросы пока не обсуждаются. Наша власть занята другим – как бы не выпустить из рук бразды правления. Поэтому до тех пор, пока не произойдут коренные изменения в политической системе, основной прогноз для страны выглядит довольно пессимистично: дальнейшая потеря конкурентоспособности, уменьшение удельного веса в мировой экономике, снижение относительных показателей по сравнению со среднемировыми значениями.
– Но ведь наши первые лица все время подчеркивают важность китайского фактора в мировой экономике, постоянно встречаются с китайскими руководителями, на днях Путин опять вел с ними переговоры…
– Переговоры – дело не вредное. Но необходимо принимать решения, делающие экономику, общество, политическую систему динамичными, гибкими, конкурентоспособными. Ничего подобного не делается.
Рынок и свобода
– Как бы вы кратко охарактеризовали существующую в России политическую систему и экономическую модель?
– Это довольно жесткий авторитарный режим. Он не является тоталитарным – по крайней мере, таким, каким он был большую часть советского времени. Но это и не относительно мягкий авторитарный режим, который имел место в России во времена Бориса Ельцина, в Украине – при Кучме, в Грузии – при Шеварднадзе, в Югославии – при Милошевиче…
– Помимо ельцинского, вы называете режимы, от которых удалось избавиться при помощи бархатных революций…
– Вы меня правильно поняли. Замена мягкого авторитарного режима возможна в результате бескровных бархатных революций. В условиях жесткого авторитарного режима бархатная революция невозможна – лидер такого режима не готов уходить мирно. В очередной раз мы это увидели на примере Ливии. Каддафи оказался в тупике, подобном тому, который создает сейчас для себя Путин. И свою связь с Каддафи Путин неплохо понимает и чувствует. В апреле этого года, будучи в Копенгагене, обычно сдержанный Путин произнес страстную речь в защиту Каддафи. О монархии, якобы созданной им в Ливии, о неприемлемости вмешательства в дела ливийского диктаторского режима, о недопустимости бомбежек его дворцов. Похоже, что в этом случае формулировать свои мысли Владимиру Путину помогал не Махатма Ганди, а Зигмунд Фрейд.
Формирование режима жесткого авторитаризма делает ближайшее политическое будущее России более проблематичным, чем оно могло бы быть и было при режиме мягкого авторитаризма.
Что же касается российской экономической модели, то она – производное от политической модели. Это корпоративизм с большим удельным весом государственных и квазигосударственных компаний, контролируемых членами корпорации силовиков.
– Примитивный вопрос: что первично – политика или экономика?
– Вопрос непримитивный. Но первичны в общественном развитии политическая и правовая системы. Многие из нас были отравлены марксизмом и материализмом, дававшим искаженное представление об окружающем мире. Вся история человечества в целом, наша собственная история, в том числе, последних двадцати лет, в частности, убедительно показывают, что правовая и политическая системы предопределяют природу экономической системы. Можно иметь рынок и не иметь демократии – тому в истории и в современности немало примеров. Рынок успешно существует и в Иране, где правят аятоллы, зарабатывая на нефти миллиарды долларов, и в Китае, где у власти коммунисты, и в России, где его плодами наслаждаются полковники и генералы ФСБ.
Сам по себе рынок нигде не предопределял политическую структуру общества. Вспомним историю: не так давно Средиземноморье, Ближний Восток, Аравийский и Персидский заливы были самыми рыночными регионами мира. Но торговля там шла не только зерном и маслом, оливками и вином, золотом и пряностями, но и рабами. Невольничий рынок, существовавший в Багдаде, Каире, Омане, Алжире, не менял природу тамошнего общества: это было несвободное общество, несвободная экономика, несвободная политическая система. В то время как рынок там был совершенно свободным, причем, похоже, более свободным, чем в Европе, где уже появилось и закрепилось цеховое регулирование. На Востоке никаких цехов не было – фактически любой мог выйти на базар, заниматься торговлей, никаких ограничений ни по части того, кто может этим заниматься, ни по части того, чем торговать, не было. Но этот совершенно свободный рынок нигде на Востоке не создал ни свободного общества, ни личные, гражданские и политические свободы, ни демократическую политическую систему, ни верховенства права. Во многих странах Востока вплоть до недавнего времени – как и у нас, в России, – права собственности были и остаются функцией от воли лица или лиц, находящихся у власти.
В отличие от основателя христианства, как известно, в свое время изгнавшего торгующих из храма, ислам был создан купцом, воспевшим, вознесшим торговлю и торговцев на самый высокий общественный и мировоззренческий пъедестал. Однако ни одна исламская страна, боготворившая торговлю, не создала ни современного капитализма, ни политической демократии, ни правовой системы свободного общества. Там, где в мусульманских странах все это в конце концов появилось, оно было заимствовано у Запада.
