|
На разрыв аорты
Сегодня выражение “на разрыв аорты” часто употребляют в высоком спорте, когда говорят о людях, добившихся невозможного. Случай, о котором рассказал Акчурин, по сути, близок к этому: только словосочетание “разрыв аорты” употребляется не в фигуральном, а в прямом смысле.
Острая внезапная боль в груди и за грудиной. Абсолютно здоровый Андрей Мирошниченко — не сердечный больной по возрасту, ему всего 39 лет — даже не успел испугаться. На всякий случай вызвал “скорую”. Врач измерила артериальное давление, сделала ЭКГ, но резкая боль не проходила. Решили подстраховаться: обратились в поликлинику МИД РФ, где сделали ЭХО. Подозрение на аневризму аорты, причем с расслоением. Это уже было серьезно. Так больной по “скорой” попал в Российский кардиологический научно-практический комплекс. УЗИ и магнитно-резонансная томография подтвердили страшный диагноз: расслоение восходящего отдела аорты. А на операционном столе хирурга ждал еще один сюрприз: у больного оказались врожденные изменения в аортальном клапане.
— Еще чуть-чуть — и разрыв аорты, а значит, мгновенная смерть, — расшифровала диагноз лечащий врач-кардиолог Елена Скридлевская. — Состояние было критическим. Ренат Сулейманович, не раздумывая, взял “невыгодного” больного на операцию. Сформировал устья коронарных артерий, установил искусственный протез аортального клапана и заместил разорванную аорту. А дальше все как в сказке: спустя 2 недели мы выписываем пациента практически здоровым.
СПРАВКА "МК"
Сердечно-сосудистые заболевания сегодня — главная причина смертности россиян — 56% всех случаев. За последние 15 лет она выросла в 1,5 раза и в 3 раза превышает среднеевропейские показатели. В России сегодня страдают этим заболеванием 16,2 млн. человек.
Пациент
— Я никогда ничем не болел, всегда вел здоровый образ жизни: занимался фитнесом, не курил, не злоупотреблял, — сказал Андрей Мирошниченко. — Что привело? Думаю, что работа. Я — финансист, зампредседателя в банке. Работа очень напряженная, она может довести до чего угодно, и в этом состоянии я пребываю много лет. Расцениваю как большую удачу, что попал в замечательные руки Рената Сулеймановича. Промедление было буквально смерти подобно. Теперь 22 сентября всегда буду отмечать как свой второй день рождения. Операция выполнена великолепно. Акчурин — Профессионал с большой буквы! Не зря именно его пригласили оперировать сердце первого Президента России Ельцина. Это хирург с золотыми руками! На своем рабочем столе я бы с удовольствием поставил его фотографию вместе со мной.
Уроки на завтра
Ренат Сулейманович в своем кабинете выглядел уставшим — он только после операции другого больного.
— Случай с Андреем Мирошниченко достаточно редкий, — начал он разговор. Представляете, аорта — главный сосуд, который ведет к сердцу и распространяет кровь по всему телу, была диаметром 8—10 см! Сосуд больше, чем само сердце! Причем он надорвался, и его держала только тонкая пленка. Расслоение аорты уже произошло, и человек балансировал на грани ее разрыва, т.е. на грани жизни и смерти. Вот в такой опасный период мы его взяли на операцию.
Нам удалось за счет нормализации функции сердца и снижения давления удерживать пациента ближе к жизни, чем к смерти. К счастью (это вопрос высоких технологий), включили аппарат искусственного кровообращения, охлаждали больного, чтобы с ним ничего не случилось на период остановки сердца. Плюс протезировали разорвавшийся аортальный клапан, коронарные артерии и саму аорту.
— Ренат Сулейманович, в глазах народа вы — непревзойденный мастер шунтирования, метода, о котором россияне узнали, пожалуй, после громкой операции на сердце Ельцина. Теперь это рядовой метод?
— Многие лечебные центры его рекламируют, не понимая существа коронарного шунтирования. К сожалению, в кардиологии и в кардиохирургии России сегодня нет стандартов ведения сердечно-сосудистых больных. Хотя в современной хирургии доля фантазии хирурга должна быть минимальной, здесь не должно быть отсебятины. Нужны стандарты лечения, общепринятые в мире, основанные на сотнях тысяч наблюдений.
