|
Государственные границы в Западной Европе — плод тысячелетней борьбы между государствами, образовавшимися на обломках империи Карла Великого. Каждый метр государственной границы здесь обильно полит кровью.
В Средние века и эпоху Возрождения предлогом для изменения границ служили династические права или борьба с еретиками, в XVII-XVIII вв. необходимость поддержания баланса сил между европейскими державами и достижения «естественных границ», по которым было удобно выстраивать оборону от соседей, в XIX в. националистические движения, требовавшие объединения народа в пределах одного государства.
Людовик XIV мог начать войну из-за нескольких пограничных деревень, которые, с точки зрения его идеологов, были необходимы для обеспечения обороны Франции от врага. Кстати, привычка компенсировать любую войну хоть какими-то территориальными приобретениями сохранилась до середины ХХ столетия: так, в 1947 г. Франция, победительница во Второй мировой, получила от Италии деревни Танд и Ла-Бриг в Альпах.
В пределах же своих границ каждое государство, пользуясь своим суверенитетом, начинало политику ассимиляции всех меньшинств, нередко весьма репрессивную, в той или иной степени удачную. В некоторых регионах, переходивших из рук в руки, это было весьма тяжело для местного населения — как, например, в Эльзасе, где французская ассимиляционная политика перемежалась с немецкой (в 1871-1918 и 1940-1945 гг).
В конце XIX в., на волне общего подъёма национализма в Европе, на юге континента возникли мощнейшие региональные движения.
Главными из них были окситанское движение во Франции (где единственным государственным языком был французский, тогда как окситанский или провансальский был родным языком примерно для 40% населения и вдобавок обладал богатым культурным прошлым), а также движения басков и каталонцев в Испании.
Если во Франции государственная машина сумела задушить окситанское движение, то недостаточная централизация Испании и её слабость на внешнеполитической арене (в том числе сокрушительное поражение в испано-американской войне) закрепили успех сепаратистских движений. В Италии, переживавшей эйфорию от своего долгожданного объединения, осуществлённого в 1859-1870 гг., сепаратистские движения начались несколько позже.
Новые проблемы возникли после Первой мировой войны, когда Италия так и не получила Далмацию, в которой жило множество итальянцев. Это породило движение ирредентистов, которое использовал Муссолини, начав войну на стороне Гитлера. С другой стороны, она включила в свой состав Южный Тироль, населённый в основном немцами, и Истрию с многочисленным славянским населением. Впрочем, до поры до времени как в Италии, так и в Испании региональные движения были загнаны в подполье режимами Франко и Муссолини, а в демократической Франции продолжала господствовать жёстко унитарная концепция государства. Однако в 1951 г. во Франции было разрешено преподавание местных языков в школе, что породило массу новых региональных движений, а в Италии и Испании сепаратизм начал разрастаться после свержения фашистских режимов и установления демократии.
Косовский прецедент не мог остаться незамеченным в странах Южной Европы. Каталонский Генералитет был одной из первых организаций, поздравивших косоваров с обретением независимости. В этой связи представляется необходимым рассмотреть все потенциальные конфликты, связанные с желанием той или иной страны пересмотреть существующие государственные границы.
* * *
В Италии множество региональных движений, но серьёзной базой обладают на сегодняшний день лишь два из них.
Первое — движение Северной лиги. Основная её база — это Ломбардия, Венето и Пьемонт, крупные регионы Северной Италии.
В каждом из этих регионов возникли свои собственные автономистские движения. В первую очередь — в Венето, области, вошедшей в состав Италии в 1866 г. Там никогда не утихали голоса, утверждавшие, что Венеция — вполне самостоятельная цивилизация и в Италии не нуждается. Это движение носит название венетизма.
В 1980-е гг. несколько разрозненных региональных движений на Севере Италии объединились в Северную Лигу во главе с Умберто Босси. Лига выступает за автономию или полную независимость Падании.
Хотя слово «Падания» означает долину реки По, под этим названием понимается Северная и Средняя Италии (вплоть до Тосканы и Умбрии), которая противопоставляется Югу вместе с Римом, представляемым как царство коррупции, мафии и бездельников. Уже в первой половине века на Севере не любили неаполитанцев и сицилийцев, а теперь ещё боятся иностранных иммигрантов (в первую очередь из арабских стран и из стран Восточной Европы). Настоящий успех пришёл к Лиге после коррупционных скандалов 90-х гг., в которых было замешано римское правительство. В 1996 г. Лига набрала 10,1% голосов (а в Венето — 30%). После этого был даже учреждён альтернативный парламент в Мантуе и проведены выборы.
