|
Математик и физик Шамиль Алиев – ученый с мировым именем. На международных конференциях и выставках его представляют как идеолога и создателя надводного и подводного вооружения аэрокосмического комплекса и разработчика торпедного оружия России. Работает он генеральным конструктором систем автоматизированного проектирования противолодочных торпед ОКБ завода «Дагдизель» и руководит Центром прикладных, информационных, оборонных и стратегических технологий при правительстве Республики Дагестан. Почетный академик Российской академии космонавтики, доктор технических наук и советник главнокомандующего ВМФ России Шамиль Гимбатович АЛИЕВ – гость газеты «Трибуна».
– «Крыло – дело всей моей жизни», – однажды сказали вы. Почему именно крыло, Шамиль Гимбатович?
– Когда-то в детстве отец мне рассказал, что есть орлы, которые набирают высоту, не делая ни одного маха крыльями. Такие птицы ассоциировались у него с образом высочайшей нравственности: высота полета, точность позиции и доброта, когда большая птица махом крыла даже муху не обидит (в противоположность другому типу орлов, которые не щадят слабого, думая только о добыче, – этих он считал заурядными хищниками).
«Некоторые люди восторгаются полетом кур, – говорил мой отец. – А ведь в нем столько шума и так мало романтики! В полете же орла – стремительность, бесшумность, достоинство и высота, на которой орел находится в естественном гордом одиночестве! Разве можно этим не восхищаться!»
Так у меня в голове формировался образ крыла. Я уже воспринимал его не только как приспособление для полета, не только как символ силы и мощи, но и как форму возвышенного духа.
Охваченный этим романтическим чувством, я размышлял о том, какие существуют крылья, какими они должны быть (кстати, понял и загадку летящего ввысь без единого маха орла: он набирает большую скорость по ветру, а против ветра распрямляет крылья). И постепенно подошел к проблеме крыла, как к технической задаче. К примеру, однажды мне пришлось сделать расчет крыльев для амфибийного корабля, который американцы назвали «Каспийским монстром». Надо было предугадать поведение крыла в бешеном потоке – газа, воды и т.д. Эту трудную задачку удалось довести до конца.
– А при каких обстоятельствах вы выбрали делом своей жизни создание оружия?
– Началось со звездного неба. В горах над головой всегда звезды, и у человека острейшая потребность читать карту неба. В юношеском возрасте мне вечерами казалось, что кто-то шепчет: «Позор – спать под разговор звезд!» И я все время думал, почему некоторые звезды так ярко светят, другие еле мерцают, у третьих – лавина млечных путей? Звезды на небе, а чуть позже, когда я увидел море, морские волны, меня будоражили и заставляли размышлять. Волны – носители информации, сосредоточенной в морской глубине. Они начинаются, словно на пустом месте, возвышаются, потом разрушаются. Но ведь и любое развитие представляет собой возникновение, сохранение и уничтожение! Хотелось глубже это понять. Так я оказался в Ленинградском кораблестроительном институте.
Увлекшись кораблями, их строительством и способами их поражать, я думал не о том, что занимаюсь разработкой оружия. Меня занимало, прежде всего, решение задач. Это было мне интересно и, безусловно, необходимо стране. И лишь в зрелом возрасте начал чувствовать в этом смысле определенную «изжогу». Когда про меня говорят: «Внес значительный вклад в науку, создавая подводные корабли», – задаюсь вопросом: внес ли я значительный вклад в понимание того, зачем я это делал? Ведь занимаясь торпедами и ракетами, человек вносит немалую лепту в агрессию – даже если сам пацифист…
Моя позиция такова. Агрессия в мире растет. И любая страна, претендующая на место среди уважаемых держав, должна быть соответствующим образом вооружена. С другой стороны, создатель оружия, вооружения, будучи источником агрессии, одновременно и источник возможности эту агрессию нейтрализовать.
Дело любого ученого, генерального конструктора, работающего в этой сфере, – создавать идеи
и решения, которые помогут противодействовать средствам агрессии в окружающем нашу страну мире. Тем более что с каждым годом обостряется конкурентная борьба за доступ к природным ресурсам, в том числе и на морских и океанских просторах.
– Как, на ваш взгляд, будут в связи с этим развиваться Военно-морской флот и торпедостроение?