Свободная политическая система и свободная правовая система возникли в Европе, и в другие регионы мира пришли из Европы. Великая хартия вольностей и Хабеас Корпус, легшие в основу англо-саксонского права; Золотая булла, право немецких городов – Магдебургское, Любекское, Кульмское – из которых выросло континентальное европейское право, – все эти акты, возникшие во многом независимо друг от друга, утвердили в качестве фундаентальной основы западного общества не торговлю, не деньги, не купцов, а личные права и свободы человека. В чем было принципиальное отличие городов Западной и Центральной Европы от городов в любой другой части мира – в России, на Ближнем Востоке, в Индии, в Китае, в Африке? Тем, что всюду, кроме западной половины европейского континента, городами управляли поставленные верховным властителем наместники – назначенцы вертикали власти. А европейскими городами управляли люди выборные, избранные жителями городов, которые в свою очередь в результате регулярных выборов постепенно превращались в граждан. Принципиальное различие между Западом и Востоком заключалось не в экономическом, а в политическом устройстве городов в двух частях мира, из которого в дальнейшем и выросли политические системы двух типов.
Экономика многих европейских городов поначалу была более зарегулированной, чем экономика восточных городов. Но не административное регулирование обеспечило возникновение исторического преимущества Запада перед Востоком, его усиление и поддержание. Историческую победу Европы над другими регионами мира обеспечила политическая свобода. Европейские города были политически свободными, с протодемократическим политическим устройством, защищавшим правовую систему, обеспечивавшую защиту прежде всего личных свобод и прав городских жителей, становящихся в процессе реализации своих политических прав их гражданами. Со временем личные и гражданские свободы, закрепившиеся в практике и сознании европейцев, привели и к их экономическому и сословному освобождению.
Иными словами, в исторической практике человечества были и по-прежнему встречаются разные комбинации политических и экономических систем – одновременное сосуществование демократии и рынка, авторитаризма и административного распределения, демократии и административного распределения, авторитаризма и свободного рынка. В истории политически свободных стран бывали переходы и от свободного рынка к бюрократически зарегулированной экономике и наоборот. Подобные переходы обоих видов наблюдались и в авторитарных странах. Но везде – независимо от политического режима – переходу к иной экономической системе предшествовали изменения в политической системе, либо добровольные, либо вынужденные.
За мифом миф
– Но ведь мы пришли в послесоветское время из советского с представлением, которое повторяли, как заклинание: рынок сам все расставит по своим местам, и в результате получится цивилизованная современная демократическая страна, наподобие европейской. И еще одно расхожее представление – о полной противоположности десятилетия 1990-х и нынешнего. Может быть, как первое представление ошибочно, так и второе? Ведь они, похоже, взаимосвязаны?
– Конечно, есть существенная разница между 1990-ми и 2000-ми и в экономическом развитии и в политическом. Между этими десятилетиями не стоит ставить знак тождества. Но если анализировать глубинные механизмы политической и экономической эволюции нашей страны, то становится очевидным: 2000-е – это естественное продолжение и развитие того, что было заложено в 1990-е.
Исследование истоков нынешнего российского политического и экономического режима требует ответа на ключевые вопросы: Когда началось подавление демократических прав и свобод? Когда зародились процессы, приведшие к нынешней жесткой авторитарной политической системе? Кто стоял у ее истоков?
В результате исследования исторических материалов можно довольно определенно сказать, когда произошел перелом, когда политическое развитие страны было переведено с одной, демократической, колеи на другую, авторитарную. Это ноябрь 1991 года. Пятый съезд народных депутатов РСФСР, проголосовавший за программу экономических реформ, с которой выступил Борис Николаевич Ельцин, одновременно принял решение о предоставлении правительству и лично Б.Ельцину чрезвычайных полномочий в экономической области. Это было начало поворота.
Интеллектуальная подготовка такого поворота шла в течение нескольких месяцев, когда Валентин Сергеевич Павлов, последний глава советского правительства, везде, где только мог, говорил о необходимости предоставления ему чрезвычайных полномочий для осуществления экономических реформ. Тогда, в СССР, поползновения Павлова были отвергнуты как неприемлемая попытка консервативного крыла советской бюрократии установить контроль над экономикой – только для того, чтобы 1 ноября 1991 года эти самые полномочия, которых так желал получить Павлов, были предоставлены новой российской исполнительной власти, фактически бывшему советнику и помощнику В.Павлова Е.Гайдару.
