|
В понедельник, 19 февраля, в суде Северо-Кавказского военного округа возобновятся слушания по делу Ульмана. На днях этому уголовному делу исполнилось пять лет. Меняются министры обороны, главные военные прокуроры, президенты Чечни. А дело Ульмана живет и пухнет. Тридцать томов допросов, экспертиз, следственных экспериментов. И большая часть многотомника — графомания. Поэтому дело буксует в суде. О том, что прокуроры, поставленные на войне блюсти законность, трусы, я писал в пятницу. Но кто ж знал, что они еще и невежды.
Есть мнение, что капитана Ульмана и его разведчиков, убивших зимой 2002 года шестерых безоружных чеченцев, до сих пор не посадили лишь потому, что все присяжные — ксенофобы. Это огульное обвинение российского народа исходило и от чеченских правителей, и от Главной военной прокуратуры (ГВП) в лице ее руководителя генерала Савенкова, ныне уволенного. Ксенофобия действительно свойственна россиянам — что русским, что чеченцам, — это психическое расстройство, естественно, возникшее после двух кровопролитных кампаний. Ксенофобию раздувают и маргинальные патриоты типа ДПНИ, тупо защищающие Ульмана как русского офицера, поделом расстрелявшего подлых чеченов. Ксенофобию лелеют правозащитники типа “Мемориала”, для которых всякий солдат — преступник, за исключением жертв дедовщины.
А тем временем обвинение против Ульмана дважды разваливалось отнюдь не из-за ксенофобии присяжных заседателей. Просто двоечники из ГВП — никудышные следователи — слепили дело так, что через честный суд его протащить невозможно.
Неважные доказательства
Похоже, военным следователям платят не за качество написанного, а как советским писателям — за объем. Оттого и томов в деле тридцать, но написаны они скверно. Рассмотрим, к примеру, следственные эксперименты.
Во время расстрела один из автоматов дал осечку. Боец тут же передернул затвор и продолжил огонь. Осечка не изменила ситуацию, но следователь Лешкин потратил несколько часов на отстрел автомата. Израсходовал кучу боеприпасов, сделал долгую видеозапись, отпечатал с десяток страниц. И все равно эксперимент выглядел глупо. Осечка может произойти и оттого, что автомат грязный, и оттого, что пуля в патроне разболталась, влага попала в гильзу, и порох отсырел, и оттого, что ослабла пружина в магазине. Автомат ко дню эксперимента был чист, магазин пристегнули другой, не говоря о боеприпасах. В результате Лешкин доказал, что в модернизированном автомате Калашникова, оснащенном прибором для бесшумной стрельбы, может происходить утыкание патрона. Примерно то же самое написано и в наставлении по стрелковой подготовке и в доказательствах не нуждается.
Цель другого эксперимента выглядит более разумно, но проведен он так кондово, что ничего к расследованию не добавляет, лишь утолщает дело, придавая ему солидный вид. В деле есть такой эпизод. Получив по радиосвязи команду на уничтожение пленных, Ульман попросил ее продублировать и вытянул перед собой руку с наушниками, чтобы остальные бойцы группы сами убедились, что такой приказ действительно поступил. И вот следователи решили выяснить, могли ли подчиненные Ульмана услышать то, что звучало в наушниках. Для эксперимента нужно было взять радиостанцию и съездить на место преступления. Радиостанцию нашли, а в горы не поехали. Эксперимент провели в Ханкале, неподалеку от взлетки, где непрерывно работали вертолетные двигатели. Эксперимент подтвердил правдивость Ульмана, а мог и не подтвердить — разница небольшая. Все равно эти листы лежат в деле мертвым грузом, в судебном следствии не используются.
Следующий следственный эксперимент должен был установить скорость машины, на которой ехали чеченцы. Следователь использовал для этого “уазик” той же модели, так как машина потерпевших была подорвана и сожжена. Бойцы из группы Ульмана, проходящие как свидетели, должны были визуально определить, насколько быстро двигалась машина. Но и этот эксперимент провели кое-как. В действительности машину обстреляли 12 января, а следственный эксперимент проводился в теплое время года на сухой дороге. Зато по результатам этого исследования следователь, проявив незаурядные знания математики, применив массу формул, теоретически вычислил, что командир группы физически не успевал выскочить на дорогу.
Представим, что все эксперименты проведены безупречно. Но и в этом случае они ничего не доказывают. В деле есть ключевые спорные моменты, выяснение которых действительно важно. Следователи обвиняли Ульмана в том, что он открыл огонь по машине без предупреждения, находясь в укрытии и не пытаясь ее остановить. Чтобы это доказать, нужно найти гильзы от патронов Ульмана. Их в деле нет. А отсутствие главных улик компенсировано сомнительными протоколами, доказывающими второстепенные факты.
Судить беззащитных
Что является главным в деле Ульмана? В деле, где военных даже не приходится уличать в убийстве, разведчики признают это с первого дня. Главный вопрос — убили они по собственной инициативе или по приказу. И если бы на скамье подсудимых сидели все участники этого расстрела — от непосредственных исполнителей до руководителя спецоперации полковника Плотникова, — думаю, присяжные вынесли бы обвинительный вердикт, несмотря на всю свою мифическую ксенофобию. Чеченцев, конечно, в России не любят, но и военных особо не жалуют.
Раньше я думал, что полковник Плотников имеет сумасшедшие связи и поэтому неподсуден. Но если проанализировать первые шаги следствия, то все окажется проще. В первые сутки после возвращения с боевой задачи и группа Ульмана, и руководитель операции полковник Плотников, и следователи военной прокуратуры находились в расположении 291-го полка возле селения Борзой. Все свои усилия следователи сосредоточили тогда на разведчиках. Плотникова никто не допрашивал, и его первые показания появляются в деле не раньше чем через год после случившегося. Предполагаю, что следователи набросились на разведчиков по двум причинам. Во-первых, вину непосредственных исполнителей проще доказать, да и обвинение в умышленном массовом убийстве выглядит солидно. А вот Плотникова, который сам в расстреле участия не принимал, раскрутить сложнее, да и покровители у него, заместителя командующего по ВДВ, могут найтись серьезные. Возможно, сами прокурорские намеренно и без всякой команды исключили полковника из числа подозреваемых, избрав путь наименьшего сопротивления. А когда спустя два года на первом суде присяжных выяснилось, что в таком виде дело через суд не проходит, встраивать Плотникова в процесс как главного виновника было уже поздно. Для этого власть должна признаться в непрофессионализме своих следователей и в безответственности своих генералов, планирующих операции, чреватые гибелью мирного населения. Власть, следом за прокурорскими, выбрала путь наименьшего сопротивления, исключив присяжных через Конституционный суд.
Заговор бездельников
Порой дело Ульмана кажется изощренным заговором, цель которого — уничтожение Российской армии. Ведь если разведчиков осудят за выполнение преступного приказа, оставив на свободе тех, кто этот приказ отдавал, то все боевые части можно распускать, воевать они больше не будут. Но трудно представить заговорщиками следователей из ГВП. Для крупных злодеев они слишком ленивы. Когда Ульман сидел в “Матросской тишине”, к нему явился полковник из Главной военной прокуратуры. И предложил ознакомиться с тридцатью томами дела за пару дней. За это обещал капитану носить в тюрьму горячий кофе и булочки. Ульман решил, что тем самым его хотят обезоружить перед судьями. Лишить возможности эффективно защищаться. А все оказалось проще. Полковник из Главной военной прокуратуры беспокоился о своем следователе, который хотел побыстрее уехать в отпуск.
|
