|
| | Советник специальных служб сандинистского правительства Никарагуа Олег Нечипоренко и начальник никарагуанской полиции Команданте Вальтер Феррети, 1984-85 гг.
| |
| | 
| | Младший лейтенант КГБ Олег Нечипоренко
за три года до первой служебной командировки в Мексику. Внизуа: фото 1971 года из мексиканского журнала «Америк». На трапе самолёта, увозившего разведчика на Родину после объявления персоной нон грата
| |  | |
| |  | | | Посещение посёлка индейцев Майя на полуострове Юкатан в одну из ознакомительных поездок по разведываемой стране | | | | | Зигзаги вербовочной работы
Из воспоминаний бывшего советского разведчика, полковника Олега Нечипоренко
Истории из повседневной жизни разведчиков – жанр довольно редкий в мемуарах на русском языке.
По советской традиции, бывшие работники спецслужб писали в основном о серьёзных событиях, делали глобальные обобщения, высокопарные выводы, представляли свою работу как круглосуточный подвиг во имя интересов партии и правительства.
Бывший советский разведчик, полковник Олег Нечипоренко в своей первой книге «Освальд, путь к убийству президента» тоже шёл по этому пути, когда писал о Ли Харви Освальде, подозреваемом в убийстве президента США Джона Кеннеди.
Но вот в своей новой книге «Жизнь в конспирации», рукопись которой только что сдана в издательство «Кучково поле», он много пишет именно о повседневной шпионской жизни, каждодневной работе разведчика под дипломатическим прикрытием. И именно эти «бытовые» воспоминания делают книжку интересной и необычной.
Для «Совершенно секретно» мы выбрали несколько глав, в которых рассказывается, как молодой советский разведчик начинал свою карьеру под «легальным прикрытием» в Мексике в начале 60-х годов прошлого века:
«Принц и принцесса»
«Принца» я принял на связь спустя пару месяцев после приезда в резидентуру в Мехико в начале 60-х. Бывший сотрудник одной из местных полицейских служб, внешне очень импозантный, настоящий «мачо», типичный латиноамериканский герой-любовник из голливудских фильмов. В этот период агент был не у дел и не располагал серьёзными информационными возможностями.
Решая задачу по агентурному проникновению в основной объект главного противника в этой стране – посольство США, в резидентуре составили стратегический план, частью которого являлась разработка женского технического персонала этого учреждения. В качестве одного из «инструментов» реализации плана остановили выбор на «Принце». Подходил он на такую роль по двум статьям. Во-первых, сам мог вполне заинтересовать дам в широком возрастном диапазоне. А намеченный нами «вербовочный контингент» в основном составляли сотрудницы бальзаковского возраста, как американки, так и местные гражданки, причём в большинстве одинокие. Во-вторых, под «флагом» своей бывшей полицейской службы мог подобрать из своих надёжных связей ребят для создания бригады НН (наружного наблюдения - ред.) и организации с её помощью сбора сведений на «контингент».
И работа закипела. «Принц» старательно выполнил задание по подбору «наружников», и резидентура стала регулярно получать информацию о нескольких «объектах»: их передвижениях по определенным маршрутам после работы, местах жительства и досуга, выявленных связях вне посольства и др. Вскоре сам он под благовидным предлогом установил контакт с мексиканкой, работавшей на технической должности в американском посольстве. Вместе с ним, выражаясь нашим канцелярским языком, обсудили «план укрепления знакомства и дальнейшего изучения «Принцессы» (такой дали ей псевдоним) в целях разработки на предмет привлечения к сотрудничеству под флагом местных спецслужб». Центр против наших мер не возражал.
На очередных встречах «Принц» с подъёмом докладывал о развитии отношений с «Принцессой», а однажды, расплывшись в улыбке, сообщил, что добился интимной близости с ней, и со свойственной мексиканским «мачо» самоуверенностью заявил, что скоро скрутит «Принцессу» в бараний рог. Однако время шло, а обещанное «скоро» затягивалось. Складывалось впечатление, что она – крепкий орешек и только импозантности агента, чтобы расколоть её, явно недостаточно. «Принц» всё с меньшим энтузиазмом повествовал о своём продвижении к бараньему рогу, стало очевидно, что разработка пробуксовывает и затягивается. Поразмыслив, в резидентуре решили предпринять некоторые шаги с использованием технических средств, чтобы определиться, что же делать дальше с этими двумя «царственными» фигурами. Приобрели два одинаковых транзисторных радиоприёмника и направили один в Центр с тем, чтобы вмонтировать в него специальную фотокамеру для скрытой съёмки; другой вручили агенту и предложили брать его с собой, когда они выезжали с подругой на загородные пикники, и приучить её к «присутствию» приёмника.
