|
С удобствами частной жизни у многих из нас до сих пор не все хорошо. А в раннесоветское и даже в «зрелосоветское» время проблема жилья была главной для большинства жителей страны. Жизнь была коллективной не потому, что государству удалось привить гражданам вкус к романтике «обобществленного быта», а потому, что в стране, построенной по проекту Сталина, все должны были быть на виду. Жилья (как и по сей день) не хватало. Но что еще важнее, жилье — от койки в общежитии до элитной квартиры в номенклатурном доме — было инструментом манипулирования людьми.
По формуле Ленина
Каждый сейчас сможет проверить, достиг ли он уровня жизни, запланированного для всех нас Владимиром Лениным. Аристократ Ленин мыслил комнатами (квадратные метры возникли позже). Комнат у городских жителей старой России было слишком много, считал вождь, поэтому расселять новых жителей в реквизированные квартиры предлагал по такой формуле: К = N — 1, где К — количество комнат, а N — число жильцов. Людей в квартире, таким образом, должно было быть на одного больше, чем комнат. Так, по его мнению, они не должны были чувствовать себя «богачами» (М. Г. Меерович. Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми. М.: РОССПЭН, 2008, с. 16). Многие не чувствуют себя богачами и сегодня.
Первая волна переселения рабочих и записанных в трудящиеся городских низов в новые дома сопровождалась отстранением от дел прежних управляющих городским хозяйством. Отсутствие управления, нехватка топлива и варварское отношение новых жильцов к «господской» обстановке быстро привели крупные города к коммунальной катастрофе. В 1921 г. в Москве непригодными для проживания считались 37% домов. (Наказание жилищем, с. 131). Вот как выглядел в 1922 г. существующий и ныне дом № 9 по Большой Дмитровке: «Системы водопровода, канализации и отопления разрушены. В квартирах отсутствуют водопроводные краны и батареи центрального отопления, сняты кухонные плиты. В большинстве квартир разобраны полы, всюду грязь и мусор» (цитата по: Г. В. Андреевский. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху: 1920-1930-е гг. М., 2003, с. 420).
Впрочем, среди разрухи и всеобщего запустения находились очаги благополучия: благоустройством Кремля и бывшей гостиницы «Астория» в Петрограде, где жила партийно-советская элита, занимались десятки дворников, сантехников и горничных. Число комнат по ленинской формуле определяли не все. В частности, партийный наместник Петрограда Григорий Зиновьев занимал с женой пять комнат.
И в ванне живут добрые люди
Власти могли распоряжаться жилыми помещениями как угодно. Тех, кто уже был обладателем жилой площади, «уплотняли» новыми жильцами. Когда невозможно было снять комнату, люди снимали «угол», т. е. часть комнаты, жили в коридорах, на кухнях. Домом для семьи могла стать кочегарка, сторожка, подвал, пространство под лестницей и даже ванная комната.
Бенедикт Сарнов в статье «Уплотнение» своего «Словаря советского новояза» рассказывает о перипетиях обмена комнаты в одной коммунальной квартире на комнату в другой коммунальной квартире в сталинской Москве. Когда пришло время ударить по рукам, выяснилось, что в новой квартире есть недостаток: в ванной живет семья прокурора. «Что ж, и в ванне живут добрые люди. А в крайнем случае, перегородить можно… Одно только неудобство — по вечерам коммунальные жильцы лезут в ванную мыться. На это время всей семьей приходится в коридор подаваться» — это уже из рассказа Михаила Зощенко «Кризис», написанного от лица человека, которому дали жилплощадь в ванной. Коммунальный быт 1920-х гг. ярко описан в булгаковском «Собачьем сердце» и «Золотом теленке» Ильфа и Петрова.