– Несомненно, огромную роль будут играть системы наземного и космического базирования для контроля над обширными морскими и океанскими территориями. Появятся подводные корабли-арсеналы, обитаемые глубинные станции, вооруженные крылатыми и баллистическими ракетами. Они смогут запустить одновременно от нескольких сотен до нескольких десятков тысяч ракет и торпед. Некоторые проекты кораблей-арсеналов уже существуют. Кроме того, активную роль станут играть ударные беспилотные летательные аппараты. Неизмеримо вырастет роль различных следящих систем и систем распознавания образов. Будут продолжаться разработки новых видов противолодочного оружия, где в качестве боевых частей окажутся торпеды. К примеру, уже созданная на основе ракеты «Томагавк» крылатая ракета имеет возможность, поднявшись из морских глубин, долететь до района обнаружения подводной лодки и вести там целенаправленный поиск.
Если на Западе создаются новые средства вооружения, то и нам дремать не приходится. Мы живем в очень неспокойном мире...
– Что в этом мире заботит вас больше всего?
– Когда много лет находишься в науке, и тебе государство столь много доверяет, рано или поздно начинаешь задумываться над вопросами фундаментальными. В чем высшая цель науки? Думаю, не в торпедах, не в ракетах, не в самолетах. Высшая цель любой науки – управлять человеческим сознанием, переиздавать, если можно так выразиться, человеческую душу в улучшенном варианте. Бессмертие духа – именно в такой метаморфозе. Наука должна делать человека добрее, сильнее, уступчивее. А что есть смысл человеческой жизни? Главное, мне кажется, в том, чтобы раскрыть в себе подлинную сущность и, таким образом, ее реализовать. Это состояние раскрытия собственной сути, поиска того самого крыла внутри себя приобретается наедине с самим собой. Самопознание, самоформирование – высшая форма состояния разума. Это помогает повышению качества личности. Между прочим, в древние времена качество человека определяли песней, которую он любит, и числом, которое в его жизни преобладает.
– А какие любимые мелодии и числа у вас?
– Я отношусь к тем, кто «отравлен» классикой. Люблю старинные песни и все старинное. Когда звучит старая аварская песня, воочию вижу предков, которые эту песню слушают. Что же касается любимого числа, то его у меня нет – я люблю все числа. И мне кажется, какое число ни назови, целый день могу о нем рассказывать. Помимо обычных чисел, с которыми человек сталкивается в арифметике, есть еще фигурные числа, квадратные, пятиугольные, числа-матрицы, священные, комплементарные, дружеские числа…
– Как же, позвольте спросить, абстрактное число может быть дружеским?
– По свойствам в отношении других чисел. Оно их не уничтожает. Или есть, скажем, совершенные числа: например, шестерка делится на 1,2,3, сумма которых тоже дает 6. Другого такого среди однозначных нет. Числа – это целый мир, и мир прекрасный. Поль Дирак, нобелевский лауреат, сказал: «Природа не могла пренебрегать такой красотой!»
– Вас увлекает эта красота?
– Увлекает – не то слово. Приводит в восторг. Все совершенные числа – четные. Никто не знает ни одного совершенного числа нечетного. Это создает такую бешеную асимметрию! Поэтому ученые стали думать над тем, как бы выглядело совершенное число, если бы оно было нечетным. Призраки, духи, магия чисел – все это присутствует в науке. Чем больше углубляешься в этот роман, тем грандиознее звучит симфония высшего разума.
– Не мешает ли вашей профессиональной деятельности удаленная от столиц жизнь в Махачкале и Каспийске?
– Конечно, в таких городах, как Москва, Нью-Йорк, Санкт-Петербург, и ученых, и возможностей много. Но в больших городах, как правило, занимаются задачами, от которых есть немедленная польза. Большая группа ученых способна в короткий срок решить задачу, упаковать ее, положить на витрину и продать. На периферии же есть свои преимущества, связанные с тем, что влюбляешься в старые задачи.
Леонардо да Винчи говорил, что он оставляет доделывать свои картины тем, кто на них смотрит. Я приверженец старых задач, до которых дотрагивались большие физики, математики, механики, генеральные конструкторы. Некоторые не доведены до конца. Некоторые до конца даже не сформулированы. У некоторых обнаруживаются неожиданные повороты. Допустим, я влюбился в крыло, а через какое-то время мне пришла в голову мысль: некоторые законы теории информации можно сформулировать заново, исходя из образа крыла. Ведь что такое информация? То, что возмущает наше сознание. Но крыло делает то же самое: поток, после того как его коснулось крыло, становится возмущенным потоком! Эту аналогию можно продолжить. Иголка – крыло, которое режет в одной точке; лезвие – крыло, которое режет по прямой. Топор, резец – это тоже аналоги крыла!
– К слову, об информации. Правда ли, что несколько лет назад вас как специалиста по ее сжатию попросили «сжать» Кодекс законов, и после того, как вы такую попытку сделали, в нем ничего не осталось? А потом вы провели подобный опыт с «Хаджи-Муратом» Толстого – и оттуда не удалось выбросить ни одного предлога?
