|
Три года назад 7 февраля трагически погибла поэтесса Татьяна Бек. В свое время трагическая история ее гибели наделала немало шума, однако страсти вскоре утихли. Обозреватель «Москора» решил расследовать обстоятельства той недавней трагедии и встретился с лучшей подругой поэтессы – журналисткой Викторией Шохиной.
Послание тирану
Это история страшная, тяжелая. И до сих пор никто из друзей Тани не может ее забыть.
Началась она в декабре 2004 года, когда появились сообщения о том, что группа российских литераторов обратилась к Туркменбаши с нижайшей просьбой сделать перевод «Рухнамы» на русский язык. Это письмо подписали Евгений Рейн, Игорь Шкляревский и Михаил Синельников – люди в нашей литературе значительные, с именем и репутацией либералов.
Учитывая ситуацию, когда в тюрьмах Туркменбаши сидели все, кто были против его курса, это выглядело абсолютно аморально и абсурдно, – говорит Виктория Шохина. – Примерно так же, как если бы они написали письмо Пол Поту или Гитлеру. Но мало того. Тут же появилось еще и второе письмо: к «многоуважаемому» Туркменбаши с просьбой «благословить» издание книги стихов туркменских поэтов в переводе на русский обращался, наряду с тремя поэтами, еще и Сергей Чупринин – главный редактор либерального журнала «Знамя».
Естественно, во всей литературной тусовке начались брожения. Вся интеллигенция понимала, что неприлично обращаться к человеку, который швырял людей в тюрьмы, где страдал в том числе и наш с Таней однокурсник, бывший министр Боря Шихмурадов. Его бросили в тюрьму, а его родные не получали ни справок, ни писем. Жив он – нет, до сих пор ничего не известно. Кроме того, у нас с Таней была подруга Айя Кербабаева, внучка самого знаменитого туркменского писателя. Она незадолго до трагедии с Таней с родителями, мужем и дочерью эмигрировала из Ашхабада в Россию. Там жить было невозможно.
Про ужасы туркменской жизни я вам не буду рассказывать. Ашхабад – красивейший город с фонтанами, золотыми статуями. Но он мертв. Людей оттуда как будто выжгли. Все боялись ходить по улицам, разговаривать. И вот на фоне этой ситуации в предновогоднем номере газеты «НГ-Эксклибрис» появился опрос-анкета о значимых событиях прошедшего 2004 года. И Таня назвала антисобытием года «письмо троих известных русских поэтов к Великому Поэту Туркменбаши с панегириком его творчеству, не столько безумным, сколько непристойно прагматичным». А потом, уже в январе, она писала в своей колонке: «Негоже ни поэтам, ни мудрецам перед царями лебезить, выгоду вымогаючи». И после этого началось.
Ночные звонки
– А потом они стали ей звонить, – продолжает Виктория. – Первым позвонил Рейн. Он – человек нервный, излишне эмоциональный. Кричал, обзывал, ругался. Но что произвело на Таню самое жуткое впечатление, так это так называемое «уголовное проклятие», которое прозвучало из уст ее любимого поэта. Дословно воспроизводить его не стану. Слишком уж оно мерзкое. Таню это потрясло. Она пережила жуткий шок. Но если бы это был единичный звонок, то было бы еще туда-сюда.
Но потом позвонил еще и Чупринин. А они с Таней вели поэтические семинары в Литинституте. Их там так и называли: Бек и Чуп. Это было даже не просто приятельство, а совместная многолетняя работа. Чупринин не кричал (он вообще никогда не кричит). Он говорил совершенно хладнокровно, по-иезуитски цитировал Ахмадулину: «Да будем мы к своим друзьям пристрастны, да будем думать, что они прекрасны». Говорил, что Таня об этом еще пожалеет. И пока не поздно, она должна понять, что поступила неправильно. И тут была одна пикантность. Если Шкляревский и Синельников были, что называется, сами по себе, то Рейн и Чупринин – члены ПЕН-центра, который занимался в том числе и защитой туркменских поэтов и диссидентов, которых Туркменбаши Ниязов изгонял или сажал в тюрьму. Когда человек вступает в ПЕН-центр, он обязуется защищать свободу слова.
А третий звонок был от Синельникова. И если Рейн и Чупринин были друзьями, то Синельников – дальним знакомым. Он позвонил Тане на протяжении двадцати лет, дай бог, один-два раза. Синельников говорил, что Таня не понимаете, что сделала, что ситуация в стране меняется. Что ее придется пересмотреть свои приоритеты. Что она еще об этом пожалеете». Он, в отличие от Рейна, не ругался.
Стыдно не станет
– К тому времени Татьяна была уже в полном душевном раздрае, – продолжает Шохина. – Я видела ее бледную, с трясущимися руками. Это было ужасно. Она ведь поэт, человек впечатлительный, невероятно ранимый… И ей казалось, что уже весь мир против нее.
Тогда за нее попытался вступиться Андрей Битов – как глава ПЕН-центра. Он позвонил Рейну и как-то его прищучил. Но это уже не имело значения. Я жила близко от Тани. Все время к ней бегала. Она переживала, не могла переключиться на другие мысли. В январе – начале февраля она говорила и думала только об этом. Как-то спросила меня: «Если я умру, им станет стыдно?» Я ответила: «Если ты умрешь, тебя назовут дурой, скажут, что причина твоего ухода – личная жизнь, климакс и т.п. Стыдно им не станет, а твоим друзьям станет плохо». Но, как я потом поняла, мысль у нее уже зрела.
На протяжении долгих лет (с 1967 года) нашей дружбы мы не раз об этом говорили. Поскольку я знала, что она негативно относится к самоубийству, я думала, что она на это не пойдет. Оказалось, что я неадекватно оценила ситуацию.