Обеспеченность москвичей жильем за вторую половину 20-х гг. снизилась с 5,8 до 5,2 кв. м на человека (Жилищно-коммунальная санитария в Москве. Сборник статей. М., 1930, с. 45-47). В Ленинграде было просторнее, но положение ухудшалось. Теснее всех в крупных городах с населением более 100 000 человек жили в Иванове (4,3 кв. м на человека) и Новосибирске (4,1 кв. м). «Жилье», о котором здесь идет речь, далеко не всегда было жильем в нашем понимании — бараки и общежития тоже считались. «В общежитии Краснохолмской фабрики в Москве в мужской комнате на 60 кроватей — 80 человек, из них несколько жен рабочих с детьми. Некоторые кровати заняты семьями <…> На полу — окурки и плевки» (Андреевский, с. 432).
Но это было только начало. Форсированная индустриализация начиная с 1929-1930 гг. сопровождалась массовым наплывом вчерашних крестьян в города, но города не были готовы к взрывному росту населения. Условия жизни большинства горожан ухудшались, а власть государства и работодателя укреплялась: в случае увольнения с предприятия человек лишался квартиры и карточек, по которым люди в то время получали продукты (постановление ВЦИК и СНК от 4 декабря 1932 г. «О расширении прав заводоуправлений в деле снабжения рабочих»).
В большинстве городов, становившихся центрами бурного строительства, норму жилплощади снижали до минимума. Стивен Коткин в статье «Жилище и субъективный характер его распределения в сталинскую эпоху» указывал, что средняя обеспеченность жильем в Магнитогорске в 1931-1932 гг. не превышала 2 кв. м на человека. Накануне войны она выросла до 4 кв. м (Жилище в России. Век ХХ: архитектура и социальная история. М., 2001). Однако даже к этому времени три четверти жилья в городе составляли бараки и глинобитные дома. В советской России не было ничего более постоянного, чем временное жилье.
Еще важнее для системы власти было использование жилья как универсального инструмента давления и поощрения. Разговаривать было опасно даже в собственной комнате — перегородки были тонкими. Выражение мнений вслух могло закончиться потерей жилья по доносу соседей: арест освобождал вожделенные квадратные метры. Даже личная жизнь была, по сути, общественной. Об отдельной жилплощади большинство людей не могли и мечтать. Мечтать о ней могли только представители номенклатуры, получавшие квартиры в престижных домах в результате жесткой конкурентной борьбы между собой.
Привязка к месту
Легче жить стало с начала 1960-х. Построенные благодаря Никите Хрущеву сотни миллионов метров малогабаритных квартир позволили обрести собственный дом миллионам людей. Кстати, хрущевки тоже были временным решением — простоять они должны были 20-25 лет, до наступления коммунизма. Панельное строительство брежневского времени обеспечило людей миллионами новых метров: к концу советской эпохи, в 1990 г., на каждого человека было уже 15,3 кв. м общей площади. Это несомненное достижение, хотя даже у союзников по социалистическому лагерю было просторнее — 18-26 кв. м общей площади на человека (Жилище в России. Век ХХ: архитектура и социальная история). Впрочем, ослабление квартирного кризиса и смягчение государственной политики в жилищной сфере не изменили ее сути. Вплоть до распада СССР государство сохраняло монополию на строительство и распределение жилья, продолжал действовать и введенный Сталиным институт прописки. Средняя длительность пребывания в городской очереди на квартиру колебалась от 10 до 15 лет. Но некоторые очередники 1980-х гг. в Москве не успели получить жилье и по сей день.
В 2006 г. у среднего россиянина, по данным Росстата, было 20,9 кв. м площади, у среднего немца — 36 кв. м, у шведа — около 40 кв. м, у американца — 60 кв. м. Места стало больше, а благодаря Конституции все мы свободны жить там, где хотим. Но перелицованная система прописки оказалась невероятно живучей. В 1996 г. КС признал неконституционными правила регистрации в Москве и Ставропольском крае, которые требовали предоставления ряда документов и уплаты специального сбора. Московские нормы, так или иначе ограничивающие приватизацию и покупку жилья, отменялись судами, но власти в ответ на решения судов «модернизировали» правила регистрации, и их приходилось отменять снова.
Почему так? Общее правило таково: институты советского времени, потерявшие смысл в рыночной экономике, сохраняют его в наше время в качестве инструментов извлечения коррупционного дохода. Так и созданный Сталиным институт прописки теперь исправно служит чиновникам источником заработка.
|
