|
"Мне сказали, что Леонид Яковлевич Гозман хотел бы со мной побеседовать и встретиться. Ему передали трубку. Леонид Яковлевич ко мне крайне вежливо обратился, осведомился, когда у меня свободное время, пригласил в гости, прислал машину, и мы с ним в течение полутора-двух часов у него в кабинете пили чай, ели конфеты, я курил сигареты. Говорили о разном. Уже было поздно, гораздо позднее конца рабочего дня.
Он сказал сразу, что ко мне обратился как к автору книг таких-то и таких-то. И когда я, желая спрямить дистанцию до понятного, чтобы прояснить, о чем речь, спросил: так, и что? – он сказал, что в идеале (я оценил!) он бы хотел Смока Беллью* нашего времени. Чтобы книга была оптимистическая, хорошая, чтобы главный герой был сильный, не боящийся никакой работы, преодолевающий неудачи, верящий в свои силы, в новых условиях сам встающий на ноги и еще поддерживающий других, который из какого-то там меленького клерка становится крупным человеком в этом новом, суровом, серьезном мире, каковым и был Смок Беллью. Что с моей стороны сразу не встретило стопроцентного понимания, потому что на Клондайке история была простая: там надобно было золото рыть. Условия были достаточно честными: столбить заявки, возить заявки на почту и т.д. И в результате ты богатеешь вместе со страной. Ты столбишь, а если там ничего нет – пролетел. Нарыл золото – оно твое, а вращается в экономике твоей страны. Здесь же по-другому: золото – поверху, а задача – его разделить и слить. То есть процесс богатения там носил характер подъема вместе со страной, а здесь – характер подъема за счет опускания страны, потому что новая экономика изначально закладывалась как раскрадывательная, как деструктивная. Тогда я этого еще не знал. Я еще многого не знал.
– Вы тогда ему так и сказали?
– Нет, что экономика такого характера, я не сказал. Я сказал, что вроде бы производство скорее падает и народ стал жить хуже: с дефолта 1998-го два года прошло! Так откуда же смог бы Беллью золото рыть? Там-то он роет из земли и расплачивается с окружающими. А здесь ты его роешь из кармана народа, и у того становится меньше. Так что не знаю я насчет Смока Беллью. Но руководство СПС придерживалось той точки зрения, что жить стало лучше, жить стало веселее, деньги у народа есть, а все остальное – это пропаганда антидемократов и ретроградов. Мне спорить было трудно, я статистикой не владею…
Но получается, что поскольку цены в общем-то выросли, а производство в общем упало, а население в общем обеднело, то здесь Смок Беллью будет подниматься отдельно от страны, и чувство исторического оптимизма в книгу вдохнуть довольно трудно. Я сказал, что время, скорее, для плутовского романа, и если имеются в виду «легенды Арбата», то вот это, конечно, легче, и разговор перешел на «легенды Арбата» – чтобы там были лидеры. Я сказал, что против лидеров даже и пройти-то мимо невозможно. Потому что – ну как? Серьезные, знаковые фигуры… Но вот насчет возвеличивания, то это не по моей специальности, у меня не может получиться….. На что получил ответ: никто и не думал, никто, мол, и не собирался возвеличивать. Но поскольку меня знают как человека, который грязью не обливает, я говорю, что могу гарантировать: в сухом остатке общее эмоциональное ощущение останется скорее положительным. Пусть там что-то смешно, нелепо, неуклюже, но ощущение скорее положительное. Мерзавцев у меня там нет. Так же, как в «Легендах Невского проспекта». Даже если есть там какой-то незадачливый политжурналист, все равно мерзавцем он не выглядит, там своя игра, своя комическая ситуация…. А неприязни к нему читатель не испытывает. Так что ежели вот так, то можно... Мне сказали: да, вот так! Я сказал: но, понимаете, я про этих ребят знаю только то, что в телевизоре, то есть, можно сказать, практически ничего не знаю… А уж сюжеты эти мне знать вообще неоткуда… Мне бы с ними повстречаться. О чем-то потолковать, они о чем-то расскажут. Чтоб хоть увидеть, как они сидят, как разговаривают… Чтоб их хоть «обмерить», чтоб было понятно, какую историю на них можно нахлобучить. Мне сказали: конечно! И таким образом мне была предоставлена на полгода снятая квартира, командировочные и были организованы встречи. Не со всеми. Чубайсу некогда было встречаться. Я думаю, что Чубайс – он циничнее и проницательнее других, и он с самого начала к этой идее отнесся с мелким скепсисом и решил, что тратить на это время, со всех точек зрения, незачем… Если это так, то, я думаю, он был прав.