Когда из Москвы вернулся оборудованный экземпляр, я предупредил агента, чтобы на очередную встречу он принёс хранившийся у него. Предстояло его обменять и научить «Принца» пользоваться вмонтированной опертехникой. Сказано – сделано. Встретившись в обусловленный день, мы расположились на скамейке одного из тихих городских сквериков. Принесённый «Принцем» приёмник стоял в сумке около скамейки, а я держал свой на коленях. Выслушав сообщение агента, я приступил к манипуляциям с приёмником, сопровождая их устными пояснениями по проведению фотосъёмки. Мы увлеклись, не обращая внимания на происходящее вокруг. Неожиданно над нами прозвучал возглас: «Буэнос диас, сеньорес!» Мы оба вздрогнули и подняли головы, прервав учебные занятия по овладению специальной шпионской техникой. Перед нами стоял полицейский в форме, мы недоуменно уставились на него. Он вежливо извинился и спросил, нет ли зажигалки, поскольку его сломалась, и он не может запалить сигарету. Мой собеседник протянул зажигалку, тот закурил, поблагодарил, ещё раз извинился и удалился для продолжения своей службы, оставив нас в покое. А мы вновь вернулись к неожиданно прерванному спецкурсу. Хотя и был приход «асуль» (так называли полицейских за цвет униформы – «синий»), очевидно, просто случайностью, но всё равно после его ухода возникло чувство некоторого беспокойства. Быстренько повторив «курс», мы завершили встречу и разошлись, каждый включив музыку для пущей видимости и подчеркивания невинности нашего общения.
Через некоторое время «Принц» вернул фоторадиоприёмник, и наш умелец по опертехнике в резидентуре извлёк плёнку, «отработанную» агентом в загородной поездке с дамой. Надо сказать, что агент вполне справился с порученным делом. Объект съёмки был запечатлён в разнообразных позах, в различном одеянии и даже без оного. Так что материал в будущем при необходимости мог послужить хорошей основой создания соответствующих фотокомпозиций «для оперативных целей».
Теперь тоже с помощью техники, но уже другого рода, мы решили получить запись на магнитофон одной из встреч агента с объектом разработки. Нам хотелось негласно «поучаствовать» в их общении и попытаться понять, способен ли наш «мачо» довести подругу до нужной нам вербовочной кондиции. Агенту объяснили, что он должен создать ситуацию для встречи с ней в городе в условиях, где мы могли бы установить звукозаписывающую аппаратуру. В процессе встречи он должен будет провести беседу по нашему сценарию с целью получения «втёмную» некоторой интересующей нас информации по американскому посольству.
Следуя заданию, «Принц» договорился с приятелем-холостяком, имевшим «явочную» квартиру для подобных рандеву, и тот пообещал вручить ему ключи в определённый день. Мы не решились передавать агенту для проведения «мероприятия» нашу специальную оперативную технику по соображениям безопасности. Её попадание в чужие руки было нежелательным, хотя на ней и была нанесена маркировка иностранной фирмы, но ряд признаков свидетельствовал о её специальном предназначении, что могло поставить его под удар. Поэтому приобрели в местном магазине ширпотребовский недорогой магнитофон, наш «Левша» в резидентуре поколдовал над ним, приспособил дистанционное включение, снабдил крепёжными приспособлениями, соорудил какую-то «крышу», чтобы приглушить шуршание плёнки при записи или, не дай бог, шума при её обрыве. Сам «Принц» не мог предварительно осмотреть помещение, поэтому место установки магнитофона нужно было определять прямо в день операции. Провели проверочную обкатку «аппаратуры» в квартире «Левши», проживавшего на территории посольства, и пришли к заключению, что для гарантии записи необходимо устанавливать наше усовершенствованное сооружение самим. Обучение «Принца», выполнение им «контрольных заданий» затянуло бы сроки мероприятия и, соответственно, разработку, а нас это не устраивало.