– Дело было так. По просьбе бывшего премьер-министра Дагестана Абдуразака Марда-новича Мирзабекова мы с коллегами попытались «сжать» группу законов. Он очень удивился, когда я сообщил, что в результате от свода ничего не осталось, спросил: «А что это означает?»
Я ответил: «Противоречия! Когда в одном законе развивается линия, в другом она ущемляется, в третьем переворачивается, – в итоге получается ноль».
– А что произошло с «Хаджи-Муратом»?
– В «Хаджи-Мурате» 24 048 слов. И все они «работают», не уничтожая друг друга. Информация в «Хаджи-Мурате» полностью «радиоактивна», то есть целиком проникает в кровь и в душу человека. И поскольку сжать ее уже нельзя, повесть словно просит переиздать себя в другом жанре. Вот почему у меня появилась мысль дополнить ее в другом жанре: сыграть, станцевать, спеть!
Мои друзья из Москвы и Санкт-Петербурга отнеслись к этой идее с пониманием. Некоторые даже кое-что уже написали к будущей симфонии «Хаджи-Мурат». Эта симфония, которую хочу создать в команде профессиональных музыкантов, все время звучит у меня в голове. Мне кажется, дух Толстого ждет, когда она появится.
Мотивы «Хаджи-Мурата» Льва Толстого меня волнуют много десятилетий. И все мои приятели в Москве и Петербурге эту боль разделяют.
– В чем вы видите ценность книги «Хаджи-Мурат»?
– В силе трагедии и мотивах ее. Я думаю, именно поэтому Толстой был так увлечен этим образом и этим человеком. И мне кажется, если удастся положить «Хаджи-Мурата» на музыку, – это будет очень сильная мелодия.
Время от времени человеческая душа должна впитывать в себя мелодии трагедий. Должны быть хлесткие, жесткие удары, которые потрясают душу. Тогда происходит очищение. Это одна сторона вопроса. Другая сторона в том, что Хаджи-Мурад (так его звали в действительности) – мой земляк. Мой аул Тануси и аул Хаджи-Мурада – Хунзах расположены, как говорит Толстой, на расстоянии одного выстрела. Между ними два километра. И как земляк Хаджи-Мурада, я должен отблагодарить Толстого.
– Вы часто бываете в родных местах?
– Если у меня какая-то кризисная ситуация – я еду на могилу к отцу или просто на кладбище, или просто в свой аул, просто на священные места. Без этого я не могу жить. Это способ моего существования.
У нас есть священная гора Ахульго. Я постоянно езжу к этой горе. И обнимаю эти скалы. Там я слышу в своей душе священное пение мусульман, слышу восточные мелодии, вижу трагедии мира, трагедию Ахульго, взятую когда-то приступом царскими войсками, и трагедию «Титаника». Россия переполнена трагедиями, и каким-то образом символы духа, которыми для меня являются тот же Толстой и восточные мудрецы, соединились в моей душе. Происходит симбиоз восточного и европейского стилей мышления, в котором эти противоположности взаимопроникают и дают исцеление.
Это случается эпизодически, как вспышки. К примеру, открывается конференция, и посвящается она не столько тебе, сколько идеям, которыми ты живешь. Так было недавно на международной конференции «Суперфаст-2008. Гидродинамика больших скоростей». Такое же чувство было, когда петербургские друзья дали мне возможность побыть с головой Хаджи-Мурада в Кунсткамере Эрмитажа. Мои друзья, как я уже сказал, поддержали идею будущей симфонии. Я думал в те дни: полвека мечтал об этом – и вот в каком-то смысле моя задача выполнена. Пусть на промежуточном этапе. Когда-нибудь кто-нибудь эту эстафету если не примет, то хотя бы задумается над смыслом того, что я делал и к чему стремился. Истина всегда ждет совестливого человека с несгибаемым нравственным стержнем, который ее вытащит из глубины. Человека, создающего мосты между эпохами…
– Такой мост в будущее создаете и вы?
– Думаю, лучший мост в будущее – сопричастность прошлому. Когда человек идет в будущее, не построив мосты в прошлое, он еще более глуп, чем на самом деле. Сопричастность к прежним эпохам и цивилизациям и означает мост в будущее. Постоянное обращение к прошлому помогает выработать абсолютные ценности – те самые крылья, о которых я уже говорил. В этом случае ты можешь управлять потребностями и ненужные преодолевать. У тебя появляются вера, воля, способность выбора, способность к полету. И тогда, в каком-то смысле, можешь стать современником прошлых эпох, тысячелетий. Вкалывай изо всех сил, до конца – и Вечность позаботится о тебе!
|
