|
(Продолжаем дискуссию о судьбах демократии в России, начатую в прошлых номерах Георгием Сатаровым, Никитой Белых и Мариэттой Чудаковой)
Большая часть ведущейся перед саммитом дискуссии и в России, и на Западе сводится к отвлекающему вопросу о том, достойна ли Россия занятого ею в «восьмерке» места и должны ли лидеры семи «старых» демократий приезжать в гости к президенту Путину. Нужно ли, и если да — то насколько остро, в ходе саммита ставить вопросы о внутренней политике России, следует ли российским деятелям, думающим о себе как об оппозиции, использовать саммит для того, чтобы «сказать всю правду» о ситуации в стране?
Лидеры стран, прибывающие в Санкт-Петербург, относятся к этой дискуссии с внутренним хорошо скрываемым удовлетворением — гораздо проще не отвечать на эти вопросы, чем отвечать на вопросы о решениях, которые мир ждет от лидеров ведущих держав и которых у них нет. Тем более — они прекрасно знают, что не являются моральными эталонами правды, демократии и свободы: слишком много собственных грехов, среди которых, кстати, и часть ответственности за ситуацию, сложившуюся сегодня в России. Да, собственно, им, наверное, и в голову не приходит пытаться стать Верховным Судом по Вопросам Демократии.
Что касается «всей правды», то происходящее в нашей стране очевидно всем, даже тем, кто мало интересуется Россией и ее политикой. Уже невозможно не замечать: Россия все дальше уходит от демократии, в стране установлена авторитарная система. Нет независимого парламента, свободы слова, независимой юстиции, профанируются выборы, бизнес подчинен власти. Власти не уважают права и свободы граждан. Законы применяются избирательно и политически мотивированно. Это прямо сказывается и на внешнеполитической линии, которая весьма мало напоминает курс на стратегическое партнерство с Западом.
Но, в отличие от советских времен, Россия — открытая страна. Здесь никто ничего не скрывает. В Москве работают сотни высокопрофессиональных иностранных журналистов, которые сообщают все, что считают нужным. В стране десятки иностранных аналитических центров и фондов, зарубежных представительств, которые прекрасно понимают, что происходит. Есть и российский политический и околополитический интернет, и пускай малотиражные, но весьма оппозиционные газеты и другие СМИ. В политическом смысле — для российских граждан — свободы слова в России нет, но для экспертов никаких проблем с информацией тоже нет, абсолютно, если только есть желание ее иметь. Поэтому все лидеры, прибывающие на саммит, все, что они хотят знать про Россию, — знают сполна.
Участие России в саммитах лидеров ведущих стран — это не медаль «за либеральные заслуги» и не похвальная грамота «за демократизацию». Если во времена биполярного мира и в начале 90-х, когда только начиналось сотрудничество России и «группы семи», ее еще можно было воспринимать как клуб развитых демократических стран, то с тех пор, особенно после 11 сентября, и мир, и роль «восьмерки» серьезно изменились. Смысл встреч «восьмерки» сейчас не имеет отношения к совместной борьбе за утверждение принципов демократии. И, как бы того ни хотел кто-то в нынешнем российском руководстве, саммит в Петербурге не имеет никакого отношения к признанию успехов страны в построении современной демократии.
В сегодняшнем мире «восьмерка» — это прежде всего фактор стабильности, личная встреча лидеров государств, от которых напрямую зависит глобальная безопасность. Россия к таким государствам во всех смыслах относится. Все сегодняшние «лица, принимающие решения», знают, многократно убедились, что обойти Россию при решении глобальных тактических вопросов либо попросту невозможно, либо такие попытки создадут лично им большие проблемы в их повседневной деятельности.
Кроме тактики, есть серьезная стратегическая составляющая идеи саммитов, которая, впрочем, тоже не имеет прямого отношения к теме демократии и глубокого партнерства России и Запада. Без руководства России невозможно обсуждать такие конкретные ключевые проблемы современности, как мировая энергетика и нераспространение ядерного оружия. Без этих вопросов в повестке дня встреча вообще теряет всякий смысл. Если нет решения этих проблем, а их, похоже, даже в проектах нет, то, безусловно, их надо хотя бы обсуждать на высшем уровне. Для этого теперь и существует «восьмерка».
Серость и примитивность политической жизни в нашей стране не позволили использовать подготовку к петербургскому саммиту как редкую историческую возможность провести широкую серьезную плюралистическую общественную дискуссию о месте России в мире, о ее будущем.
