|
Практически еженедельно федеральные чиновники и региональные руководители Северного Кавказа напоминают, что один из ключей к выходу из создавшейся в этом южнороссийском регионе сложной ситуации -- борьба с безработицей. По идее это должно снизить социально-политическую напряженность и превратить Кавказ из нестабильной окраины, терзаемой спорадической партизанской войной, в спокойный и процветающий край. Незадолго до майских праздников полномочный представитель президента России в Северо-Кавказском федеральном округе Александр Хлопонин предложил формировать из кавказских безработных рабочие бригады и отправлять их в другие российские регионы для трудоустройства, хотя бы временного.
По словам г-на Хлопонина, на Северном Кавказе около 820 тыс. безработных. Даже по официальной статистике, средний уровень безработицы достигает здесь 20% трудоспособного населения. Полпред президента в СКФО пообещал, что на борьбу с кавказской безработицей только в текущем году планируется потратить 8,5 млрд рублей.
С проблемой безработицы коренного населения некоторые северокавказские регионы столкнулись еще при советской власти. Сезонный «отхожий промысел» -- как правило, на строительные работы -- стал традицией уже в 70--80-е годы. Практически в каждой чеченской или ингушской семье есть люди, выезжавшие в тот период на так называемую шабашку. Точно так же во многих городах и селах, порой за многие тысячи километров от Кавказа, до сих пор легко встретить цехи, котельные и коровники, на кирпичных фронтонах которых на память выложены названия северокавказских селений и год постройки.
Это явление уже тогда было связано с трудоизбыточностью Северного Кавказа. По разным причинам местная экономика была не в состоянии занять все наличные рабочие руки, хотя тогда Северный Кавказ динамично развивался, там работали десятки заводов и тысячи колхозов. Тем не менее многие эксперты считают, что одним из «запалов» этнонационалистического, а потом и сепаратистского движения в Чечне в конце 1980-х -- начале 1990-х годов стала как раз проблема безработицы.
Сейчас северокавказская экономика находится в гораздо более плачевном состоянии. Значительная часть заводов закрылась, другие сильно сократили производство и морально устарели, некоторые отрасли региональной экономики, к примеру нефтеперерабатывающая промышленность Чечни, полностью уничтожены во время войн. Сельское хозяйство по-прежнему кормит весь регион, но оно во многих случаях лишено возможности развиваться, потому что далеко не повсеместно урегулированы отношения по поводу земельной собственности.
Между тем Северный Кавказ является единственной территорией России, где вместо демографического упадка наблюдается, наоборот, взрывной рост численности населения. Когда началась вторая война в Чечне (конец 1999 года), власти Ингушетии сообщали, что численность населения этой республики составляет около 350 тыс. человек. Зимой 1999--2000 годов в Ингушетии оказалось еще примерно столько же беженцев из Чечни. Беженцы в подавляющем большинстве вернулись, но к весне 2010 года президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров говорил уже о населении численностью 510 тыс. человек. Если цифра верна, это означает рост в полтора раза за десятилетие. По данным «Росстата», перепись населения 2002 года показала по сравнению с последней союзной переписью 1989 года рост на 91% у ингушей, на 52% у кумыков, на 44% у даргинцев, на 39% у аварцев, на 34% у кабардинцев.
Полутора-, а то и двукратный рост численности населения оказывает огромное давление на всю систему социально-экономических отношений. В условиях экономической депрессии, в которых Северный Кавказ находится почти непрерывно с конца 1980-х годов, спектр возможности для применения этой все расширяющейся армии рабочих рук, наоборот, постоянно сужается. Даже возвращение к позднему советскому уровню производства в северокавказских регионах пока выглядит несбыточной задачей. А ведь проблема безработицы стала там ощутимой еще во времена, когда производство существовало и развивалось.
Сейчас один Дагестан -- самая крупная по площади и населению республика Северного Кавказа -- дает, по различным официальным и неофициальным оценкам, от 35 до 70 тыс. пар незанятых рабочих рук ежегодно. Даже если застроить большими и малыми заводами всю пригодную для этого северокавказскую территорию, занять такое количество претендентов на работу будет нелегко.
