|
— После известных событий в Маловодном отечественные СМИ стали очень часто употреблять слово «межнациональный». С темы снято табу и в обществе началась дискуссия?
— Это справедливо лишь в отношении русскоязычных СМИ. На страницах казахских газет эта тема присутствовала всегда, но, разумеется, в последнее время авторы активизировались. Тревожно то, что все чаще в материалах такого рода красной нитью проходит лозунг «Казахстан для казахов». В общественное сознание постепенно, исподволь вбрасывается мысль о том, что казахи живут в своей стране хуже всех. Я такие разговоры считаю очень опасными, и сам такого мнения никогда не придерживался. Казахи живут так, как могут: в тех условиях, которые им создало государство. Кто-то после распада Союза оказался у разбитого корыта, кто-то—на госслужбе, кто-то ушел в бизнес—и там преуспел. И еще более опасно то, что эти разговоры всегда ведутся в контексте межнациональных отношений, а не в процессе обсуждения социальных программ власти или участия народа в демократических преобразованиях.
В этих публикациях активно муссируется мысль о том, что Казахстан—это не многонацио-нальная страна, и вообще—преступно не только гордиться этим, но даже позиционировать себя как многонациональное государство. Мол, мы—страна казахская, а остальных делим по принципу: это этнос, это малый народ, это диаспора, а это—вообще пришельцы…
Я же считаю, что наша многонациональность—это признак цивилизованности, показатель роста. Многим не понравится мое утверждение, и тем не менее: за «Казахстан для казахов» ратуют те, кто боится оказаться в конкурентной среде с другими народами.
Были конфликты на заре независимости, потом все утихло—потому что всем было тяжело и просто не до этого. А сейчас, когда народ смог уже более или менее вздохнуть, началось перераспределение экономических ниш. Если разделить условно, то, к примеру, малый бизнес раньше вели евреи, казахи занимались землей и пастбищами, русские сидели в конторах. Сегодня же казахи вторгаются в сферы, которые раньше были им чуждыми. Но одни в силу ума, способностей и образования выдерживают цивилизованную конкуренцию, а другим—которые конкурировать не способны—остается как последнее средство аргумент о том, что они «на своей земле».
Это можно назвать политикой реваншизма. Точнее, попыткой взять реванш за свой личный социальный проигрыш. Возможно, его когда-то не взяли в ЦК—но не потому что он казах, а потому что был двоечником. Его в свое время не утвердили на работу в союзном министерстве—но не по пятой графе, а потому что он неконкурентоспособен.
—Я знаю многих образованных и вполне конкурентных представителей казахского народа, которые не только разделяют мысль о необходимости создания привилегий по национальному признаку, но и активно продвигают эту идею в массы.
—Поверьте, в этих высказываниях нет искренности. Эти люди пытаются угадать, какая идея пройдет «на ура» и уже в зависимости от этого себя позиционировать. Их беда, как и общая беда нашей власти, в том, что в людях они видят только электорат. И, соответственно, пытаются действовать так, чтобы понравиться этому электорату. Все было бы гораздо проще, если бы в процесс включилась наша интеллигенция. Но ее представители предпочитают отмалчиваться. Все прекрасно видят, что идут перекосы. Одни кричат: «Нас переводят на государственный язык, мы уезжаем, нас Путин позвал…» Вторые: «Учите язык или катитесь отсюда!», а некоторые договариваются и до диких вещей вроде «Оставайтесь, нам нужны рабы…» И все это происходит при полном молчании и отстраненности интеллектуальной элиты. Я много раз спрашивал у своих друзей—режиссеров, писателей, ученых—почему вы молчите? Отвечают обычно одинаково—дескать, сейчас что-то скажешь, а на тебя потом как набросятся… И вот этот страх попасть под обструкцию приводит к тому, что они молчат. Но ведь благодаря этому организованные, но малообразованные люди начинают чувствовать вседозволенность, и верх берет оголтелость.
—Возможно, эта позиция мотивирована не только страхом за себя, но и вполне понятными опасениями «не будить лихо…». Вот и президент на днях призвал очень осторожно затрагивать тему межнациональных отношений. Но даже если представители интеллигенции нарушат свой негласный обет молчания, возможно ли будет выправить ситуацию без помощи власти?
—Власть вообще должна жестко позиционировать себя в этом вопросе. Когда-то—в 93-94 годах—для решения проблемы было достаточно одного слова президента. Он имел тогда хорошую привычку: раз в 10 дней выступать по национальному телевидению. И вот во время одного из таких выступлений он сказал: «Любого, кто будет поднимать вопрос превосходства одной нации над другой, любого, кто будет раскачивать нацио-нальную лодку, высказывать националистические лозунги—я буду считать своим личным врагом!» Желающих заиметь такого врага, разумеется, не нашлось.
Сегодня власть, к сожалению, молчит. Она не стала модератором в общественной дискуссии. И именно по причине ее молчания у нас не сформировалась внятная межнациональная политика.
Для меня симптоматично, что за 15 лет не было возбуждено ни одного уголовного дела по соответствующим статьям. А ведь у нас перед глазами пример России, которая уже совершила подобную ошибку. Там убивают вьетнамца, киргиза, таджичку—и это подается как хулиганство, а не как конфликт на национальной почве. Вместо того, чтобы сажать виновных на 10-15 лет, им дают ничтожно малые сроки, и делают вид, что все в порядке. Это страшно. Отсюда недалеко до погромов—и все лишь потому, что в нужный момент власть не обратила должного внимания на ситуацию, не создала прецедент.
