|
Взрывать мосты комсомольцев учили на бревнах
Воинская часть под кодовым номером 9903, созданная для разведработы и саботажа в тылу врага, сначала формировалась исключительно из испытанных разведчиков. Но осенью 41-го враг так близко подошел к Москве, что вопрос о профессионализме диверсантов отошел на второй план. Подрыв мостов и минирование дорог требовали одного — смелости, доходящей до отчаяния, и романтического представления о смерти. Ставку сделали на комсомольцев. Они не умели воевать и шли на гибель ради великой любви. К Родине и товарищу Сталину. Их называли смертниками и перед отправкой на фронт честно предупреждали: вернется один из ста.
Клавдия Александровна Милорадова воевала вместе с Космодемьянской в части 9903. И на задания они выходили в одной группе. Имя Милорадовой часто встречается в книгах про погибших героев Великой Отечественной. Поэтому, наверное, многие считают, что она тоже не вернулась с войны...
— С Зоей мы познакомились в ЦК ВЛКСМ, когда она пришла на комиссию вместе с другими добровольцами, — рассказывает Клавдия Александровна. — И с первого раза ее не приняли. Она тогда сказала: “Еще раз пойду. Примут!” И ее действительно взяли.
Командир части 9903 майор Спрогис лично отбирал комсомольцев для разведработы.
— Нас спрашивали, готовы ли мы идти на войну, а если понадобится — и умереть. Того, кто вытягивал руки по швам и отвечал: “Когда отправляться?” — тех и брали, — вспоминает Клавдия Александровна.
“Мама, я иду на фронт” — в 41-м тысячи мам услышали от своих дочерей эти слова. Именно так заявила о своем решении и семнадцатилетняя Лия Кутакова. Она тоже попала в число добровольцев, отобранных Спрогисом для своей части. На фронт Кутакова ушла позже, чем Космодемьянская, но на подготовительных курсах они были вместе.
— Сбор был назначен у кинотеатра “Колизей” (сегодняшний “Современник”), — рассказывает Лия Петровна. — Подошла полуторка, мы с Зоей сели рядом. И нас повезли в Кунцево. Разместили в здании бывшего детского сада. Подъем в шесть, завтрак, а в полвосьмого начинались учения.
На учениях Зоя не особенно общалась со своими товарищами. Держалась особняком. Этим вызывала подозрение, ведь завтра кому-то нужно было идти с ней в разведку. Если верить книжным легендам, первой подружиться с неразговорчивой девочкой удалось Вере Волошиной, студентке-третьекурснице. Ее уже тогда прочили в комсорги, и следить за настроением бойцов было ее прямой обязанностью. Впрочем, воспоминания тех, кто был знаком с Космодемьянской, отрывочны и неполны, никто из них в учебке не мог предполагать, что девушка станет народной героиней...
Маргарита Михайловна Паньшина проходила подготовку в Кунцеве вместе с Зоей.
— Она с закрытыми глазами разбирала и собирала револьвер. Но тогда многие умели стрелять. Мы же сдавали нормы ГТО и “Ворошиловский стрелок”, — вспоминает бывшая разведчица.
Взрывать мосты юных диверсантов учили... на бревнах. Случалось, добровольцы так и не попадали на учебные стрельбища.
Учения шли в среднем десять дней. Но группу, в которую попала Зоя, признали годной к отправке на фронт уже через четыре дня.
Армия требовала бойцов.
“Поджигателями хотели быть не все”
6 ноября группа комсомольцев уже отправилась на первое задание. Возглавил отряд Михаил Соколов.
— Мы называли его дядя Миша, ему было целых 34 года, и нам он казался стариком. Нашей группе зачитали задание, и мы все под ним подписались: четыре девочки, трое ребят и командир. Нашей целью было заминировать дорогу у станции Шаховская и добыть опердокументы, — рассказывает Клавдия Милорадова.