С этими соображениями и явились с «Левшой» к резиденту. Поразмыслив, он дал команду на внеочередной встрече с агентом в деталях обсудить возможность и безопасность нашего захода в квартиру для установки магнитофона, а затем запросить Центр на получение санкции. Вышли мы от него, почесали в затылках: вот тебе и ускорили. Прикинули «выигрыш» во времени. Неизвестно, что скажет агент, как и когда отреагирует на нашу прыткость Москва. Но и отступать некуда, уж больно хочется сделать даму козырной.
Как ни странно, всё провернулось быстро. И с «Принцем» договорились, и телеграмму смастерили и, видно, складно, потому как Центр откликнулся без задержки. Хотя, как обычно, в ответе громоздились стандартные наставления о мерах безопасности, но санкция на наш заход давалась. «Наставления» вносились в шифровку в принципе не для резидентуры, а для того, чтобы обезопасить наших «кураторов» на случай, если что-то произойдёт, тогда можно сказать: «Центр предупреждал...» Это один из святых канонов разведки: Центр, как покупатель в торговле, всегда прав.
Наступил день «X». Командой из трёх человек после тщательной проверки мы выехали на автомашине в город, убедившись в отсутствии НН, направились в район нашего холостяцкого «объекта проникновения». Понятно, что предварительная рекогносцировка была проведена заранее.
Квартира находилась на первом этаже и имела автономный выход прямо на улицу. Ну точно, как моя родная «177-я кв.» на Сретенском бульваре в Москве. Все окрестные дома были многоквартирные, муниципальной застройки, типа наших пятиэтажных «хрущоб». День был субботний, и улица выглядела пустынной. Обычно мексиканцы по выходным стараются выбраться из дома куда угодно, в зависимости от возможностей, на отдых, что нами и было учтено при подготовке к операции.
Автомашину с городскими номерами, взятую «напрокат» у одного из наших корреспондентов, припарковали так, чтобы водитель мог наблюдать за входом в квартиру и обстановкой на улице. Отработали и сигнализацию на случай опасности. В квартиру мы вошли с «Левшой», «Принц» поджидал нас внутри. Быстро осмотрев обитель, состоявшую из двух небольших комнат и кухни, выбрали ту, где стояла тахта, и все располагало к задушевной беседе и даже более того. «Сооружение» установили за тахтой, соответствующим образом закрепили, вывели провод дистанционного включения и замаскировали так, чтобы кнопку можно было нажимать незаметно, сидя или лёжа. Попробовали запись, стёрли контрольные «уно, дос, трес...» (один, два, три) и покинули предстоящее поле боя. На соседней улице нас подобрал водитель, и мы, вновь тщательно проверившись, вернулись в посольство.
Перед уходом я ещё раз напомнил агенту сценарий беседы и пожелал «творческих» успехов. Назавтра, то есть на воскресенье, с ним была обусловлена встреча, на которой он должен был вернуть магнитофон.
Понятно, с какими чувствами участники операции ждали следующего дня. «Левшу» беспокоила техническая сторона: от её эффективности зависел его авторитет умельца, доверие и уважение сотрудников резидентуры. Для меня важны были материалы, позволяющие разобраться в этом пасьянсе и успешно завершить разработку. Резидент держал дело «Принцессы» под постоянным контролем, рассматривая как перспективное для агентурного проникновения в объект Главного Противника, и с немалым интересом ждал результатов мероприятия.
В воскресенье «Принц» с воодушевлением доложил, что, по его мнению, общение прошло нормально, магнитофон он включил в самом начале беседы и переключал ещё несколько раз до проводов подруги. Затем вернулся и снял «сооружение», но плёнку на прослушивание не перематывал. Агент заметил, что во время «тихих пауз» ему якобы слышался шорох звукозаписи. Но мне подумалось, что он, зная о наличии магнитофона, просто «слышал» его в результате психологического настроя.
В резидентуру я влетел, как на крыльях, с «сооружением» в спортивной сумке. Шеф нетерпеливо прохаживался по кабинету.
– Ну, что?..
– Пока не знаю, что там... Но встреча, по словам «Принца», прошла нормально...
– Ну, давай, заводи... свою музыку.