– С кем первым встретились?
– Я не помню, кто был первым. Возможно, первым был Немцов. Приятнейший человек Немцов. Мы с ним чудесно сидели у него в Думе, в приемной комнате, опять же пили чай и говорили о разном. И он мне рассказывал, как он губернаторствовал в Новгороде, и как к ним приезжал Ельцин, и как Ельцину он понравился еще до того и был поставлен в губернаторы. Но, в сущности, все это можно было понять по книгам «Записки провинциала» и «Провинциал в Москве», которые я прочитал предварительно. А материалов для байки там не выкручивалось, то есть совершенно понятно, что была масса подводных течений, масса казусов, масса столкновений, масса непредсказуемых концовок различных сюжетов губернатора, который схлестнулся со всеми на свете, не мог не схлестнуться. Но в это все наемного борзописца никто не собирался посвящать.
Хакамада тоже ничего не сказала. Я допускаю, что она и не понимала, что, собственно, надо сказать и чего я к ней приперся. Она была совершенно готова со мной разговаривать, рассказывать, но что, собственно, рассказывать, она немного не понимала, потому что есть публичное поле, где можно беседовать, и есть закрытое поле, где не надо беседовать. И я вечно лезу в то поле, которое совершенно не предназначено для публичного обозрения, так что чего она могла рассказать-то? Она все больше говорила о том, что МВД не так работает, бизнес зажимают, а вот они стараются отстаивать интересы мелкого бизнеса. Что не надо России быть сверхдержавой, а надо, чтобы люди жили хорошо. Абсолютно нечего возразить. Я возразил только на то, что она сказала: ну и развалится Россия на несколько небольших частей, ну и что? Главное, чтобы там люди жили хорошо, а чтобы части были большие, совершенно необязательно. А я сказал, что, если развалится, там люди не будут жить хорошо, они будут жить только хуже, потому что воровать придется больше и друг с другом все будут только враждовать в этих частях, так что лучше не надо. Но она к этой мысли была еще морально не готова. Она вполне честный человек, я сам слышал, как она говорила своим топ-менеджерам, политтехнологам: «Ребята, вы же умные, подскажите, что делать». Говорила она совершенно откровенно. Это звучало подкупающе. По-человечески.
– Что делать – в какой ситуации?
– Что делать мне, Хакамаде, что делать нам, как поступать, куда рулить, как строить политику, потому что нам многое не ясно, а вы такие умные и образованные… Они умные, умные, а хотят все равно денег. Так что они ничего внятного не говорили.
Гайдар сразу показал, что он иного поля ягода. Как полагается лидеру, он соображает быстрее. И мыслит цепче… И он рассказал чудесную историю о том, как 1 апреля 1996 года он собирается на свой день рождения валить «к чертовой матери»… У него такая традиция: в день рождения, 1 апреля, он уезжает куда-нибудь подальше с женой, чтобы там никого не видеть, не знать. И у него звонит аппарат телефонный мобильный, рано с утра в ванной, где он бреется, и ему Чубайс говорит: а знает ли он, что Коржаков, Барсуков и Сосковец уже объяснили дедушке, что никаких выборов не надо, что надо вводить военное и чрезвычайное положение, выборы отменять и тогда только можно удержать власть, потому что выборы проиграны наверняка. А информация уже просочилась, и он, Чубайс, позаботился, чтобы об этом узнали все, кому надо. Он первым делом послу Пиккерингу позвонил, чтобы Америка была в курсе. Чтобы друг Билл друга Боба вразумил… Что вообще надо что-то делать и пускай Гайдар срочно одевается и оповещает кого можно… Например, пусть объясняет Пикерингу, что нужно будить Клинтона и пусть Клинтон прямо в саксофон дудит Ельцину в уши, чтобы их прочистить. И от этих дел Гайдар режет себе лезвием безопасным мочку уха. Весь остальной день у него оттуда отклеивалась бумажка и он заливал один пиджак за другим кровью с мочки уха. Так что, когда он явился к Пикерингу, крича: я Гайдар, страна на грани военного положения, демократия в опасности, то охрана из морпехов, глядя на его окровавленный пиджак, решила, что уже началось. Поэтому Пикеринг скатился, просыпаясь на ходу и с побледневшим лицом. И