Затем, правда, большинство итальянцев разочаровалось в Лиге. Мало кто хотел полного разрыва с Римом — их вполне устраивал федерализм, то есть, попросту, бóльшая возможность тратить свои налоги у себя, и бóльшая независимость местного регионального правительства.
Поэтому с 2000 г. Лига даже заключила союз с правительственной партией Берлускони «Вперёд, Италия!» Однако у Лиги сложилась довольно жёсткая и последовательная идеология. Она отказывается от какого-либо родства с другими итальянцами, считая своими предками цизальпинских галлов — вот так работает в Италии кельтский миф, о котором я подробнее расскажу в другой статье.
Другой символ Лиги — легендарный воин, сражавшийся против императора Фридриха Барбароссы.
Гимн Лиги — VaPensiero из оперы Джузеппе Верди «Навуходоносор»: хор еврейских изгнанников, плачущих по родной земле.
Северная Лига — партия консервативная в общественном плане и либеральная в экономических вопросах, рассчитанная в первую очередь на средний класс. На последних выборах в 2006 г. Она набрала 4,6%, что очень немало, учитывая, что это данные по всей Италии. Среди итальянцев, живущих к северу от реки По, более половины считают отделение от Южной Италии выгодным, а 20% — желательным.
У Лиги яркие лозунги и плакаты. Особенно мне запомнился плакат, на котором изображён североамериканский индеец и рядом надпись: «Они не смогли ограничить иммиграцию, а теперь живут в резервациях».
За исключением Лиги, единственное по-настоящему мощное сепаратистское движение в Италии находится в Трентино-Альто Адидже (Южном Тироле), на территории, отторгнутой от Австрии и присоединённой к Италии в 1920 г. Большинство населения — немцы.
В настоящий момент идёт постепенное выживание итальянцев из края, потому что всем заправляет немецкое большинство, фактически превратившееся в привилегированный класс. Очень затруднена иммиграция итальянцев в Южный Тироль, потому что там очень высоки налоги, а государственные субсидии предоставляются не сразу. Но даже те итальянцы, которые там жили, потихоньку уезжают.
Тем временем правящая партия Южного Тироля пытается уговорить Австрию внести законопроект о необходимости самоопределения Южного Тироля, с целью воссоединить его с Северным. Экстремистская деятельность в настоящее время умолкла, но за 50-е — 80-е гг. было совершено более 300 террористических актов.
В остальной Италии продолжает господствовать официальный миф о Рисорджименто, объединении итальянских земель в XIX в., в котором итальянское единство преподносится как высшая ценность и единственное условие процветания страны. Однако почти в каждом регионе есть своя сепаратистская партия.
Про венетизм я уже говорил выше. Лигурийское автономистское движение требует самоопределения для Лигурии, «незаконно присоединённой» к Пьемонту «после 700 лет независимости». В отличие от других движений Севера Италии, лигурийское прославляет космополитичность — славное наследие Генуэзской республики.
Сепаратистские движения есть на Сардинии («Нация Сардиния») и на Сицилии, но они не набирают больше 2-3% голосов местных избирателей.
Свергнутая династия Бурбонов продолжает претендовать на Королевство Обеих Сицилий, разоблачая итальянцев-северян, ведущих себя на Юге Италии как «колонизаторы». Регионалистские движения существуют также в Валь д'Аосте, где большинство говорит на франко-провансальском (арпитанском) языке, и в Фриули-Венеции-Джулии, где несколько пограничных деревень говорят на словенском.
Наконец, несмотря на поражение во Второй Мировой войне, ещё жив итальянский ирредентизм — стремление воссоединить с Италией все земли, так или иначе связанные с итальянской историей и культурой. Нередко в речах крупных государственных чиновников и партийных лидеров Италии проскакивают намёки на то, что Истрия, а также Далмация и Корсика — исконно итальянские земли.