Присутствовавший «Левша» перемотал плёнку и включил запись на воспроизведение. Зазвучала испанская речь, стало ясно, что встреча только началась, обсуждалось, кто что будет пить, звякали стаканы, раздавалось бульканье...
«Левша» не владел испанским, но уровень звука был достаточно качественным, вполне пригодным для прослушивания и расшифровки; и он с довольной улыбкой покинул кабинет. Ну а мы с резидентом стали вникать в содержание...
После нейтральной «преамбулы» «Принц» старательно пытался направить разговор в русло рекомендованного ему сценария, но собеседница весьма односложно и явно неохотно отвечала на вопросы, касающиеся её посольской работы. Вообще по мере продолжения беседы мы почувствовали, что не наш «мачо» является лидером в этой «царственной» паре. «Принцесса» оказалась царственнее «Принца».
В какой-то момент голоса на плёнке стали приглушёнными и малоразборчивыми. Затем появились какие-то посторонние шумы, словно наша техника вместе с тахтой стала испытывать сильные перегрузки. Вдруг вообще воцарилась тишина. Возможно, это и было «тихой паузой», когда агент слышал работу магнитофона? Резидент выразительно посмотрел на меня, изобразив на лице кислую гримасу, как после съеденного лимона. Мы оба поняли, что услышали тот момент, который в сводках слухового контроля соответствующих оперативно-технических служб Центра обозначается скромной аббревиатурой: «ПА», что расшифровывается как «половой акт». Запись отфиксировала перегрузку тахты не один раз. В промежутках разговор хотя и возобновлялся, но был малозначащим и вяло катился совсем не по колее нашего сценария. Недослушав плёнку до конца, резидент рыкнул:
– Ладно, хватит порнухи... Это я могу и в кино посмотреть... У твоего «Принца», по-моему, только один козырь... даму он способен покрыть лишь в прямом смысле, но для нас этого мало... Давай думай, что дальше делать...
Не согласиться было трудно. Но, значит, мероприятие дало не только «порнуху»: теперь мы знали, что агент слабее объекта и вряд ли сможет довести разработку до вербовочной стадии. Со всеми другими материалами по ней можно было заключить, что «Принц» своим единственным козырем не «побьёт», иными словами, не завербует интересующую нас даму. А как хотелось, и как старались!
Резидентура с согласия Центра отвела агента от разработки «Принцессы», переключив его на выполнение других заданий... А мне не пришлось крутить дырку в лацкане пиджака...
«Хорхе» («де-факто» и «де-юре»)
Расскажу об эпизоде из собственной практики, когда пришлось столкнуться с подобным, обозначенным в заголовке состоянием иностранного источника и о том, к каким последствиям оно привело.
В ходе разработки одного из бывших сотрудников мексиканской спецслужбы, назовём его «Хорхе», с ним «де-факто» установились агентурные отношения. Пользуясь обширными связями в соответствующих кругах и учреждениях, он выполнял задания по установке и проверке интересующих нашу резидентуру лиц, в частности, собрал необходимые данные на всю группу переводчиков русского языка, которых набрали организаторы XIX Олимпийских игр для работы с советскими спортсменами в Мехико, выявил домашние адреса лиц, которые использовались американской разведкой для ведения наружного наблюдения за сотрудниками нашего посольства, несколько конспиративных квартир резидентуры ЦРУ. Как профессионал «Хорхе» отдавал себе отчёт, что характер выполняемых заданий выходит за рамки функциональных интересов консульского отдела, которыми я их легендировал. Встречи проводились на конспиративной основе, была отработана легенда знакомства и поддержания контакта, за выполненные поручения ему вручались денежные вознаграждения. Всех этих атрибутов хватало для включения «Хорхе» в сеть в качестве агента, то есть постановке на централизованный учет по такой категории. Однако кому-то в Центре захотелось получить документальное подтверждение и услышать непосредственно из его уст, что он сознательно сотрудничает с представителем советской разведки и готов к этому в дальнейшем. В телеграмме из Москвы мне предлагалось на очередной встрече заявить «Хорхе», что все выполняемые им просьбы исходят от советской разведки, представителем которой я являюсь, и выяснить его готовность к постоянному сотрудничеству и в будущем. По указанию Центра эта беседа должна была быть негласно отфиксирована с помощью звукозаписывающей аппаратуры и направлена в Москву.