Гайдару дали первый сменный пиджак. Короче, они чудесно, значит, семибанкирщину, семиолигарховщину в течение двух часов собрали до кучи, запихали в Кремль, выдернули дедушку. Сунули там ему нашатырного спирта, виски со льдом, и все там произносили речи. Березовский – речи, Чубайс – речи, ну все… И в результате они действительно дедушку накачали, а документы были уже готовы, оставалось только поставить подпись… Короче, они отобрали у него к черту эти документы, и, когда пришел туда Коржаков с ребятами и увидел, что они оттуда выходят, Коржаков весь посинел и перекосился от ненависти: он уже опоздал… И вот тут-то и началась выборная кампания. После чего к вечеру Гайдар напился в хлам и полетел «на хрен» в Японию. Он спросил, куда прямой рейс как можно дальше, ему сказали: в Японию. Вот он сел и квасил всю дорогу, так что в Токио его из самолета уже вынимали. Ну, молодец Гайдар. Еще он сказал, что охотно бы рассказал мне, как случился дефолт и как его можно было изменить и отменить, но это уже выходит за пределы его компетенции. Он мог бы рассказать несколько сценок, как приехал начальник Международного валютного фонда Вулфовиц к Кириенко. Кириенко позвонил Гайдару и спросил, принимать его или нет, потому что он все-таки премьер страны, а это какой-то там финансовый работник. На что Гайдар сказал: ты, чудак, если бы к президенту Алтая приехал министр финансов России, то тот, конечно, президент, но этот – финансов России, так что бросай все и делай все, что он скажет. Но все, что он скажет, тот не сделал. Неряшливый еврей-америкос Кириенко не понравился, он неряшливо ел, он ляпал на рубашку, бесцеремонно подавал советы. Ну, Гайдар утверждал, что на самом деле дефолт еще не был обязателен и неотразим. Но говорить про это он не будет. А жаль. Могло бы быть интересно.
– А с Кириенко встречались?
– С Кириенко мы плавали на пароходе по Волге. На нем сидели всякие топ-фигуры, сидел Кириенко, а в каюте сидела его жена. Я подарил Кириенко с женой самое толстое и красивое издание «Легенд Невского проспекта» и в течение получаса пытал его на корме теплохода: лето, тепло, хорошо, что он может мне рассказать по этому поводу. Он, безусловно, неглупый человек. Ему очень хорошо удалось изобразить, что он не понимает, чего я от него хочу. Он рассказал мне маленькую историю о том, как он летел в самолете, а тут же, в первом классе, летел какой-то братан с толстой шеей и большой цепью, который его узнал и хотел убить, а потом выпил еще, подошел и сказал: да ты чо, брателло, я так тебя люблю. Если бы не твой дефолт, я бы не поднялся, а тут одно, другое… Теперь у меня там два лимона, там три лимона. Яхта, вилла, ты не представляешь, как я тебя люблю, ты не бойся, я ничего плохого не сделаю…. Так что все это было очень интересно. Но эта маленькая история ни на какую байку тянуть не может, потому что наберется много народу, которые бы захотели убить Кириенко, хотя мало таких, которые потом сказали бы, что они его любят и благодаря всему этому приподнялись.
Самую интересную историю рассказал Максим Бойко. Максим Бойко производил впечатление человека, несколько обиженного тем, что его немного отодвинули с первых ролей к тому времени. Производил впечатление очень образованного, очень разумного, с хорошей умственной реакцией, с хорошо подвешенным языком экономиста, который рассказал мне чудесную историю, как Ельцин и японский премьер Хасимото ловили рыбу во время встречи и переговоров в Иркутске. Поскольку я ее уже много раз рассказывал, то сейчас уже не могу вспомнить, что мне рассказал Бойко, а что на это дело я уже накрутил сам. Потому что сам я накрутил гораздо больше, чем рассказал Бойко. Но костяк он мне дал. Рыбу-то нужно привезти и выпускать из-за поворота, потому что место должно быть безопасным с точки зрения возможности покушения. Ну вот, выпускали из-за поворота рыбу в месте, безопасном для покушения, а Хасимото надевал очки и смотрел, с чего бы тут быть рыбе, когда сплошной перекат. А у него эти очки норовили отобрать и выбросить, чтобы он не смотрел куда не надо. Хотя, может быть, про очки я уже сам додумал, не помню.