* * *
Движение басков в Испании превосходит по размаху любую сепаратистскую деятельность в Италии. Спектр баскского сепаратизма очень широк, объединяя политические силы от крайне правых до крайне левых.
Это связано с историей.
В XIX веке в Испании шла борьба между карлистами (абсолютистами) и либералами. Поскольку либералы стремились к униформизации страны, парадоксальным образом получилось так, что именно абсолютисты защищали старинные привилегии басков, Каталонии и других земель Испании. Поэтому баски поддержали карлистов и после того, как карлизм ушёл в небытие (а это произошло лишь в ХХ в.), правая часть баскского национального движения унаследовала от него тесные связи с католическим духовенством. Левая часть баскского политического спектра возникла в городах, ставших в начале ХХ в. индустриальными центрами — в первую очередь из Бильбао. Именно благодаря своему левому крылу баскские националисты, известные также как аберцале, выступили в Гражданскую войну на стороне Республики. А в 50-е гг. была создана печально знаменитая баскская террористическая организация ЭТА, в результате деятельности которой погибло больше 800 человек.
Страна Басков получила автономию лишь в 1978 г., после смерти Франко. Автономия эта очень широка — например, Страна Басков имеет свои полицейские силы, известные как эрзайнца. Однако среди них столь велик процент сочувствующих террористам, что МВД Испании не допускает их к базам данных Интерпола. В настоящее время ЭТА, как и многие другие нелегальные организации, продолжают действовать. Визитная карточка баскских аберцале — городские погромы (кале боррока) с разбиванием витрин, поджогом машин и нападениями на полицию. Существует также множество организаций, балансирующих на грани легальности и нелегальности. Некоторые из них — например, Батасуна — были запрещены, поскольку воспринимались как легальное крыло ЭТА.
В Испании, где традиционно очень значимо понятие «чистоты крови», баски, считающиеся потомками доиндоевропейского населения Европы, автоматически оказываются «самыми чистокровными».
Кроме Страны Басков, баски претендуют также на Наварру и два французских департамента. В Наварре, однако, они составляют не более трети населения, а баскская партия набрала в области 23%.
Баскские сепаратисты по-разному восприняли косовскую независимость. Если правые баски радостно поддержали косоваров, то левые баски заклеймили признание Косово как фальшивое и фашистское.
В Каталонии по этому вопросу царило большее единодушие. Каталонское правительство единодушно поддержало независимость Косово и потребовало признания его от Испании.
В настоящий момент Каталония — самая высокоразвитая провинция Испании, что дополнительно влияет на популярность идей о независимости, которые разделяет около трети населения (около половины населения — против). Каталонский язык понемногу оттесняет испанский на задний план. Однако каталонское движение куда более мирное, чем баскское — в настоящий момент каталонских террористических организаций нет.
Как и движение басков, каталонское уходит своими корнями в Средневековье. В настоящее время идёт смена научных доктрин — пишутся новые серьёзные труды, в которых полностью пересматривается история Пиренейского полуострова. Каталонская цивилизация рассматривается как равноправная кастильской, но угнетённая тираническими соседями. В монографиях речь идёт о каталонской дуге — от Валенсии до Сицилии. Однако каталонские националисты не претендуют на все эти земли. Их претензии простираются на «Каталонские страны» — земли собственно Каталонии, Валенсии, некоторых пограничных районов Арагона. где говорят по-каталонски, Северной Каталонии, то есть французского Руссильона, а также на Балеарские острова и город Альгер на Сардинии, где до сих пор говорят на каталонском диалекте.
В «Каталонских странах» эти идеи воспринимаются по-разному. Если на Балеарских островах их в целом разделяют (хотя в 70-е гг. существовало движение, призывавшее к независимости Балеарских островов), то в Валенсии каталонские притязания вызывают возмущение. Постоянные стычки между каталонскими и валенсийскими политиками привели к тому, что когда испанское правительство издало текст Европейской Конституции для референдума, то он был опубликован на испанском языке и языках автономных регионов: галисийском, баскском, каталонском и валенсийском. При этом переводы на каталонский и валенсийский языки были идентичными, но в начале одного было написано «каталонский язык», а в начале другого — «валенсийский».
Других серьёзных сепаратистских движений в Испании нет — а вот автономистские есть практически в каждом регионе.