Прочитав депешу, резидент чертыхнулся вслух, я матернулся, но про себя. В сложившихся с «Хорхе» отношениях подобное требование, изложенное в шифровке, не вызывалось ни малейшей необходимостью и являлось сугубо формальным. Основой оказания нам специфической помощи служила свойственная многим мексиканцам националистическая неприязнь к американцам и определенная материальная заинтересованность «Хорхе». Идеи коммунизма не были для него путеводной звездой, а «Советское – значит отличное» – жизненным девизом, к тому же он был убеждённым католиком. Тем не менее он одобрительно высказывался о советских достижениях в различных областях. А что следовало говорить в дружеских беседах с советским «дипломатом», судя по ряду признаков, коллегой по профессии? Обо всём этом сообщалось в Центр и должно было накапливаться в его досье.
Мы поняли, что инициатором телеграммы стал сотрудник, недавно пришедший на оперативную работу из отдела кадров и ставший в Центре куратором линии КР (внешняя контрразведка) нашей резидентуры. Он ещё не осознавал разницу между инструкциями по набору и работе с кадрами в Союзе и внутри службы и документами, регламентирующими вербовочную и агентурную работу за рубежом. Жёсткое следование первым позволяло выбрать из энного числа кандидатов «идеального» по формальным признакам и так же избавиться от талантливого, но «своеобразного» работника по тем же признакам. Во втором случае подобный подход просто губителен, ибо многообразие ситуаций в вербовочной и агентурной работе разведки, стремящееся к бесконечности, не в состоянии вместить в себя ни одна инструкция.
Кстати, очевидно, упомянутый «разведчик» тоже был отобран по формальным признакам, ибо так и остался серым пятном в разведке вплоть до ухода на пенсию.
Философствовать между собой мы могли сколько угодно, но вступать в полемику с Центром и ставить под сомнение правильность указания, подписанного высокой дланью, и тем самым намекать на некомпетентность руководителей значило делать что-то против ветра, а потом пенять, что одежда стала влажной. Скрипя зубами, нужно было подготовиться и выполнить приказ.
В день очередной встречи с «Хорхе», доложив план «мероприятия» и получив согласие резидента, я выслушал напутственные рекомендации от нашего «технаря» по пользованию оперативной техникой и направился домой, откуда после обеда должен был выехать на проверочный маршрут перед встречей. Дома от обеда отказался, повозился с ребятами, а потом, уединившись с женой в одной из комнат, знаками попросил её помочь мне «упаковаться». Закрепив с её помощью под рубашкой миниатюрный магнитофончик, а микрофон под манжетом левого рукава, повязал галстук, надел тройку и в облике добропорядочного «дипломата» отправился документировать «вербовочную» беседу уже действующего агента, приобретённого «методом постепенного вовлечения» в сотрудничество (был, а может, и есть такой термин в разведке).
Во время состоявшегося разговора между собеседниками было произнесено и записано всё, что хотелось услышать Центру. Я торжественно раскрылся как офицер советской разведки, а «Хорхе» ещё раз подтвердил готовность продолжить контакт с другим нашим представителем в случае моего выезда из страны. Правда, пришлось всю встречу париться в пиджаке и жилете из-за опасения, что вдруг что-нибудь щёлкнет в аппарате, хотя «технарь» и заверил меня в полной его надежности, да активно манипулировать левой рукой, то приближая её к себе, то наклоняя к начинавшему говорить собеседнику. Если уж делать, то по-большому счёту, чтобы всё было наверняка и приятно Центру.
Телеграмма в Москву с сообщением, что беседа проведена «согласно указаниям Центра», ушла на следующий день. В нем было сказано, что пленка с записью и письменный отчет будут направлены с ближайшей почтой.