Кризис мировой политики охватывает все международные институты, он очевиден и в ООН, и в когда-то влиятельном Совете Европы. Вызывает немалые трудности в евроатлантических отношениях и конституционном европейском процессе. Отчетливо проявляется в стратегических геополитических проблемах, таких как тупиковая ситуация в Ираке, бесперспективная оккупация Афганистана, отсутствие даже приблизительного плана действий на Ближнем Востоке, в отношении Ирана, Северной Кореи. Проблемы распространения ОМУ (Оружие массового уничтожения. — Ред.) , терроризма, ксенофобии и национализма в сочетании с нарастающей незаконной миграцией, несмотря на все большую их остроту, по-прежнему не имеют удовлетворительного ответа.
Предметом обсуждения стали очень важные, но весьма локальные, по сути, вопросы — Гуантанамо, Абу-Грейб, незаконные секретные тюрьмы ЦРУ в Европе, и так далее, и тому подобное.
На фоне того, что происходит в Ираке, и баснословных инвестиций в Китай стало не принято обсуждать с «серьезными людьми» императивную взаимосвязь развития страны с демократией и верховенством права в ней.
Такие темы как новое политическое мышление, диалог о судьбе мира и направлении его развития, демократия и права человека и в дискуссии с Россией, и в международной политике в целом оттеснены на второй план «реальной политикой», основанной на сиюминутных выгодах, политическом торге, двойных стандартах.
Да и прогнозы роста мировой экономики не слишком оптимистичны. Особенно если их сопоставлять с нарастающими глобальными потребностями.
На мой взгляд, есть две ключевые причины этого серьезного и, похоже, затяжного кризиса.
Фундаментом современного демократического мироустройства является ценностная концепция прав и свобод человека, осознанная после (и во многом вследствие) Второй мировой войны в качестве системообразующей. Будучи принятой в Европе и Северной Америке в качестве абсолютного императива послевоенного государственного, гражданского и экономического строительства, концепция прав человека стала альфой и омегой языка политического общения, основой взаимопонимания и единой системой ценностей. Именно на этой общей ценностно-понятийной базе стали возможными и реально сформировались современные мировые финансовые и экономические рынки, международные банковские структуры и институты, международное право и национальные правовые системы, Европейский Союз, НАТО, — короче говоря, все то, что сейчас называют современной демократической цивилизацией и образом жизни.
К 80-м годам прошлого века эта социально-экономическая система достигла высочайшего развития и включила в свою орбиту многие страны европейского континента, Америки, Австралию и даже часть Юго-Восточной Азии. Пример принципиально иного качества жизни, который стал доступен советским людям для обозрения в период Горбачева, привел к мирному распаду советской системы и окончанию холодной войны.
Затем в западных странах к власти пришло новое поколение политиков. Это оказались люди и партии, в значительно меньшей степени ориентированные на соблюдение принципов и ценностную политику, чем их предшественники. В мировой политике быстро возобладала прагматика, так называемая «реальная политика», беспринципность, двойные стандарты. Политические лидеры в значительно большей степени стали интересоваться личными успехами и собственно своими выборами, чем реальными проблемами избирателей. Нарушение принципов и размывание ценностей в политике стали основным направлением. Нарастал разлад в евроатлантических отношениях, началось механическое расширение военных блоков и, наоборот, сдерживание цивилизационного расширения европейского сообщества на восток. Бюрократизация и возросший цинизм в политике открыли дорогу национализму и разного рода экстремизму. Аморальность и безнравственность постепенно стали политической нормой. Отказ продумывать все последствия принимаемых решений во время балканского кризиса 1999 г. показал, как в такой ситуации один провинциальный преступный авантюрист может поставить всю Европу и даже мир на грань очень крупного политического и даже военного конфликта.
После подлейшего, не имеющего оправданий террористического нападения на США, приведшего к многочисленным жертвам, накопившиеся проблемы вышли наружу в виде недальновидной политической линии «неоконсервативного фундаментализма» и как следствие — принятия ошибочных, эмоциональных по мотивам, неправовых по форме и крайне опасных по своим последствиям решений на глобальном уровне.
Еще одной существенной причиной разрастания кризиса стало неосознанное и потому особенно опасное противоречие между военными, экономическими и политическими возможностями США как единственной по критериям ушедшей эпохи сверхдержавы, с одной стороны, и принципиально новыми глобальными реалиями и вызовами, возникшими в ХХI веке, с другой.
http://2006.novayagazeta.ru/nomer/2006/52n/n52n-s14.shtml
Часть 2
Для России кризисные тенденции в мировой политике оказались чрезвычайно вредными. В силу отсутствия каких бы то ни было эффективных современных государственных институтов, демократических традиций и даже современного общества как такового, а также в силу того, какое огромное значение для коренных изменений в СССР имел позитивный пример успешного послевоенного развития западных стран, который с середины 90-х утратил свою былую привлекательность, все негативные и кризисные явления, проявившиеся в мировой политике как тенденции, приняли в России характер главного направления всей вначале внутренней, а затем и внешней политики. Более того, они стали доминирующими во всей философии жизни, новой постсоветской политической, общественной, деловой культуры. Россия, не имея необходимого мировоззренческого иммунитета, восприняла прежде всего все наносное, временное, неглубокое, аморальное и циничное, что проявилось в мировой политике.
