|
12 сентября, поздно вечером, был задержан Шамиль Бураев, бывший глава Ачхой-Мартановского района Чечни, ныне подмосковный предприниматель средней руки, а еще совсем недавно (где-то до середины прошлого года) не очень обеспеченный представитель чеченской диаспоры. Был он задержан по делу об убийстве Анны Политковской, и в пятницу Басманный суд выдал санкцию на его арест.
Не будем пока разъяснять, в какой мере он был причастен к этому преступлению — выводы об этом можно сделать лишь на судебном процессе. Скажем лишь, что к фигуре Бураева и следствие, и редакция проявляли внимание давно — его задержание не стало для нас неожиданностью. Не стало, увы, неожиданностью и то, что арестован он был буквально чудом.
После того как, благодаря пресс-конференции генерального прокурора 27 августа этого года, стало понятно, что следствие достигло определенных результатов, у заказчиков и их покровителей началась паника. Именно результатом этой паники стали многочисленные «сливы» информации в прессу — той информации, обнародование которой должно было привести к обрыву цепочки: исполнители — организаторы — заказчики. Опубликованы и озвучены фамилии задержанных, причем вслух эти фамилии произнесли те, кто должен был свято блюсти тайну следствия: высокопоставленный сотрудник ФСБ Купряжкин, никогда ранее не дававший интервью, и пресс-секретарь Московского городского суда Усачева.
Газеты «Комсомольская правда», «Твой день», другие издания и сайты периодически публиковали «эксклюзивные» новости: фото задержанных и фоторобот киллера, ориентировки на машину, находящуюся в розыске, — и много чего еще, что должно было формально остановить следствие. (К журналистам у нас претензий нет — они не являются секретоносителями.)
Арестованного по другим делам подполковника ФСБ Павла Рягузова, который, по нашему мнению, может иметь отношение к убийству Анны Политковской, несколько раз пытались отпустить на свободу: гарнизонный военный суд трижды давал санкцию на арест, окружной военный (в том числе и судья Сердюков, председательствовавший на процессе по делу Холодова) трижды отправлял дело на новое рассмотрение, — и это несмотря на данные о том, что на свидетелей оказывается давление. С чем это связано: с хорошей работой адвоката, с позицией окружного суда, со склоками между судами разных инстанций или со всем этим совокупно, — еще предстоит разобраться. Но главная беда, однако, не в том.
12 сентября состоялось очередное заседание военного суда по вопросу об избрании меры пресечения в отношении Павла Рягузова. Именно в ходе этого процесса впервые вне стен Следственного комитета прозвучала фамилия Бураева. Суд закончился в несколько минут четвертого. На ленте «Интерфакса» появилось сообщение: все про Рягузова и ни слова про Бураева.
А начиная с 19.30, со ссылкой на «Интерфакс» (в основной ленте которого, подчеркнем, фамилия Бураев не упоминалась), разные сетевые источники и «Вести» называют имя подозреваемого, сообщая, что якобы Рягузов дал показания: именно Бураев просил офицера ФСБ установить место жительства Анны Политковской. Очень похоже на срежиссированную утечку, концов которой сразу не найдешь. Утечку из военного суда? От прикомандированного к военному суду сотрудника ФСБ? Вряд ли от следствия — фамилию Бураева они знают давно, как и сотрудники МВД, работающие с прокурорами, — вряд ли от адвоката Трепыхалина, давшего подписку, отказывающегося комментировать дело Политковской, пока его клиенту Рягузову не предъявили соответствующее обвинение, и не обладающего подобными медиаресурсами…
И все бы ничего, если бы не одно обстоятельство: Бураев в этот момент находился на свободе. Да, к нему уже ехала группа захвата, да, за ним наблюдали, но подобная утечка лишь чудом не позволила подозреваемому скрыться. Вопрос решали даже не часы, а минуты. Профессионализм следователей в этот раз победил профессионализм мастеров проведения спецопераций, в распоряжении которых оказались суды, официальные и полуофициальные СМИ. В этот раз — получилось. Но, если учесть, что работа следствия только в самом начале, — предстоит главное: найти заказчика и доказать причастность к убийству всех остальных, — где гарантия постоянного везения?
Гарантия только в том, чтобы выяснить: кто режиссирует утечки, кто осуществляет оперативное сопровождение развала уголовного дела? И тогда, быть может, мы узнаем фамилии заказчиков и тех, кто пытается вывести их из-под удара. Поэтому, на наш взгляд, должны быть немедленно допрошены начальник Управления собственной безопасности ФСБ Купряжкин, пресс-секретарь Московского городского суда Усачева и должностные лица, которые приглашали телекамеры для трансляции утечек.
P.S. Указом президента от 5 июня 2000 года задержанный Шамиль Бураев был награжден орденом Мужества."
Секретный список судьи Егоровой
Зачем Мосгорсуд разгласил тайну следствия?