Вскоре все материалы ушли в Центр. На первые очередную и запасную встречи «Хорхе» не вышел. Не появился он и на последующие. Телеграфом мы информировали Москву и сообщили, что предпринимаем меры по выяснению невыходов источника на связь, формально назвать его агентом резидентура ещё не могла. Неопределённость беспокоила, а в голове в то же время назойливо крутилась крылатая фраза гражданина Бывалова из довоенной кинокомедии «Волга-Волга»: «Так хорошо началось…». Телефонные звонки из города на квартиру ясности не внесли, там никто не отвечал. Периодическое наблюдение за адресом также не дало результата. Настораживало, что отсутствует не только «Хорхе», но и семья – жена и двое маленьких детей. Недели через три, тревожных и полных оперативных хлопот, окольными путями удалось выяснить, что произошло. Оказалось, что буквально спустя два дня после нашей «торжественной» вербовочной беседы у «Хорхе» случился тяжёлый сердечный приступ, он до сих пор находится в больнице и ему предстоит сложная операция, дающая шансы, при благополучном исходе, на выздоровление. Мы понимали, что оплата лечения и необходимая дорогостоящая операция создали серьёзные материальные трудности для его семьи. Оценив ситуацию и учитывая добросовестное отношение «Хорхе» к выполнению наших заданий, резидентура вышла с инициативой оказать его жене под благовидным предлогом некоторую финансовую помощь. Центр ответил согласием.
При первичном контакте с «Хорхе» в одной из компаний он познакомил меня и со своей женой, что теперь облегчало реализацию идеи. Мы узнали, что в настоящее время она вынуждена была устроиться официанткой в один из столичных ресторанов. Однажды «случайно» посетив ресторан, я «узнал» её: вначале она была заметно смущена, но всё же удалось разговорить её, она поведала о случившейся беде, о том, что мужу сделана операция, которая прошла успешно, и что через некоторое время его выпишут, и он будет проходить реабилитацию уже дома. Выразив сочувствие и радость, что самое неприятное позади, просил передавать «Хорхе» мои добрые пожелания и приветы. При прощании спросил разрешения позвонить домой, чтобы справиться о здоровье моего друга, на что получил согласие.
Спустя некоторое время после одного из телефонных звонков я посетил семью «Хорхе», преподнёс жене и детишкам небольшие подарки и поделился радостью. За оказание помощи нашей спортивной делегации во время проведения XIX Олимпийских игр в Мехико я получил благодарность и денежное поощрение. Затем пояснил, что «Хорхе» во многом облегчил мою задачу своими дружескими советами и помощью в установлении нужных контактов в различных организациях. Со словами, что ему по праву принадлежит часть моего поощрения, я вручил ей пакет, в котором находилась определенная сумма. На её лице одновременно отразились некоторая неловкость и заметная радость, конверт она неуверенно держала в руках. Чтобы перевести эмоции хозяйки на другое, поинтересовался состоянием мужа и, выразив надежду на скорую встречу, поспешил распрощаться, сославшись на занятость.
При следующем звонке «Хорхе» был уже дома и выразил желание, по словам жены, немедленно повидать меня. Я ответил, что буду у них через полчаса.
Дверь открыла жена «Хорхе». Она широко улыбалась, её лицо светилось неподдельной радостью. Она отступила, жестом приглашая меня войти. В прихожую влетели не менее радостные детишки, сын и дочурка, которым я вручил по пакетику сладостей и по игрушке.
– Проходите, муж принимает душ, но сейчас выйдет.
В глубине квартиры послышались шаги и раздался голос «Хорхе», который звал жену, видимо, пройдя из ванной в одну из комнат через другую дверь. Когда она входила туда, я услышал фразу, несколько удивившую и озадачившую меня:
– Donde esta mi pistola? ( Где мой пистолет?)
Появившись через минуту, она придержала дверь, приглашая меня в комнату. Я вошёл, сзади дверь тихонько затворилась. В стоявшем у противоположной стены человеке я с трудом узнал «Хорхе». Он сильно похудел, осунувшееся лицо было бледным, глубоко запавшие глаза смотрели отчуждённо и настороженно. На нём были брюки, светлая рубашка с длинными рукавами, манжеты которых были расстегнуты. В правой руке чернел револьвер с отведённым барабаном, который он, очевидно, только что достал из верхнего ящика ночной тумбочки, остававшегося открытым. Нас разделяла широкая кровать.
– Ola, viejo! (Привет, старик!) Рад видеть тебя в добром здравии. Надеюсь, скоро сможем отметить твоё возвращение по-мужски! – приветствовал я «Хорхе».
В ответ он, вернув барабан в нормальное положение, поднял руку с револьвером вверх и, как бы угрожая им кому-то, глядя мимо меня, произнес:
– Я знаю, почему это произошло, это проклятие... Я знаю, за что такое наказание...