Первое задание группы было неудачным. В ходе операции они должны были встретиться с другим малым отрядом, но те налетели на немцев. Восемь повешенных в Волоколамске и есть та, невстреченная, группа.
А отряд, в котором была Зоя, вернулся в полном составе.
— Мы переправлялись через реку по перекинутому дереву. Зоя оступилась. Простыла. Но в госпиталь ехать не хотела, — продолжает Клавдия Александровна. — В нашей части был старичок-доктор. Нам тогда казалось, что он ничего не понимает, и мы его обманывали. В перерывах между боевыми заданиями продолжали учебную подготовку. А очень хотелось выспаться. Мы приходили к доктору и жаловались: “Голова болит”. Доктор выписывал освобождение от занятий и давал таблетку. После войны мы с ним встретились, и он сказал, что все понимал, но жалел нас. А таблетка была обыкновенная — аскорбинка...
18 ноября бойцов пригласили в красный уголок — познакомили со следующим заданием. Днем раньше Сталин подписал приказ об уничтожении населенных пунктов, которые заняли немцы. Каждому полку предписывалось иметь команду “охотников” в 20—30 человек.
— Мы не поджигали дома, — утверждает Маргарита Паньшина. — Приказ был, но его не все выполняли. Мы же понимали, что люди останутся без крова.
Но так или иначе у бойцов двух групп, отправившихся на совместное задание, с собой были бутылки с горючей смесью.
Первую группу возглавлял Борис Крайнов. Вторую — Павел Проворов, комсорг — Вера Волошина. Во второй отряд вошли Зоя Космодемьянская и Клавдия Милорадова.
Группы вышли вместе. Ребят предупредили, что деревню Головково нужно обходить. Но это значило потерять сутки.
Решили идти напрямую. Через поле.
— Сначала пошли комсорги. Потом все остальные, и тут начался обстрел. Был приказ передвигаться короткими перебежками.
Когда мы встретились — недосчитались половины.
Как выяснилось позже, несколько человек, в том числе Вера Волошина, тогда спаслись. Ребята совершили несколько поджогов, а потом попались. Погибли все. Одних расстреляли на месте, других взяли в плен. В том числе и Волошину. Пойманных диверсантов немцы казнили принародно. На грудь вешали деревянную фанерку с надписью “поджигатель” (а не “партизан”, как рассказывали нам в школе). Мирное население партизан воспринимало как освободителей, а вот поджигателей ненавидело.
Немецкие агитки рассказывали, что цель диверсантов — спалить их дома. По большому счету так оно и было. Позже тактику признали ошибочной и приказ отменили. А подробности гибели Веры Волошиной стали известны только двадцать лет спустя. Ее судьба — повторение Зоиной...
Петрищевское предательство
...Другая часть отряда продолжала продвигаться дальше.
— В лесу мы набрели на землянку, в которой жила старушка. Она рассказала нам, в каких деревнях стоят немцы. Говорила, что в Мишинке гуляет офицерский состав, — говорит Клавдия Милорадова. — Мы подобрались к деревне. Попойка шла в школе.
Пьяный часовой бросился к нам обниматься. Мы его “сняли”. Тихо. Финкой. Потом Борис Крайнов, взявший на себя командование выжившими бойцами, приказал мне и моей подруге Соне идти на разведку. Но только мы отошли от них — началась перестрелка.
Мы побежали. Через несколько часов вернулись на это место — никого не было. Наши вещмешки оставались у ребят. А мы — с одними наганами. Вышли к немецким блиндажам. Стали наблюдать за одним — оттуда выходили только офицеры. Когда в блиндаже никого не осталось, я нырнула внутрь и схватила первые попавшиеся бумаги. Выскакиваю, а передо мной — фриц. Я выстрелила от испуга. Нам говорили, что немцы рыжие, а этот с темно-русыми волосами был, кареглазый, черты лица очень правильные, молодой... Я выстрелила ему в живот, потому что ростом маленькая, а он высокий. Он таким тоненьким голоском застонал. Соня его добила, а я с места двинуться не могу — ступор. А тут залпы “катюши”. Мы побежали на звук. Вплавь перебирались через реку, бумаги вымокли. Потом мы их просушили. Но вид у них был такой... мятые, пожелтевшие. Соня говорила: “Давай выкинем, не будем позориться”. Но не выкинули. Когда уже попали к своим, нас отвезли в штаб Западного фронта и за мятую карту наградили орденами Красной Звезды...