Все то, что в западном мире развивается как «мейнстрим», в России превратилось в «экстрим»: «реальная политика» приняла экстремальные формы политики выгод, «чисто конкретных» интересов и практически полного отказа от политики идеалов, принципов и ценностей.
Новый облик мировой политики наряду с внутрироссийскими событиями и процессами 90-х предопределил формирование скептического (если не сказать хуже) отношения россиян к демократии и демократическим ценностям.
В странах Запада в последние 60 лет была создана мощная демократическая политическая система и достаточно эффективная государственная машина. Это позволит им, пусть и с серьезными потерями, преодолеть нынешние кризисные явления в глобальной политике. Однако в России текущие, временные, во многом связанные с персональными особенностями лидеров проблемы Запада умышленно трактуются как органически присущие самой демократической системе. Администрация Путина, воспользовавшись очевидными провалами в западной политике, ошибками и слабостью ее лидеров, использовала все это для пропаганды отказа от создания демократических институтов, модернизации страны и общества, отхода от европейского пути развития России. От такого манипулирования наше общество оказалось абсолютно незащищенным.
С какой внешней политикой пришла за стол петербургской «восьмерки» Россия? К сожалению, в стране не было никакого обсуждения места России в мире, ее роли, долгосрочной стратегии международных отношений, связи всего этого комплекса проблем с направлением внутреннего развития нашей страны и коренными интересами граждан.
Так называемая прагматичная внешняя политика Путина заключается в постоянной подмене целей, вытекающих из исторической и культурной определенности России, ее реального места в мире, банальным торгом вокруг временных экономических выгод и «самостоятельных», чаще всего бессмысленных, а иногда и вредных шагов. Такая внешняя политика никак не связана с коренными интересами граждан, будущим их детей и внуков. Она выражает разнообразные интересы группировок во власти, их маневры и разногласия.
Происходит все большее отчуждение внешней политики Кремля от интересов абсолютного большинства людей, живущих в России.
Это только кажется, что в сегодняшнем мире есть много вариантов проведения политики. Что можно быть с этими или с теми, дразнить то одних, то других. Или пытаться быть самими по себе — не с теми и не с этими, время от времени смешивая вообще все в кучу. Придумывать то ось с Францией и Германией, то треугольник с Китаем и Индией. Быть уважаемым партнером в евроатлантической «восьмерке» и ведущим идеологом и организатором в азиатском ШОСе — геополитических объединениях, основанных на фундаментально различных ценностных принципах. Если к этому добавить настойчивые попытки установления особых отношений с такими специфическими игроками, как ХАМАС и Ахмадинеджад, то желание гоняться за тремя зайцами, бегущими в разные стороны, становится очевидным.
Любимая госчиновниками и госпропагандой ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), о важности которой в утверждении российской «самости» столько было сказано в последнее время, — это объединение государств, общим для которых является неуважительное отношение к правам человека как к фундаментальной ценности. И объективным лидером в этой группе является не Россия, а Китай.
Китай с его населением и экономикой не может быть и никогда не будет инструментом в тактических играх российского руководства. Более того, скорее он имеет все необходимые предпосылки для использования в своих целях северного партнера, занимающего в политике Китая место, аналогичное тому, на котором при России находится Белоруссия.
Завершающим актом истории для доморощенной «суверенной демократии» может стать вроде бы позитивное событие типа «создания российско-китайского единого экономического пространства». Достаточно просто представить себе это, сопоставить масштабы и темпы роста российской и китайской экономики, чтобы понять, чем это закончится.
К болезненным разочарованиям ведут и другие российские внешнеполитические новации, выдаваемые государственной пропагандой за доказательства роста международного авторитета России и ее влияния в мире.
«Отдельность» от всех, «суверенитет» и внешнеполитическая независимость реализуются подчас в странной подростковой манере — через шаги, потенциально опасные для нас же самих. А как еще квалифицировать поставки ракетных комплексов «Тор» Ирану или демонстрацию дружбы и заботы о Северной Корее или ХАМАС?
Трагедия пятерых россиян, убитых в Ираке, — лишь одно из свидетельств опасности этого пути. Крайне неразумно и наивно рассчитывать на то, что встречи с лидерами организации, которую половина мира считает террористической, или атомные игры с Ираном обеспечат какое-то особое отношение к нам «международного террористического сообщества» и режимов, поддерживающих террористов.