Кстати, только что я поставил 6 шунтов одному пациенту, приехавшему к нам из другого города после… шунтирования. 6—7 лет назад ему сделали так называемую лазерную реканализацию миокарда. Больному на 2 месяца стало лучше, а потом опять началась стенокардия. К нам он приехал совсем плохой. Если бы были стандарты ведения таких больных, ему оказали бы нормальную помощь и в своем городе.
— О чем ни заговори в медицине, только и слышишь: нет стандартов! Почему, как вы думаете?
— Многое из того, что было раньше, разрушено. Минздрав сейчас предпринимает какие-то усилия, но, к сожалению, все движется очень медленно. Сформирован Комитет по стандартам здравоохранения, есть первичные документы. Я сам вхожу в этот комитет, являюсь экспертом проекта по высоким технологиям в медицине, одобренного президентом Путиным. Мне это очень родственно, потому что еще в 1996 году я инициировал, участвовал и создавал федеральную программу “Медицина и высокие технологии”, кстати, в 1998-м она была утверждена Черномырдиным.
— И что означает стандарт, например, при остром инфаркте миокарда?
— Больного надо как можно быстрее доставить в специализированное коронарное отделение, диагностировать острый инфаркт (или подтвердить), начать немедленно медицинское лечение. Если нужно, сделать коронарографию, попытаться разбаллонировать сосуды, которые полностью закрыты тромбами. Или назначить ему тромболизис, лекарство, которое изобрел Евгений Чазов еще в конце 70-х годов. Кстати, он первый в мире ввел внутрь коронарной артерии стрептазу — препарат, растворивший тромб в артерии сердца. Но этот метод до сих пор не доступен больгым, поскольку препарат дорогой. Собственно, как и стентирование.
За год в России проводят всего 10 тысяч операций стентирования коронарных артерий (потребность — 300 тысяч). В США, для сравнения, делают 664 тысячи таких операций.
— Только ли из-за денег этот метод в российской практике не стал нормой?
— Прежде всего из-за денег. И в советские-то времена бюджеты были бедны, а уж в постперестроечное время тем более, когда министры здравоохранения исполняли роль мячика. Помните, сколько министров сменилось за последние годы? Они вылетали, как мячики от гольфа. И это привело к разносу всей системы здравоохранения, кстати, достаточно твердой, построенной в советские времена на большом опыте. А новая только-только создается.
— А потребность в лечении сердечных больных сейчас как никогда велика…
— Она просто безмерная. Каждый год Россия теряет примерно полмиллиона человек от заболеваний сердца и сосудов — это огромное кладбище. Главная причина — в недостатке средств и в том, что технологии не были доступны всем субъектам СССР, а потом и РФ. Операции делались только в столичных городах.
— И что же, положение сейчас так сильно изменилось? Есть хотя бы надежда, что в области кардиохирургии в ближайшее время что-то сдвинется?
— Уже стало больше мест, где делают операции на сердце. Во-вторых, количество операций выросло не на порядок, а в десять раз: если раньше делали 4 тысячи операций на весь СССР, то в начале перестройки только в России стали делать столько же. Сегодня таких операций у нас делают порядка 30 тысяч. Недавний указ Президента РФ о высокотехнологичной медицине поможет частично решить эту проблему. В ближайшее время в стране будет открыто 15 новых центров. При ускоренном строительстве на это может уйти 5—7 месяцев. И кадры учатся. В нашем центре есть стажеры из Пензы и Казани. Через пару лет новые центры могут заработать.
— Но два года для сердечника — срок, за это время еще умрет миллион человек...
— Планируемые потери всегда были, есть и будут. Но и в развитых странах от 6 до 8% ВВП считается тем минимумом, который необходим для развития медицины. В США на медицину отпускается 14% от ВВП, у нас — едва 3%.
— Лечение в вашем кардиоцентре бесплатное?
— В основном к нам попадают по квоте.
— И сколько операций ваше отделение делает за год?
— Около 500, за неделю — 10—15 операций.