Самое серьёзное из них — безусловно, галисийское. Интересно оно тем, что претендует на генетическое родство с кельтским миром — ещё более последовательно, чем Падания. Несмотря на то, что говорят галисийцы на романском языке, они участвуют во всех манифестациях, посвящённых кельтской культуре. Идёт активное развитие галисийского языка и самосознания. Многие приходят к выводу, что северные португальцы им ближе, чем испанцы. Действительно, культура Северной Португалии, как и галисийская, созвучна кельтскому миру. Вместе с тем за отделение от Испании выступает не более 1% галисийцев.
Региональные движения в Арагоне и Астурии сводятся к попыткам вновь заговорить на своих диалектах и осознать свою особость в культурном плане. В пяти кастильских регионах (Кантабрия, Кастилия-и-Леон, Мадрид, Ла-Риоха и Кастилия-ла-Манча) нарастает движение за объединение их в Великую Кастилию, которая могла бы составить монолитное ядро Испании. В Леоне наличествует даже сепаратистское движение, которое призывает к объединению земель средневекового королевства Леон (с присоединением к области Леон Саморы, Саламанки и даже португальской области Браганца). Однако на Астурию леонские сепаратисты не претендуют, хотя она тоже входила в королевство Леон — поскольку они предпочитают не ссориться с астурийцами.
Сильное автономистское движение имеется в Андалусии, где признание автономии Страны Басков и Каталонии вызвало массовые уличные протесты и демонстрации, которые привели, в конце концов, к признанию автономии Андалусии. Однако серьёзного движения за независимость в Андалусии нет.
В конце 70-х гг. существовало заметное сепаратистское движение на Канарских о-вах, которое поддерживалось из Алжира и основывалось на идеях о берберском единстве (большинство населения Канарских о-вов — этнические берберы). Однако в последние двадцать лет это движение никакой поддержкой среди местного населения не пользуется.
Испания претендует на Гибралтар, который с XVIII в. принадлежит Великобритании. Однако гибралтарцы большинством свыше 90% отвергли не только передачу Гибралтара Испании, но даже совместный англо-испанский сюзеренитет над спорной территорией. В свою очередь, Марокко претендует на испанские анклавы Сеуту и Мелилью, которые тоже предпочитают оставаться под испанской властью. Наконец, существует неразрешённый конфликт между Испанией и Португалией из-за города Оливенса, захваченного испанцами в эпоху наполеоновских войн. Впрочем, с момента вступления обеих государств в Евросоюз и Шенгенское пространство вопрос о принадлежности г. Оливенса потерял былую актуальность.
* * *
Во Франции проблема сепаратизма стоит значительно менее остро, нежели в Италии или Испании.
Долгие годы жёстко унитарного государства сделали своё дело — из конгломерата самых разных народов население Франции превратилось во французов, которых объединяют единые язык и культура. Тем не менее, в последние пятьдесят лет во многих регионах Франции развились автономистские движения.
Единственная область Франции с заметным сепаратистским движением — это Корсика. Сторонники независимости на острове чтут память Паоли, создателя первого современного демократического государства в мире, а французское владычество воспринимают как колониальное.
Но среди корсиканцев далеко не все хотят независимости, а те, кто её хочет, раздираемы конфликтами. Большинство жителей острова готовы удовольствоваться большей автономией, особыми правами для корсиканского языка и освобождением от ряда национальных налогов. Террористическая угроза есть — корсиканцы нападают на административные, военные и туристические объекты, представляющиеся символами французского господства. Однако нападения направлены против зданий, а не против людей.
Во Франции, как и в Испании, действуют баскские организации (в районе городов Байонна, Англе и Биарриц) и каталонские (в Руссильоне или Северной Каталонии). Как правило, баски сосредотачивалась на войне против Испании, используя французские земли как базу для отступления. Тем не менее, в 70-е — 80-е гг. во Франции действовала террористическая баскская организация. В Руссильоне каталонское движение почти незаметно — местное население практически утратило свои традиции и ассимилировалось.
Из остальных региональных движений во Франции наиболее могущественное — бретонское. Бретань использует по максимуму свою принадлежность к кельтскому миру, чтобы обозначить свои различия с французами. Самая почитаемая в Бретани героиня — последняя герцогиня Анна Бретонская, которая сделала всё, чтобы бретонцы сохранили свою независимость от Франции. С бретонским языком связано множество культурных мероприятий, его учат в школе, на нём поют песенные ансамбли.
