|
Произошло самое знаковое событие в мировой политике со времен окончания холодной войны, а никто и не заметил. Речь не о конфликте в Ираке или Ливане и не о войне с мировым терроризмом.
Речь о полном и окончательном поражении той силы, которая в течение нескольких десятилетий оказывала определяющее влияние на политику США и других демократий Запада. Я имею в виду ультралиберальную, точнее либертарианскую контрреволюцию.
В промежутке между 30-ми и 60-ми гг. минувшего столетия в США и других либеральных демократиях сформировались свои варианты “социального капитализма” (welfare state capitalism). К середине ХХ в. в каждой из этих стран легитимность идеи социального государства (или государства всеобщего благоденствия — welfare state) была признана всеми основными партиями центра, правого и левого направления. Всеми, кроме либертарианцев. В отличие от Эйзенхауэра, Никсона и других современных республиканцев либертарианцы стремились не к повышению фискальной ответственности социального государства, а к уничтожению социального государства как такового. Заменить его должно было “общество возможностей” или “общество собственников”. Либертарианцы были революционерами, точнее, контрреволюционерами, мечтавшими о восстановлении викторианского мира свободного капитализма (laisser faire capitalism).
Либертарианцы развернули широкомасштабное интеллектуальное и риторическое наступление на современные им формы правления. Главной ударной силой выступали влиятельные экономисты, прежде всего нобелевский лауреат Милтон Фридман и председатель рейгановского Комитета экономических советников Мартин Фелдстайн, исследовательский центр “Институт Катона”, а также такие лоббистские структуры, как “Клуб роста” и “Американцы за налоговую реформу”. Лидеру последних Гроверу Норквисту принадлежит знаменитая фраза: “Государство нужно ужать до таких размеров, чтобы его можно было утопить в ванне”.
Либертарианцы предлагали приватизировать систему социального обеспечения и заменить государственные пенсии личными накопительными счетами. Медицинские услуги они считали возможным также предоставлять по “личным медицинским накопительным счетам”. Досталось от либертарианской контрреволюции и государственному образованию, которое XX век унаследовал от XIX века (они предлагали выдавать гражданам ваучеры на обучение в частных школах), и государственному регулированию рынка труда (они требовали отмены минимальной заработной платы). Это должно было совмещаться с массовой иммиграцией, что привело бы к дальнейшему снижению уровня зарплат.
В середине ХХ в. концепция социального государства была третьим путем между демократическим социализмом и консерватизмом, который принимал социальное государство, но стремился его ограничить. Не только коммунизм, но и демократический социализм перестал быть осуществимой возможностью, поскольку практически не осталось тех, кто верил бы в то, что национализация целых экономических систем может принести какую-то пользу. При этом в правой части спектра умеренных консерваторов, примирившихся с социальным государством, стали теснить радикальные либертарианцы.
Неожиданно получилось, что бывший политический центр — социал-демократическое государство всеобщего благоденствия — стал левым. А бывшие правые — консерваторы, выступающие за “большое” государство — стали центром. В 90-х гг. третьим путем была уже не социал-демократия шведского типа, а рыночный неолиберализм Билла Клинтона и Тони Блэра, которых в 50-х гг. с такими воззрениями скорее классифицировали бы как умеренных консерваторов. В США руководящий совет демократической партии вторил призывам радикалов из либертарианского лагеря к усилению роли свободного рынка в экономике за счет роли государства. “Эра большого государства прошла”, — декларировал Клинтон.
Но он поторопился. Все предложения либертарианской контрреволюционной повестки дня последнего десятилетия были отвергнуты американским обществом. Первый проект, который постигла такая судьба — приватизация образования, — задохнулся на местном уровне, поскольку образовательная политика в США делается в основном на уровне городов и штатов, и оказалось, что не только большинство демократов, но и большая часть республиканцев вполне довольны теми школами, что работают в каждом районе на государственные деньги. Предложение о личных школьных ваучерах выдвигалось снова и снова — и неизменно проваливалось.
Джордж Буш построил свою законодательную программу на приватизации системы социального обеспечения. Американцы, обеспокоенные падением фондового рынка, отвергли эту идею, и перепуганные республиканские политики быстро от нее отказались. Администрация Буша отказалась и еще от одного либертарианского проекта — системы медицинских накопительных счетов, поскольку поняла, что не готовые к риску избиратели наверняка похоронят и эту идею. Более того, к ужасу либертарианцев Буш — вместе с конгрессом, где большинство также у республиканской партии — создал программу “списочных рецептурных лекарств” для пенсионеров. Это крупнейший проект социального здравоохранения с 1965 г., когда под руководством президента Линдона Джонсона была создана программа Medicare.
А что с рынком труда? И здесь либертарианцев постигло сокрушительное поражение. Как ни старалась либертарианская оппозиция, недавно конгрессмены-республиканцы выдвинули законопроект о повышении минимальной зарплаты и дополнили это снижением налога на наследство. Ничего не вышло и с иммиграцией: социальный заказ на борьбу с нелегальными мигрантами оказался настолько силен, что обе партии вынуждены были поддержать меры по ужесточению режима на американских границах.
Республиканская партия уже почти 10 лет контролирует Вашингтон и большую часть законодательных собраний штатов. Но за это время все серьезные предложения либертарианцев неизменно отвергались американским обществом и его выборными представителями. Единственное, чего удалось добиться, — снижения налогов, но и эту позицию либертарианцы удерживают лишь временно: по меньшей мере от части этого снижения вскоре придется отказаться, чтобы сократить ожидающий нас в ближайшие годы бюджетный дефицит.
С уходом либертариански настроенных правых как серьезной политической силы центр тяжести в основных вопросах политической экономии неминуемо сместится несколько влево. Однако возрождения политического спектра середины XX в. мы не увидим, поскольку в левой его части никакого возрождения социалистов не будет. Конец как социализма, так и либертарианства означает, что поле, на котором могут развиваться умеренная социал-демократия и государственный консерватизм, существенно сужается.
Но ограничение возможностей на горизонтальном спектре правого и левого сопровождается усилением вертикальных противоречий между элитой, выступающей за глобализацию и массовую иммиграцию, и популистским националистическим большинством. И если на смену старому право-левому горизонтальному спектру придет вертикальный, то появится и новый третий путь, и пролегать он будет где-то посередине между грубым популизмом и утопическим транснационализмом.
Время либертарианства прошло. И уже никогда не вернется. Поражение либертарианцев как реальной силы в американской политике изменит определения “левый”, “правый” и “центр” — причем не только в американском спектре, но и в мировом. (FT, 17.08.2006)
Автор статьи — старший исследователь в фонде New America Foundation; автор книги “Стратегия по-американски” (The American Way of Strategy), которая выйдет в октябре 2006 г.
|