В то время как Клава и Соня следили за немецким блиндажом, трое оставшихся в живых из группы — командир Боря Крайнов, Вася Клубков и Зоя Космодемьянская подошли к деревне Петрищево. Там находился немецкий штаб. Ребята действовали поодиночке... Первым схватили Васю Клубкова. Взял его один немецкий солдат. Вася испугался и поднял руки, даже не пытался защищаться. (Имя Василия Клубкова странным образом выпало из всех исторических книг, которые были написаны о военной части 9903, словно и вовсе не было такого человека. — Н.А.) В плену под дулом пистолета он рассказал о задачах группы и о том, что двое его товарищей находятся поблизости. Усилили охрану, и когда Зоя поджигала конюшню — ее схватили.
Как известно, 27 ноября в семь вечера ее привели в избу к Прасковье Кулик. Женщина потом рассказывала, что Зою били ремнями в сенях, на лавке, и назвала она себя Таней.
— Любимым Зоиным героем Гражданской войны была девушка со Ставрополья Таня Соломаха, которую казаки изрубили на куски. Зоя ею очень восхищалась и всегда говорила, что хочет быть такой же сильной. Поэтому и назвала себя Таней, — объясняет Клавдия Милорадова. — В том, что погибла тогда Зоя, а не кто-то другой, — сомнений нет. В феврале 42-го мы поехали в Петрищево с ее мамой. Раскопали могилу. Я рассказала, что видела у Зои в бане на правом боку родимое пятно, поросшее волосками, и шрам на ноге. Посмотрели — все верно. В “Правде” не написали, что у Зои еще и ногти вырвали...
Василий Клубков вернулся в часть через несколько месяцев. Им тут же занялся НКВД. Судили, потом расстреляли.
— Я присутствовала на допросе, Клубков рассказал, что видел, как вели на казнь Зою, а потом его отправили на курсы немецкого шпионажа, в школу Абвера. Придумали ему легенду и снова заслали в родную часть. Он предатель, — категорично заявляет Клавдия Александровна.
— Я считаю, — убеждена Лия Кутакова, — что парни в этих группах были трусами. В нашем отряде были только девочки, и командир тоже девушка. С нами такого случиться не могло.
Борис Крайнов следил за казнью из леса. Помочь Зое он не мог. Один бы не справился. По крайней мере так он рассказывал, когда вернулся в часть... А в 43-м Борис погиб.
Дмитрий Маринович Дмитриев в часть под номером 9903 попал через месяц после гибели Космодемьянской и воевал до победы.
— Осенью 42-го нашу часть расформировали, а личный состав перешел в распоряжение ГПУ. Правда, через восемь месяцев решение признали неверным и снова вернули нас на фронт. Мы действительно были особым подразделением. Наше месячное содержание было, почти как у офицерского состава, они получали 700—800 рублей, мы — 400, солдаты — много меньше. Мне деньги впервые выдали в 42-м, зато все сразу — 9 тысяч. Я половину домой отправил, а остальные за неделю потратил. Для сравнения: бутылка водки стоила тогда 500 рублей, килограмм меда — 800, а буханка хлеба — 80.
...Как-то в прессе промелькнула статья о том, что Зоя Космодемьянская страдала шизофренией.
Ветераны части 9903 подняли архивы Института психиатрии. Имена врачей, которые якобы ставили Зое диагноз, — нигде не встречались...
|