—Зато в Прибалтике власть предельно четко обозначила свою позицию—и многие казахи вас спросят: «А почему мы не делаем того, что сделано в Литве или Эстонии?»
—Вы угадали. В последнее время какую казахскую газету ни открой—везде подобным примерам несть числа. Вот, мол, в Литве (Латвии, Эстонии) жестко поставили вопрос о языке, о миграции… Но это абсолютно некорректные сравнения. Там русские войска входили в состоявшиеся и давно сложившиеся государства. Их просто захватили. А у нас совсем другая ситуация. Сегодняшний Казахстан—с нефтью, с железными дорогами, заводами, театрами, школами и детскими садами—мы построили вместе с русскими, с евреями, с украинцами, с уйгурами. И они имеют такое же право на материальные и политические дивиденды от этого, как и мы.
Если бы речь шла о людях, пожелавших приехать сюда только в последние годы, я бы первый сказал: «Ребята, а где вы были раньше? Мы воевали с фашистами, мы осваивали целину, а теперь—когда у нас хорошо—вы приезжаете и рассчитываете, что для вас здесь создадут условия? Так что давайте—учите язык, привыкайте к нашим порядкам!»
Но если мы вместе воевали, сидели в ГУЛАГе, строили дороги, рис сеяли с корейцами, а с русскими атомную промышленность поднимали—сейчас мы просто не имеем права на позицию «всем спасибо, можете уезжать».
—Вот мы и добрались до темы языка—одной из самых проблемных. Не так давно я услышала предложение, суть которого вкратце можно передать так: не знаешь государственного языка—не имеешь права на участие в политических процессах и автоматически лишаешься избирательного права. Как вам инициатива?
—Вы знаете, я еще больший националист—я хочу, чтобы казахский был не просто государственным языком, а в перспективе стал языком межнационального общения. Другой вопрос—как этого добиться. Можно действовать директивно: всем приказать изучить за год или два, делопроизводство перевести полностью… Только это ничего не даст.
Если мы с вами сейчас проедем по городу, то увидим огромное количество билбордов: «Мы открылись!» Бутик такой-то, кафе такое-то… Говорят, что очень много денег выделяется на развитие языка. Я даже готов поверить в то, что их не воруют, что все они идут в дело. Но конечной целью этих трат должно быть вот что: мы с вами едем по городу и видим: «Мы открылись—казахский за полгода!», «Казахский—ускоренный курс», «Свободное владение казахским за три месяца!»
И вот когда это будет, я первый скажу: а что же вы до сих пор языка не знаете? Все возможности созданы! А пока что мне сказать, увы, нечего.
Что же до русского языка—давайте не будем забывать о том, что подавляющее большинство лучших представителей казахского народа получили образование в России. Да и мировое признание пришло к ним через русский язык—будь то математики, физики или писатели. Наш великий писатель Абдижамил Нурпеисов говорит: «Меня перевели на 25 или 30 мировых языков—но именно с русского».
Мы все это прекрасно знаем, только почему-то стесняемся об этом говорить.
—Мне очень импонирует ваш взгляд на проблему языков, но ведь не все разделяют вашу позицию. Я не скажу, что многим, но некоторым уже пришлось столкнуться с этим на бытовом уровне…
—Да, вот совсем недавно друг рассказал: в банке у молодой девчонки попросили бланк на русском языке, а она заявляет в ответ: «Заполняйте на казахском. Не знаете государственного языка—это ваши проблемы». Он потратил несколько тысяч тенге на переговоры, дозванивался в Нацбанк, в министерство, добиваясь справедливости…
А я ему сказал, что вместо этого он должен был мне позвонить и сказать: «Нурлан, меня обижают». И я бы приехал и эту девчонку поставил на место—на государственном языке.
На первый взгляд, такой случай может показаться мелочью. Но на самом деле именно в таких ситуациях и надо проявлять себя, как хозяин на собственной земле. Хозяин сильный и справедливый. Ты можешь считать себя таковым, если ты способен кому-то помочь, разрешить какие-то проблемы. Именно здесь, в этом жизненном и житейском пространстве я могу реализовать свой патриотизм, а не в бесконечных заклинаниях на уровне: «А ты кто такой!»
—Вы предлагаете из столь любимого сегодня многими словосочетания «национал-патриотизм» убрать первую часть?
—Совсем недавно попалась мне статья, автор которой утверждал, что он, конечно, признает закон, перед которым все равны, но все равно казахи должны быть «равнее»—прямо по Оруэллу—потому что они на своей земле.
Но в Казахстане казахским патриотом быть легко. А ты попробуй быть им в другой стране—там, где по тебе будут судить о целом народе. Я был таким, когда учился в Москве. И если там сейчас есть, условно говоря, десять человек, которые уважают казахов, это те люди, которые знают меня. Для них казахи—это отличные ребята, которые могут хорошо учиться, могут быть старостами, комсоргами, ленинскими стипендиатами—но могут и драться, и пить, и любить, и ненавидеть. Когда вышел фильм «Транссибирский экспресс», мы с другом купили за свои деньги билеты на всю группу—и после сеанса вышли героями. Ребята из нашей группы благодаря нам узнали еще что-то о Казахстане…
Значит, свою роль казаха я там выполнил. А быть патриотом здесь я не хочу—потому что это моя родина, и здесь мне не надо доказывать, что я лучше и «равнее».
Здесь у меня задача другая: нести ответственность за все, что происходит в стране. И здесь я критиковал и буду критиковать и Казахстан, и его граждан—но никому не позволю делать это за его пределами.
|