С идеей чрезвычайных полномочий, помимо Павлова, наиболее активно в 1990-91 гг. выступала депутатская группа «Союз», образованная в конце 1989 г. на одном из съездов народных депутатов СССР в противовес демократической Межрегиональной депутатской группе. Группу «Союз» и Валентина Павлова объединяло одно и тоже мировоззрение – сохранение Союза ССР. Они выдвигали одни и те же лозунги – предоставление исполнительной власти чрезвычайных полномочий, введение чрезвычайного положения, осуществление так называемой экономической диктатуры. Они провозглашали одни и те же цели – борьбу с голодом, гражданской войной и распадом страны. У них были одни и теже противники – национальные движения в республиках, демократическое движение в России, новые российские власти, лично Б.Ельцин, Р.Хасбулатов, Г.Матюхин. У них были одни и те же союзники в союзной бюрократии, как, например, В.Геращенко, и одни и те же советники и консультанты – как, например, Е.Гайдар. В отличие от группы «Союз» Межрегиональной депутатской группе Е.Гайдар своих услуг не предлагал и с нею не сотрудничал.
6 ноября 1991 года указом Ельцина началось формирование первого российского правительства. Традиционная формулировка в применении к этому событию стала весьма расхожей: «к власти пришли демократы». Одни используют эту формулировку одобрительно, другие – критически, кто-то – даже с оскорблениями и проклятиями. Но величайшая ирония судьбы (или грандиозный успех операции в психологической войне) заключалась в том, что демократы во власть не пршли. Посмотрим на состав этого правительства. Был ли там хотя бы один представитель партии «Демократическая Россия»? Ни одного. Был ли там хотя бы один участник демократического движения конца 1980-х – начала 1990-х годов (за исключением Б.Ельцина и в течение короткого периода – Г.Бурбулиса)? Ни одного. Новое российское правительство сформировали представители советской бюрократии и номенклатуры. Это правда, что многие из них были представителями продвинутой бюрократии и сторонниками реформаторской номенклатуры. Но среди них не было демократов. Миф о том, что власть в ноябре 1991 года оказалась в руках демократов, следует считать одной из самых удачных дезинформаций, возникших в ту пору и широко распространенных по сей день.
Демократов в том правительстве не было. Это очевидно и по биографиям вошедших в него людей, и по их мировоззрению, и по решениям, которые они принимали. Вот, например, самое первое заседание нового правительства 15 ноября 1991 года. Выступают ключевые министры, включая Гайдара. О чем они говорят? «Об этом решении не следует сообщать Верховному Совету», «этого они не поймут», «в этом мы встретим сопротивление, поэтому мы их обманем таким-то образом…» Первое, что делают люди исполнительной власти, оказавшиеся в ней без утверждения представительной властью, – они начинают придумывать, как обмануть представительную власть, которой они должны быть подотчетны!
Далее – конкретные решения. Одно из самых первых – попытка переподчинить Центральный банк от Верховного Совета кабинету министров. Но независимость Центрального банка от исполнительной власти – один из фундаментальных принципов современного цивилизованного государства, ответственной экономической политики.
Другое решение – беспрестанные попытки Гайдара уволить своего политического противника Г.Матюхина с поста руководителя российского ЦБ и назначить на него своего политичекого союзника В.Геращенко. Этому сопротивлялся Хасбулатов, который говорил Гайдару: «Вы же либерал, куда вы тащите этого красного банкира?» Этому сопротивляется Ельцин, который говорит Гайдару: «у меня тома компромата на этого человека». И тем не менее «либерал» Гайдар добивается своего. После 8-месячной битвы с пятой попытки Гайдар все-таки протаскивает на пост председателя ЦБ кандидатуру Геращенко, в течение тридцати лет работавшего в совзагранбанках, финансировавших операции советских спецслужб за границей.
Новое решение – обсуждается вопрос о ставках нового налога на добавленную стоимость. Поначалу речь идет о 20-процентной ставке. Затем правительство через Ельцина вносит в Верховный Совет предложение о 28-процентной ставке. Но Гайдар пересматривает это решение и настаивает на 32%. Хасбулатов и Верховный Совет встают насмерть и добиватся ее снижения до 28%. Даже с такой ставкой налог на добавленную стоимость нанес в 1992-93 годах непоправимый удар по российской промышленности – налоговая нагрузка оказалась для нее неподъемной.
– Все это свидетельствует о том, как мифологизирована наша недавняя история, и до какой степени неадекватная картина сложилась в наших головах…
– Увы. Многие из нас были в плену этих мифов. Но как только обращаешься к документам – решениям правительства, стенограммам обсуждений – начинаешь лучше понимать, что именно происходило на самом деле.