"В цепочке информационных утечек по делу об убийстве Анны Политковской сообщению, сделанному перед камерами трех центральных телеканалов пресс-секретарем Мосгорсуда Анной Усачевой, отводилась, видимо, особая роль. Важно не только, что было сказано, но и кто выдал сообщение в эфир.
27 августа в новостях всех каналов вышла запись встречи генпрокурора Юрия Чайки с президентом Владимиром Путиным, на которой присутствовал также руководитель ФСБ Николай Патрушев. Чайка сообщил о раскрытии убийства Политковской и об аресте 10 человек. Позднее, вечером 27-го, из пресс-конференции Чайки мы узнали, что среди арестованных есть несколько сотрудников МВД. Однако ни одной фамилии, по крайней мере в эфире, Чайка не назвал.
На самом деле встреча генпрокурора и президента состоялась 25 августа, то есть службы, которые готовили комментарии к синхронным кадрам беседы, имели день в запасе. За это время был подготовлен для распространения на телеканалах и в рамках того же сюжета еще и комментарий начальника УСБ ФСБ РФ Александра Купряжкина. Для главы службы безопасности такого ведомства появление на экране, конечно, редкость, оно могло стать только следствием прямого указания руководства. Купряжкин сообщил о задержании сотрудника ФСБ подполковника Павла Рягузова. При этом в самом синхроне Купряжкина связь этого задержания с делом Политковской не фиксировалась, но из контекста она была очевидна. Вряд ли можно сомневаться, что контекст был также отредактирован до малейших деталей не только штатными редакторами новостей телеканалов.
28 августа в газете «Твой день» со ссылкой на некий собственный источник в правоохранительных органах были названы десять фамилий лиц, «причастных к убийству Политковской», — очевидно, тех самых, о которых доложил президенту генпрокурор. Но вместе с названным накануне Рягузовым их стало теперь уже одиннадцать. Сейчас, как сообщается, ведется расследование по факту утечки в «Твой день».
Однако утром 29 августа все десять фамилий перед камерами трех центральных телеканалов (как удалось выяснить, съемочные группы для этого были направлены специально) произнесла уже пресс-секретарь Московского городского суда Анна Усачева. Она уточнила, что «в Басманный районный суд поступили ходатайства из Генпрокуратуры об избрании меры пресечения в отношении 10 человек… По итогам рассмотрения судьей Басманного суда данных материалов вынесено постановление, согласно которому в отношении всех 10 человек избрана мера пресечения в виде заключения под стражу». Корреспондент НТВ при этом уточнил в эфире (со слов Усачевой), что сведениями о задержании Рягузова Мосгорсуд не обладает.
Прежде чем продолжить наше рассуждение, обратим внимание на тот общий режим повышенной секретности, который в последнее время характерен для освещения официальными лицами подробностей различных уголовных дел в СМИ. Под разговоры о пользе открытости для судебной системы (законопроект об этом, инициированный Верховным судом, лежит в Думе без движения с декабря 2005 года) на конкретных процессах мы наблюдаем противоположную тенденцию. Даже судебные заседания часто закрываются под искусственными предлогами (дело Пичугина), а на следствии уже почти не встречается дел, за исключением мелких бытовых, где у адвокатов не отбираются подписки о неразглашении следственной тайны. Обвинение против адвоката Бориса Кузнецова заключается именно в том, что он «разгласил» факт незаконного прослушивания телефона подзащитного, то есть сведения, которые, с одной стороны, не могут охраняться как тайна, так как речь идет о правах человека, а с другой, являются «секретом Полишинеля». Таков фон, на котором информационные утечки по делу Политковской происходят не только из службы собственной безопасности ФСБ, но и из Московского городского суда, который отличается повышенной закрытостью даже на общем фоне.
Всегда бы так! Анна Усачева рассказала нам по телефону, что собрать сведения в Басманном суде ее побудил звонок из агентства «Интерфакс» со ссылкой на газету «Твой день». Но это, надо думать, потребовало от нее известных усилий: ведь, как мы узнали сразу же вслед за сообщением Усачевой, в ее информации сошлись фигуранты с разными обвинениями и из совершенно разных дел. Часть из них к делу Политковской формально не имели в тот момент никакого отношения. В таком случае решения о мерах пресечения в отношении этих лиц вряд ли могли приниматься одним и тем же судьей (хотя Усачева и упомянула о «судье Басманного суда» в единственном числе) и в один и тот же день. Заодно комментаторами в контексте был еще раз помянут и Рягузов, хотя его дело вообще в компетенции другого суда — военного.
По сути, подготовленное, выверенное и санкционированное (что бы ни говорила об этом сама пресс-секретарь) выступление Анны Усачевой стало легализацией на совершенно ином и официальном уровне информационной утечки в газете «Твой день». Разница в надежности источника здесь такая же, как между коммунальной сплетней и заверенным текстом судебного приговора. Кому-то было важно, чтобы утечка информации была подтверждена таким образом. Например, газета «Твой день» в следственные изоляторы вряд ли регулярно доставляется, а телевизоры и радио в камерах работают постоянно.