Признаюсь, что в такой, как принято сейчас называть, «нештатной ситуации» я оторопел. Искреннюю радость от встречи сменил какой-то холодок под ложечкой. Не знаю, что отразилось на моём лице и во что превратилась первоначальная улыбка, с которой приветствовал друга. Что с ним? Сдвинулся, пьян, под кайфом? Как реагировать, что отвечать? Пишется конечно длиннее, чем тогда думалось.
– Дружище, ты что такой серьёзный? Ведь самое страшное позади, дай я тебя обниму.., – пропустив мимо ушей сказанное «Хорхе», я двинулся в обход кровати, чтобы по мексиканскому обычаю обнять его и похлопать по спине. Он проворчал что-то ещё вполголоса, бросил оружие на постель и тоже сделал шаги навстречу мне. Мы обнялись, а затем, следуя друг за другом, вышли из спальни. Под ложечкой стало теплее.
Ребятишки вцепились с двух сторон в отца. Хозяйка, как на крыльях, хлопотала вокруг стола, накрывая ужин. Подумалось, а я-то здесь зачем? Но пришлось остаться и поддерживать не очень оживлённый разговор. Хозяин дома был немногословен, казалось, более сосредоточен на внутренних переживаниях, чем на застольной беседе. После ужина, когда супруга отправилась укладывать детей спать, при прощании я выразил надежду, что в домашней обстановке дела на полную поправку пойдут быстрее и когда он достаточно окрепнет, мы обязательно отметим выздоровление, встретившись в городе. Потом условились, что через пару недель я ему позвоню.
В машине по дороге из гостей я сделал для себя вывод, что на «Хорхе», как на «средстве», можно ставить крест. Но, учитывая его настроения, вряд ли стоит резко расставаться, а провести ещё пару-тройку нейтральных встреч, растягивая промежутки, а затем вообще прекратить контакт.
На следующий день о состоявшейся встрече было доложено резиденту. Он согласился с выводами и подписал телеграмму в Центр с нашими предложениями.
Недели через три я позвонил «Хорхе». Он был очень обрадован звонку, сказал, что с нетерпением ждал его, что чувствует себя намного лучше и хотел бы в ближайшие дни встретиться в городе. На состоявшейся вскоре встрече «Хорхе» действительно держался довольно бодро, но мне показалось, что такая «бодрость» результат усиленного употребления горячительных напитков. На его лице появились характерные признаки: одутловатость, мешки под глазами, заметное дрожание пальцев. Он с большим энтузиазмом рассказал, что возобновил дружбу с одним из своих бывших сослуживцев, который в настоящее время является сотрудником службы безопасности американского посольства. Тот недавно познакомил его с американцем, служащим посольства, который, по мнению «Хорхе», на самом деле сотрудник ФБР. Затем он с жаром принялся объяснять, что теперь через своего друга сможет получать любую интересующую меня информацию по посольству США. Предложил к следующей нашей встрече подготовить перечень вопросов, которые он будет выяснять в беседах со своим приятелем. Откровенно говоря, возможность появления такого источника в «Особняке», как обозначалось в наших документах американское посольство, главный объект проникновения в Мексике для резидентуры, звучала привлекательно. Было над чем подумать. В то же время мне показалось каким-то неестественным и навязчивым поведение моего собеседника. Раньше за ним такой инициативности не замечалось. Кроме того, все ещё перед глазами стояла недавняя сцена в его доме, которая как-то не вязалась со вспышкой проявленной неожиданно активности. Тем не менее я одобрил установление «Хорхе» интересного контакта, но предупредил, что, прежде чем ставить перед тем какие-либо специальные вопросы, следует его подызучить, и в связи с этим в свою очередь предложил подготовить к будущей встрече письменное сообщение с характеристикой «друга». «Хорхе» заверил, что обязательно выполнит просьбу, но было заметно, что он несколько разочарован моей реакцией. Условившись о дате и месте очередной встречи, мы распрощались.
Буквально через пару дней другой источник резидентуры передал мне информацию, от которой, прямо скажу, мне стало не по себе. Из его сообщения следовало, что недавно шефа службы безопасности американского посольства посетил бывший работник этой службы, местный гражданин, уволенный из неё за пьянство. Визитёр привёл своего товарища, который в беседе с американцем заявил о поддержании контакта с консулом советского посольства и о выполнении его поручений специфического характера. Затем этот посетитель предложил, если американскую сторону интересует, то он готов за соответствующее вознаграждение информировать их о содержании встреч с советским представителем. Шеф безопасности принял предложение, и договоренность была достигнута, после чего визитёры, удовлетворённые результатом, удалились. Названные имена всех участников беседы мне уже были известны понятно откуда. Ну а фамилия советского консула тем более, поскольку речь шла обо мне.