Сторонники независимости в Бретани в абсолютном меньшинстве. Идея, что Бретань может стать независимой, кажется столь невероятной, что большинству бретонцев нравится с ней играть. Главное требование бретонцев — это воссоединение с Бретанью её исторической столицы — Нанта, который находится сейчас в департаменте Луар-Атлантик. В Нанте бретонцев меньшинство, но нигде в Бретани не увидишь столько яростных антифранцузских лозунгов, как там.
Как и в случае с басками, бывают бретонские националисты любых убеждений, от ультралевых (Эмганн, близкие к анархистам) до ультраправых (Адсав, требующие высылки из Европы иммигрантов). Бретонцы издавна поддерживают связи с басками, и ЭТА помогала в организации террористической группы — Бретонской революционной армии. Впрочем, на счету бретонских террористов немного покушений и почти нет жертв.
На Юге Франции во второй половине XIX в. зародилось мощнейшее окситанское движение, опиравшееся на провансальский (окситанский) язык, ставший литературным ещё в эпоху трубадуров. Однако Окситания, которая потенциально могла стать французской Украиной, так и не состоялась. Сейчас от неё не осталось ничего, кроме осознания культурной особости и специфического акцента во французском языке. Единственная часть Окситании, где существует сепаратистское движение — Ницца, которая вошла в состав Франции в 1860 г. по договору с Сардинским королевством. Сторонники независимости утверждают, что из Ниццы могло бы получиться второе Монако, и указывают на то, что договор, по которому Ницца находится в составе Франции, многократно нарушался, а в 1940 г. вообще был отменён.
Ещё одно заметное сепаратистское движение действует в Савойе. Подобно «Движению за независимость Ниццы», оно началось вскоре после празднования столетнего юбилея присоединения Савойи и Ниццы к Франции. Небольшой «Клуб савояров Савойи» постепенно вырос в «Савойскую лигу», которая является членом «Европейского свободного альянса».
В Эльзасе, несмотря на очень сильную региональную идентичность, сепаратистского движения нет. История края сыграла свою роль — стремление к независимости от Франции превратилось в абсолютное табу. В Эльзасе есть довольно крупная регионалистская партия «Прежде всего Эльзас» и примыкающее к ней молодёжное движение «Молодой Эльзас», имеющее связи с молодёжными националистическими движениями Фландрии («Флаамсе Беланг») и Падании. Но деятели этих партий и не думают подвергать сомнению то, что они французы. Это крайне правые движения, резко выступающие против потери своей идентичности, которую они определяют как двойную — французскую и эльзасскую — идентичности, которой, с их точки зрения, угрожают иммигранты из стран третьего мира.
Ещё один регион, принадлежность которого может быть подвергнута сомнению в случае достижения независимости Фландрией — Южная Фландрия (район городов Лилль, Дуэ и Дюнкерк). Но до обретения фламандской независимости этот вопрос точно не встанет.
* * *
Как мы видим, в Италии, и в особенности в Испании существует серьёзная опасность того, что региональные движения потребуют перекройки государственных границ — или, как минимум, большей федерализации с фактической независимостью от центра.
Во Франции региональный сепаратизм пока меньше даёт о себе знать, однако если пойдёт речь о создании новой парадигмы внутриевропейских отношений, он тоже может сыграть свою роль.
Даже при сохранении нынешней динамики сепаратистские движения на Юге Европы становятся с каждым годом всё активнее. Правда, в последние годы они в основном отказались от вооружённой борьбы — но это может быть связано и с надеждами получить свою независимость мирным путём.
Что же касается пограничных споров между Испанией и Португалией или Испанией и Великобританией, то после вхождения этих государств в Европейский союз они в целом утратили актуальность.
Вместе с тем в Эльзасе и Падании довольно силён евроскептицизм, связанный в первую очередь с желанием отгородиться от иммигрантов из стран третьего мира. Будущее покажет, сможет ли он сочетаться с «Европой регионов».
Сепаратистская» карта Европы. Часть 4
Сепаратистская» карта Европы. Часть 1
Сепаратистская» карта Европы. Часть 2
|