Чтобы понять завершение комбинации, надо разобраться в некоторых терминах, которые используются в следственной и судебной практике и которые были в этих сообщениях «об арестах по делу Политковской» перепутаны, скорее всего, не случайно. В отличие от термина «задержание», который употребляется только в том смысле, в котором его использует УПК, слово «подозреваемый» применимо: а) для обозначения статуса лица, формально уведомленного о существующем в отношении него подозрении; б) в обиходном смысле — так о подозреваемых могут говорить сыщики, обозначая всех лиц, попавших в их поле зрения. Например, некто может быть задержан по обвинению в должностном преступлении (и тем самым лишен в первую очередь возможностей обмена важной информацией с внешним миром), но подозреваться при этом еще и в убийстве — это нормальная следственная тактика, если есть основания для заключения под стражу.
Из открывшейся нам благодаря информационным утечкам картины видно, что в списке лиц, как-то причастных, по мнению следствия, к убийству Политковской, фигурируют именно такие лица: неважно, по каким делам они были задержаны, а важно то, что они попали в поле зрения следствия еще и в связи с этим убийством. Может, эти подозрения вообще напрасны. Может, они имеют под собой основания, но следствие не сможет собрать необходимые доказательства. Они пока еще только собираются и закрепляются. О чем, естественно, подозреваемых сейчас не просто глупо, но и преступно предупреждать: возможно уничтожение улик, давление на свидетелей и даже их физическая ликвидация, если речь о заказном убийстве. А если они ни при чем — зачем класть пятно на человека? Это и есть настоящая тайна следствия, за ее разглашение голову надо отрывать. Вопрос — кому?
Не факт, что генпрокурор Чайка, докладывая президенту «об успехах» по делу Политковской, знал все эти фамилии. Такое предположение можно сделать, в том числе, из разницы в числе задержанных. Ему наверняка сообщили только о тех, кто совпал в статусе задержанного и подозреваемого. Сама по себе преждевременность доклада, очевидная теперь, была связана, скорее всего, с перспективой передачи дела из Генеральной прокуратуры во вновь образуемый Следственный комитет. Но всех данных о первых и еще не закрепленных подозрениях в отношении офицеров ФСБ и МВД, задержанных или даже осужденных по другим делам, сыщики, скорее всего, не сообщили бы и Юрию Чайке, а он, если бы знал — Владимиру Путину в присутствии Николая Патрушева. А вдруг подозрения ошибочны?
Сбор доказательств в отношении этих лиц становится теперь гораздо более проблематичным. Но подозрения (в самом обиходном, а не строгом процессуальном смысле) только подтверждаются ходом событий, последовавших сразу за встречей президента и генерального прокурора. Это и дополнительный к сюжету о встрече синхрон начальника УСБ ФСБ РФ, и срочный сбор камер трех ведущих телеканалов в Мосгорсуде. И сразу последовавшие за этим недоуменные сообщения о том, что многие задержанные — какие-то «не те».
Юрий Чайка (по нашим сведениям, он недавно сдал квалификационный экзамен в высшей квалификационной коллегии судей), начиная эту комбинацию, мог и не знать ее продолжения. С Анны Усачевой взятки гладки: вряд ли она действовала по собственной инициативе. Но между этим первым и последним звеньями главной информационной утечки есть еще одно: это председатель Московского городского суда Ольга Егорова. И уж она-то в силу своего положения и опыта действовала с полным пониманием всего, что происходит. Ни от кого другого Анна Усачева не могла получить указания об обнародовании в эфире «списка задержанных». Так мы смеем предположить, хотя вряд ли она признается в этом журналистам.
Уголовно-процессуальный кодекс РФ (статья 161) дает право сообщать о ходе следствия только самому следователю (до 7 сентября сего года, то есть до создания Следственного комитета, это мог делать еще и прокурор). Защита обычно связана «подпиской о неразглашении». Вопрос же о том, может ли информация о ходе следствия исходить от суда, куда она попадает вместе с ходатайством следователя о заключении под стражу, в законе не урегулирован. До сих пор таких прецедентов просто не было — по крайней мере, в явном виде.
Понятно, что комбинация была проведена профессионально, никакой речи не только об уголовной, но и вообще о юридической ответственности кого бы то ни было, кроме случайного «источника» газеты «Твой день», тут идти не может. Но мы бы хотели напомнить об ответственности перед истиной. Сколь бы ни грели наши души заверения президента Путина о взятии им дела об убийстве Анны Политковской под свой личный контроль, мы ждем все же не этих заверений, а открытого, честного и предметного суда. Мы бы хотели верить этому будущему суду. Но если он используется как «официальный» канал для разглашения тайны следствия, то верить непредвзятости такого суда нам будет труднее.
Редакция благодарит «Эхо Москвы» и коллектив Авторского телевидения за помощь в журналистском расследовании.
Леонид Никитинский
обозреватель «Новой»
|