«Хорхе» «обрадовал» меня лишь наполовину, рассказав о своём знакомстве с американцем, но он скрыл его истинную цель.
Возвращаясь в резидентуру после полученного известия, я испытывал поочерёдно разные чувства. Вначале было обидно, что все потраченные усилия и время на разработку и втягивание «Хорхе» в сотрудничество пошли прахом. Теперь уж на нём точно можно ставить крест и не один. Резидентура теряла действующего «де-факто» вспомогательного агента с неплохими возможностями для линии КР. Возникавший перед глазами образ «Хорхе» невольно вызывал раздражение, которое срывалось с языка совсем не протокольными выражениями. Однако после некоторого раздумья, когда адреналин испарился, пришло понимание, что поступок «Хорхе» – это результат последствий болезни, которая, без сомнений, сильно ударила по его психике. Поэтому нужно думать не об «обидах», а о том, что можно извлечь полезного для резидентуры в сложившейся ситуации.
Однако Москва рассудила по-иному. В ответе говорилось, что затевать игру нецелесообразно, «поскольку противник в данной ситуации располагает широкими возможностями для организации вербовочного подхода или другой острой провокации против оперработника». Предлагалось провести с «Хорхе» не более одной встречи, после чего все контакты с ним прекратить. Чтобы противник не заподозрил утечку информации и тень не пала на источника резидентуры, прекращение контакта соответствующим образом залегендировать. Указание заканчивалось дежурным в подобных случаях предписанием: «Тов.Е. (далее следовал мой оперативный псевдоним) принять повышенные меры безопасности в работе с имеющейся на связи агентурой. Временно приостановить контакты с лицами, подозреваемыми в принадлежности к спецслужбам противника».
Теперь уже на очередную и запасную встречи с «Хорхе» не вышел я. У нас просто ещё не сложилось легенды, вразумительно объясняющей неожиданное прекращение связи. Но тут, как говорится, нас выручил его величество случай, от которого в разведке многое зависит, или, вернее, сам противник. В один из дней, выявив за собой «наружку», я для видимости осуществил пару «проверочных» манёвров на своём маршруте и, «убедившись», что всё чисто, потащил хвост в район проживания «Хорхе». Там под взорами «наружников» стал приостанавливаться у телефонов-автоматов, припарковался недалеко от одного из них, вышел из машины и направился к нему, подбрасывая и ловя на ходу монету. Потом, немного не доходя, резко развернулся, быстро подошёл к машине и покинул район. Хвост отвалил в непосредственной близости от посольства.
Выждав некоторое время после этого эпизода, я позвонил «Хорхе» и сообщил, что жду его сейчас в ближайшем от дома ресторанчике, но весьма ограничен во времени. Расчёт был на то, что он заинтересован в возобновлении нарушенных встреч, иначе теряет надежду как на нашу материальную поддержку, так и на заработок от новых «хозяев», поэтому вряд ли откажется немедленно встретиться. С точки зрения безопасности угрозы тоже не могло быть. Он успевал лишь поставить в известность американцев, но лимит времени лишал их возможности организовать какие-либо неугодные для нас действия.
Минут через десять «Хорхе» был на месте встречи. Он был «под хмельком», широко улыбался, выражая радость от свидания. Демонстрируя не меньшую радость от возобновления контакта, объяснил ему, что в последнее время наши оппоненты проявляют ко мне повышенное внимание и поэтому в целях его безопасности буду вынужден временно прервать общение.
Полученная нами позже информация подтвердила, что легенда сработала и никаких подозрений об утечке сведений не возникло. Треугольник распался, игры в трик-трак не получилось.
Моим «конкретным результатом», как обозначалась вербовка агента в служебных документах, или «палкой», как она звучала на нашем жаргоне, «Хорхе» так и не стал, ибо не успел пройти в Центре процедуру оформления «де-юре».
Олег НЕЧИПОРЕНКО, специально для газеты «Совершенно секретно», август 2011 г.
|