Можно, исходя из слабости России и ее незащищенности перед террористами, не участвовать в активных действиях против тех, кто непосредственно в данный момент не угрожает России. Нужно, когда это необходимо, по важным международным вопросам проявлять твердость, стараться установить в мире некоторый баланс и не позволять никого загонять в угол и заниматься военным авантюризмом. Но нельзя, очень опасно проводить такую «послесоветскую» внешнюю политику, смысл которой в том, что все, кто против США или Европы, — наши если не союзники, то «милые приятели». Не получится быть и «над схваткой»: как Молотов в 1939 году: «Советский Союз не может принимать чью-либо сторону в развязанной англо-французскими империалистами мировой войне». А теперь Сергей Лавров: «Россия не может принимать чью-либо сторону в развязываемом межцивилизационном конфликте глобального масштаба».
Убившие наших соотечественников террористы продемонстрировали, что они жестоко и непримиримо борются за воплощение в жизнь своей картины мира, в которую все, в том числе и Россия, должны быть помещены как в прокрустово ложе — с безжалостным отсечением лишнего. Наше отличие от них — не «в позиции, занимаемой по тем или иным вопросам», а в разном мировоззрении, образе жизни, цивилизации, наконец. Мы обязаны занимать сторону, свою сторону. Пытаясь быть «над схваткой», мы по существу поддерживаем чужую сторону.
В сочетании с «энергетической сверхдержавностью», возвратом долгов и на фоне ядерного потенциала такая экзотическая внешняя политика в тактическом смысле оказывается исключительно эффектной, яркой. Она оставляет у партнеров постоянное недоумение и если и не ощущение проигрыша, то уж наверняка непредсказуемости России и собственной беспомощности влиять на нее.
Официальные пропагандисты и «двойные политологи» с вдохновением провозглашают: вот он, искомый третий путь. Суверенный и уникальный.
Они только не говорят, что этот третий путь ведет Россию в третий мир.
Ложный и жизненно опасный стратегический выбор может быть окончательно сделан на фоне впечатления полной успешности тактических шагов российского руководства на международной арене. Феномен сегодняшней, путинской, внешней политики в том и заключается, что тактические успехи в воссоздании образа России как сильного международного игрока, открывающиеся возможности использования сложных обстоятельств в глобальных болевых точках (прежде всего на Ближнем Востоке), рост внимания к России как поставщику энергоресурсов затмевают факт движения в стратегически неверном направлении. За деревьями не видно леса.
Такая внешнеполитическая линия, конечно, возникла не на пустом месте.
Борис Ельцин в 1999 году оставил в наследство Путину во многом хаотичную ситуацию в стране, недоразрушенную со времен Сталина репрессивную традицию и ее многочисленные инструменты, советское внешнеполитическое мышление. При сильном реакционном векторе настроений в российском обществе Путин мог при желании осуществить советскую «нормализацию» сполна. Он этого не сделал, не стал делать. И в этом его заслуга — по крайней мере на данный момент. Но он предпринял целый ряд серьезных шагов — и за это он несет всю полноту ответственности — именно в таком направлении. Их последствия оказались негативны и во многих случаях совершенно непоправимы.
На этой основе Путин построил свою внутреннюю, а затем и внешнюю политику.
Основной вопрос нашей внутриполитической повестки дня в действительности тот же, что и для политики внешней: мы часть современной европейской цивилизации или нет? И решается он прежде всего и в главном не столько во взаимоотношениях с западными партнерами, сколько исключительно внутри страны. Внешняя политика, естественно, является прямым следствием приоритетов внутренней.
Все, что происходит непосредственно во внешнеполитической сфере, даже такие вещи, как приглашение в Москву лидеров ХАМАС или обещание не вступать в «священные союзы», — вторично. Углубляющиеся разногласия между Россией и Западом, взаимное недоверие определены не только и не столько такими шагами, сколько все увереннее звучащим в заявлениях представителей власти толкованием демократии для нашей страны как системы, не обязательно подразумевающей разделение властей, всеобщие равные и честные выборы.
Активно разрабатываемая идеологами власти концепция «суверенной демократии» рассчитана не на перспективу, а на сохранение и закрепление status quo, удобного для действующей власти, но навсегда оставляющего Россию на периферии мировой экономики в роли «бензинового государства».
Отказ от эволюционного становления демократии в России является первоочередной угрозой не для Европы или Америки, а для нас. Это выгодно и эффективно для правящей группировки, которой помогает сохранить власть, но стратегически губительно для страны, которая лишается возможности реализовать имеющийся у нее потенциал и преодолеть в исторически короткий срок разрыв, отделяющий ее от экономически развитых государств мира.
В следующем номере читайте окончание статьи Григория Явлинского:
Пока на российско-европейской повестке дня главным приоритетом является проблема торговли газом, а не полноценная европейская интеграция России, ее человеческого, ресурсного и территориального потенциала, ни Европа, ни Россия не могут рассчитывать на настоящий экономический прорыв во вторую половину XXI века.17.07.2006
|