За день до самоубийства, 6 февраля мы с Таней разговаривали беспрерывно. И все о Рейне, Чупринине, Синельникове. Я приносила ей коньяк и мандарины. Таня ничего не ела, только курила (хотя курильщиком она не была) и спрашивала: «Что мне делать?»
Весь мир для нее сузился до этих трех мерзавцев во главе с Туркменбаши. Это был последний день моего отпуска, утром мне надо было выходить на работу. Ночью позвонила Таня, я спала. Мой сын подошел к телефону, сказал: «Мама спит, ей завтра рано вставать». Утром я приехала на работу, стала ей названивать. Никто не отвечал. Так бывало, поэтому я не думала о самом плохом. Часов в шесть вечера я дозвонилась до ее брата, у которого были ключи. Он вошел в квартиру, Таня лежала на полу в ванной. Я позвонила живущей в соседнем с Таней доме вдове поэта Корнилова Ларе Беспаловой, ее дочь Даша – врач. Даша помчалась к Тане. Там были таблетки, датское снотворное, Таня купила их для сестры, но не успела передать. Даша нашла только пустой пузырек, из-под 50 таблеток.
В обмен на газ
– Правда, что у Татьяны в это время был перелом ноги?
Ногу она сломала до нового года, в начале декабря. Но все указания врача она выполняла. К тому моменту, как все началось, она уже ходила – правда, прихрамывала. Нога к этому не имела никакого отношения. Потом в «Московском комсомольце» появилась совершенно мерзкая заметка, написанная подругой Рейна. Мол, Таня сломала ногу, у нее была неудачная личная жизнь. И поэтому, мол, она все это и совершила. На самом деле все было не так. И с личной жизнью у нее было совершенно нормально. Потом поэты стали оправдываться. Но Ира Щербакова из «Мемориала», очень близкая Танина подруга, с детских лет, позвонила Рейну и Чупринину и сказала, чтобы они на похороны не приходили. И они не пришли. То есть эти люди понимали, что виноваты, какие бы они сплетни про Таню ни распускали, желая обелить себя.
– «Рухнаму» в итоге перевели?
– История с переводом «Рухнамы» заглохла. В печати проходила версия, что скорее всего это заказывал «Газпром». С Туркменией была такая практика (западные компании тоже так делали). Если они хотели на более выгодных условиях купить газ, то делали роскошное издание Туркменбаши небольшим тиражом, с этими книжечками приезжали в Ашхабад. Это была плата (или даже взятка) ради более выгодных условий контракта. Но потом все это дело заглохло.
Очень испугались
– Правда ли, что после этого Рейн в литературных кругах стал «нерукопожатным»?
– Уже после этого был вечер в доме Цветаевой на Трехпрудном, и Рейна с женой Надей выгнали. Для кого-то он, может быть, и стал «нерукопожатным», но тем не менее Рейн участвует в каких-то литературных мероприятиях, куда-то все время ездит, его включают в составы каких-то делегаций. После гибели Тани жена Рейна прибежала в ПЕН-центр и заплатила взносы за три года. Они очень испугались. Ведь ПЕН-центр – это статус.
Съедали энергию
– Как известно, Таня принадлежала к либеральной интеллигенции, – подытоживает разговор Виктория Шохина. – В начале перестройки был скандал в ЦДЛ, когда туда вошли люди Осташвили с антисемитскими лозунгами. Уже потом выяснилось, что сами либералы их туда и пустили. Дальше был суд. Осташвили посадили, он потом повесился.
Но тут дело вот в чем. Адвокат, который вел это дело, все время просил Татьяну сказать то, чего не было, преувеличить ситуацию. Например, дать показания, что ее ударили, обозвали жидовкой. Таня наотрез отказалась. Тогда адвокат говорит: «Татьяна Александровна, как вы можете? Вы смотрите на этого Осташвили, как на человека». Таня говорит: «А как я должна на него смотреть?» – «Вы должны смотреть на него, как на мебель». И Татьяна, несмотря на зависимость от либеральной общественности, все равно не могла пойти на это. Ясно, что Осташвили ей был не близок. Тем не менее она вела себя именно честно. Она говорила, что не может врать, подтверждать то, чего не было. Эта ее честность и стала одной из причин ее трагедии.
У нее было много друзей из разных социальных слоев. Будучи литераторской дочкой, она не могла жить в «заповеднике». И она многим своим знакомым помогала – не побоюсь сравнения, как мать Тереза. Притом, что она была и веселой, и насмешливой. Но она могла познакомиться на улице с совершенно неизвестным человеком, будь это какой-нибудь бывший милиционер или домработница. Про деньги я вообще не говорю. У нее их было не так много (а иногда и вовсе не было), но она их легко отдавала тем, кому это было нужно. К ней мог приехать любой человек, сказать: «Я пишу стихи, прозу». Она обязательно с ним встречалась, вникала в обстоятельства. Садилась и сама, не чинясь, перепечатывала какую-нибудь грязноватую рукопись. Потом несла ее в журналы. Не жалела себя. Подчас совершенно бездарные, случайные люди съедали ее энергию. Но остановиться она не могла. Она была невероятно открыта миру, а это на самом деле тяжело".
Татьяна Бек – родилась 21 апреля 1949 года в Москве. Дочь известного прозаика Александра Бека. Первая крупная публикация – журнал «Новый мир» (1966). Окончила факультет журналистики МГУ. Первый поэтический сборник вышел в 1974 году. Критики тепло встречали ее стихи, но относили их к разряду женской поэзии. С 1975 года Татьяна работала в журнале «Вопросы литературы». Вела колонку в «Общей газете». Трагически погибла 7 февраля 2005 года.
|