— А каковы возможности вашего центра? Есть мнение, что пока и не нужно строить новые центры, а помочь уже существующим использовать их базу на полную катушку.
— Это правильное мнение. В России есть лечебные учреждения высокой технологии. Они должны получать от государства достаточно средств, чтобы не прекратили свое существование или не перешли исключительно на коммерческую основу. И то, и другое государству невыгодно, потому что можно потерять экспертные центры по высоким технологиям. Но вместе с тем нужно развивать высокотехнологичную медицину во всех субъектах РФ. В каждом из них должно быть отделение сердечно-сосудистой хирургии. Пока их 35 на 89 субъектов РФ, запланировано еще 15.
— Ваш центр нуждается в дополнительном финансировании? И насколько недоиспользованы возможности вашего кардиоцентра? Есть хорошая база, опытные специалисты.
— Мы получаем какое-то финансирование, но, естественно, не в том объеме, в котором нуждаемся. Квотное финансирование не покрывает всех расходов даже при операциях — скорость инфляции обгоняет. Работаем в штатном расписании, которое утверждено в 1984 году. С тех пор на этом “ракетоплане” и летим. Чтобы изменить положение к лучшему, нужно удвоить и штатное расписание, и фонд зарплаты. Врач, чтобы совершенствоваться и расти, должен получать в 2—2,5 раза больше, чем сейчас.
— Могли бы вы прокомментировать национальную программу “Здоровье”? Чего в ней недостает?
— Хорошо, что она вообще имеется. А у меня есть ряд серьезных замечаний к управлению проектом “Здоровье”. Прежде всего это:
— планирование проектов в здравоохранении должно быть рассчитано на перспективу до 10 лет (а не на два года) и ставить целью достижение определенных показателей здоровья населения к конкретному сроку. Например, снижение смертности от сердечно-сосудистых заболеваний на 30 процентов и увеличение продолжительности жизни до 72 лет к 2015 году;
— госфинансирование проектов должно быть адекватным — поэтапно (за 3 года) увеличить до 6% от ВВП (сейчас 3% от ВВП, включая проект “Здоровье”). И т.д.
По большому счету надо проанализировать все состояние здравоохранения в России за последние 15 лет. За эти годы родились совершенно нелепые идеи, начиная с дурацкой — семейного врача. Сейчас масса средств тратится на совершенно непонятного доктора общей практики, который должен обладать широчайшим диапазоном знаний в области педиатрии, гинекологии, акушерства, общих заболеваний, хирургии и т.д, что нереально. Должны быть узкие специалисты во всех областях здравоохранения. А ликвидация ведомственной медицины? А идея упразднения поликлинической службы? А чехарда в амбулаториях, которые не так-то просто будет собрать снова…
— И с чего вы предлагаете начать?
— Вернуть назад Министерство здравоохранения, если мы декларируем, что здравоохранение — первоочередная задача государства Российского. Сегодня Министерство здравоохранения пока еще огромного невымершего государства превращено в департамент — это ошибка младореформаторов. Например, в Швеции самые богатые в стране не нефтяники и не газовики, а именно министерство здравоохранения. Там все обложены “здоровой” данью, и минздрав оказался на высшем уровне. В этом государстве самая высокая ценность — здоровье.
— Ренат Сулейманович, после операции на сердце Ельцина на какое-то время вы ушли в тень. Вы сознательно это сделали или о вас забыли? Почему вас нет, например, в Общественной палате РФ? Многое могли бы предложить.
— Лучше всего в жизни я умею оперировать. Я — врач. А Общественная палата? По-моему, она будоражит общественное мнение. Но у нее пока очень мало прав. Когда-то великий российский кардиохирург Николай Амосов с грустью заметил: “Я всю жизнь думал, что если пойду в какую-то общественную структуру, в Верховный Совет СССР, например, то чем-то помогу здравоохранению. Черта с два! Ничего я не добился, а только зря протер свои штаны”. Поэтому я остаюсь на своем месте. Врач должен лечить людей. За последние 15 лет мы прооперировали более 8 тысяч больных.
Анекдот от Акчурина
Больной после операции на сердце спрашивает: “Доктор, можно я теперь закурю?” Доктор: “Это ваше последнее желание?”
|