Далее начинается трагическая история с приватизацией, когда А.Чубайс организует обман Верховного Совета и заменяет Закон об именных приватизационных вкладах Указом президента о приватизационных чеках (ваучерах). Позже Чубайс неоднократно, с немалым удовольствием, будет рассказывать, как он планировал эту операцию, организовывал ее, дожидался момента, когда парламент уйдет в отпуск, чтобы принять президентский указ. Когда же переполненные возмущением депутаты вернулись с каникул, сделать уже ничего было нельзя – в силу чрезвычайных полномочий, дарованных парламентом, президентский указ, не опротестованный парламентом в десятидневный срок, приобретал силу закона.
Эти и подобные решения заложили основу, породили истоки гражданской войны, развязанной исполнительной властью против представительной власти с конца 1991 г. и приведшей к кровавым столкновением в сентябре–октябре 1993 года в Москве. У обеих сторон есть свой вклад в российскую гражданскую войну. Но начало ей положило многое из того, что делала исполнительная власть в 1991-93 годах.
Поэтому, возвращаясь к вашему вопросу, вынужден признать, что нынешний авторитарный политический режим в России своими корнями уходит в 1991-93 годы.
Встреча на Ильинке и расставание навсегда
– В таком случае, когда в 2000 году вы приняли приглашение Владимира Путина и стали его экономическим советником, на что вы рассчитывали? У вас была надежда на то, что именно Путин переломит сложившийся политический тренд?
– Дважды я отказывался от его предложения и согласился лишь на третий раз. Согласился потому, что увидел в Путине человека, который действительно серьезно относился к проведению серьезных экономических реформ и был готов обеспечить им политическую поддержку. После фактически непрерывного экономического кризиса в 1990-1998 годы медлить больше было нельзя. Российское общество почти утратило уверенность в возможность возобновления экономического роста в стране.
В этой части своих ожиданий я не ошибся – в первые годы нового десятилетия под политическим «прикрытием» Путина и с его активным участием удалось сделать очень многое из того, что должно было быть сделано в 1990-е годы, и что тогда не было сделано. Без поддержки Путина это было бы невозможно. Не случайно 2000-е годы вплоть до начала кризиса 2008-09 годов оказались периодом весьма приличного экономического роста. Он произошел не только потому, что тогда были высокие цены на нефть (хотя они, безусловно, внесли в экономический рост свой вклад), но и потому, что проводилась разумная макроэкономическая политика.
– Но вы же связывали с Путиным надежды именно на политические перемены. Что, Путин 2000 года и, условно говоря, Путин-2011 – это до такой степени разные люди? Или тогда, в 2000-м, вам просто не хватало знания о нем?
– Это один из самых интересных вопросов вообще – был ли Путин с самого начала таким, каким мы его знаем сегодня, и лишь просто искусно маскировался? Или же на каком-то этапе в нем произошли радикальные перемены? Не думаю, что сейчас дам на этот вопрос исчерпывающий ответ. Но тогда, в 2000 году, Путин производил довольно сильное впечатление: негативное – своей войной в Чечне, позитивное – отношением к экономическим реформам.
– Вас ведь с ним ваш бывший однокурсник Кудрин познакомил?
– Да, я уже не раз об этом рассказывал. Дело было в приемной кудринского кабинета в здании минфина на Ильинке. Я уже почти выходил из него, когда вошел невысокий человек с незапоминающимся лицом, в какого-то странного, салатового, цвета костюме. Присутствовавшие в кабинете обратились к нему с поздравлениями – оказалось, что в тот день Ельцин назначил Путина директором ФСБ. Это было 25 июля 1998 года.
Поначалу впечатление он действительно производил хорошее. Держался предельно скромно. Точно говорил. Внимательно слушал собеседника. Демонстрировал феноменальную память, способность воспринимать новую информацию и нестандартные идеи.
В ту пору, в 2000 году, я еще был отравлен, как уже говорил, марксизмом-материализмом, и полагал, что, если провести удачные экономические реформы, то они создадут эффективную и динамичную экономику, которая станет фундаментом и необходимым трамплином для политической и правовой систем свободного общества. Эти размышления были главной причиной, почему тогда я принял предложение Путина.
Чуть позже выяснилось, что даже успешное осуществление экономических реформ не создает свободные политическую и правовую системы. Наоборот, те же силовики, кто поддерживал экономические реформы, занимались энергичным разрушением полудемократической политической системы и уничтожением недоразвитого правовго порядка. Понимание фундаментальной ошибки означало довольно радикальный пересмотр представлений об общественном устройстве и общественной эволюции, в результате чего в декабре 2005 года я ушел из власти.
Леонид ВЕЛЕХОВ, «Совершенно секретно», ноябрь, №11, 2011 г.
Читайте последние новости о кадровых перестановках Путина и о борьбе с коррупцией в наших группах: Facebook, ВКонтакте, Одноклассники, Twitter и в Livejournal
|