При точной диагностике северокавказского рынка труда надо иметь в виду, что те же переписные данные в некоторых регионах скорее всего были завышены или как минимум не совсем точны. В Чечне, например, перепись 2002 года проходила в условиях, близких к боевым. Огромное количество людей на тот момент совершенно точно находилось за пределами республики, однако в итоге «заявленная» численность превысила 1 млн человек -- то есть примерно столько же, сколько было в 1989 году, с учетом отделения Ингушетии, но без учета отъезда приблизительно 320--350 тыс. русскоязычных, вынужденно покинувших регион в начале 1990-х. Многие независимые эксперты поставили тогда под сомнение такой официальный итог.
Мотив завышения демографических показателей совершенно очевиден: все федеральные программы финансово-экономической поддержки регионов считаются исходя из численности населения. И трудно представить себе регионального чиновника, прекрасно обученного методам произвольного счета на многочисленных выборах, отказавшегося от возможности пополнить «мертвыми душами» отчетность, от которой зависит его собственное благосостояние. Примерно то же самое происходит и с периодически возникающими катастрофическими оценками реального уровня безработицы -- если бы они отражали действительность, а не служили впечатляющими аргументами в борьбе за дотации, Кавказ давно уже полыхал бы. «Спасение» в том, что, когда говорят о проблемах с занятостью большинства трудоспособного населения, в число незанятых записывают, к примеру, и тех, кто просто растит фрукты в своем саду, и тех, кто благополучно трудится в теневом секторе экономики.
Но тенденцию эти поправки не меняют: демографический рост Северного Кавказа несоразмерен наличной экономической инфраструктуре. Поэтому экспорт кадров не просто желателен или возможен -- он становится неизбежным и необходимым, если власти страны не хотят, чтобы кавказская окраина взорвалась, как переполненный пороховой погреб.
Пока систематически этим озаботилось только правительство Ингушетии: президент республики Юнус-Бек Евкуров еще в прошлом году инициировал разработку программы вывоза части трудоспособного населения в некоторые российские регионы -- так, чтобы желающие получали от правительства материальную поддержку на сам переезд и обустройство. Правда, пока количество желающих невелико, а некоторые оппозиционно настроенные общественные деятели даже пеняют президенту, что он чуть ли не пытается повторить насильственную депортацию ингушей, которая уже была при Сталине. И что напрасно для пилотного проекта выбран Урал, а не географически близкий Сочи с его олимпийскими стройками. Но и само ингушское правительство не склонно торопить события: президент Евкуров говорит, что хотел бы тщательно подготовить все условия, чтобы программа не превратилась в очередную бюрократическую фикцию.
Впрочем, рынок труда в большой степени регулирует себя сам. Без всяких правительственных программ и проектов полпреда президента в СКФО огромное количество северокавказских трудовых мигрантов ежегодно покидает малую родину. Это происходит вопреки границе, которая уже несколько лет назад отделила Северный Кавказ от остальной России не только на карте, но и на местности, и в сознании живущих по обе стороны людей. И даже несмотря на постоянно возникающие межэтнические сложности на новом месте работы и жительства.
В Ханты-Мансийском автономном округе, к примеру, 15% населения -- мусульмане, и в большинстве своем это как раз те, кто приехал с Северного Кавказа в поисках лучшей доли. Есть и другие нетипично мусульманские российские провинции, где давно сложились устойчивые кавказские сообщества. Есть даже деревни, расположенные в головокружительной дали от Кавказа, брошенные большинством коренного населения -- и вновь заселенные именно северокавказцами.
Россия определенно становится все более кавказской страной. Если предложения Александра Хлопонина, связанные с организацией трудовой миграции с Кавказа, направлены на то, чтобы сделать этот процесс более управляемым и контролируемым, их, возможно, будут приветствовать даже те, кто пока испытывает дискомфорт от роста числа приезжих сограждан -- носителей непривычной культуры и своеобразной этики.
Не вполне понятно пока, будут ли создавать для такого управления и контроля новые госструктуры, и если да, то чем они будут отличаться от существующих миграционных властей, и так теоретически работающих с кавказскими трудовыми мигрантами. Ясно, что нынешняя северокавказская молодежь в среднем отличается от той, что когда-то ехала на шабашки, уровнем воспитания и образования, и отнюдь не всегда в лучшую сторону. К тому же там, где есть работа, уже и так работают люди. А там же, где ее нет, приезжих не ждут. Есть некоторый риск, что идея трудового переселения породит громоздкую и дорогую бюрократическую машину, которая на выходе даст среди прочего резкое усиление этнической конфликтности в принимающих регионах.
|