Еще мне рассказывал Евстафьев, ни одного слова не помню... У Евстафьева была серьезная работа, энергетика Москвы. Я у него был в прекрасном кабинете на Балчуге, с видом на Красную площадь. Как всегда, подумал: в старое бы время… да вы чего, с ума сошли? Прикинул: дистанция по прямой – метров 800. То есть сюда ставится нормальный пулемет и поливается вся Красная площадь. Мертвая зона только за Василием Блаженным. Вдоль всей трибуны чешешь… Ужас, ужас какой-то… хороший кабинет…
А еще Мостовой мне рассказывал. Рассказывал о себе очень много, все разное. Рассказы Мостового мне немного напомнили рассказы Гарриса из «Троих в лодке, не считая собаки». Как Гаррис предпринимал морское путешествие. Что иногда на ногах оставались только Гаррис и капитан, иногда – Гаррис и кто-то из пассажиров. Иногда один Гаррис оставался на ногах. Неизменно – только Гаррис. Остальные фигуры менялись. Мостовой рассказал о десятке своих профессий, специальностей, работ. Он кончал все и работал всем. Я это все составлял в голове, и у меня хронологически что-то плохо стыковалось, вроде как история по модели Фоменко и Носовского. Но знакомство было очень приятным. Мостовой – замечательный Ноздрев такой, голова такая лысая, такие бачки, веселье, хлебосольство, энергия. И ничего не рассказал.
Так что как я по сусекам ни скреб, ничего не наскреблось.
– Но вы все-таки что-то написали?
– Несколько историй в черновиках набросано… Не хотят рассказывать. Если бы, конечно, их залучить к себе, накачать пентаталом, то уж они бы рассказали все. Я бы не спрашивал у них номера счетов или где сколько лежит миллионов. Мне это без надобности. Я бы спрашивал вещи более невинные: там в каждом сидит на толстый сборник убойных историй. Но рассказывать не хотят.
– Как в итоге вы разошлись?
– В итоге мы разошлись как интеллигентные люди.
Я и сказал, что не хотят рассказывать, а руководство, администрация сами чувствовали неловкость, что меня на это дело сгоношили, подписали… Время я потерял, а народ рассказывать не хочет. Но они ко мне относились со всей душой. Я побывал на съезде Министерства имущества в Колонном зале Дома Союзов, впервые в жизни. Мог оценить исполненный деловитости стиль, в котором все это быстро и энергично происходило. Потом я был еще на каком-то юбилее, в какой-то там гостинице… «Балчуг» не «Балчуг», потолки там какие-то заоблачные, какая-то тусовка и угощение, еще что-то. И нигде ничего лишнего не было сказано, все правильно: деловые люди… Они бы хотели, чтобы вроде как кремлевская администрация, уже при Ельцине, захотела национальную идею. Чтобы все было как сейчас, но дайте национальную идею!.. Не приведи Господь! Национальная идея сегодня возможна только одна – месть и справедливость. Вот и вся национальная идея. А они думают – они правят, а нация в это время стремится к чему-то общему и хорошему, Кремлю не во вред… Во им! (Здесь Веллер показал кукиш). Не получится.
Национальную идею я слышу от киоскерши у метро, от простого народа. Вот когда депутаты и олигархи будут висеть на фонарях вдоль проспекта, вот национальная идея. Я думаю, что она Кремль не очень устраивает… Думаю, что совсем не о том они мечтают.
Беседовал Григорий НЕХОРОШЕВ
ДОСЬЕ
Михаил ВЕЛЛЕР родился в 1948 году в г. Каменец-Подольский на Украине в семье офицера. Детство провел в Сибири. В 1972 г. окончил филологический факультет Ленинградского университета. Работал лесорубом в тайге, охотником-промысловиком на Таймыре, скотогоном в Алтайских горах, журналистом, учителем – всего сменил около тридцати профессий. Осенью 1979 г. обосновался в Таллине, где и живет до сих пор. Заведовал отделом русской прозы и поэзии в таллинском журнале «Радуга».
Первая книга рассказов «Хочу быть дворником» вышла в 1983 г. и сразу привлекла внимание критиков и читателей. За ней последовали книги «Разбиватель сердец» (1988), «Технология рассказа» (1989), «Рандеву со знаменитостью» (1990). Бестселлерами стали «Роман воспитания», «Приключения майора Звягина» (1991) и названная критиками «самой смешной книгой последних лет» «Легенды Невского проспекта» (1993).
Литературный скандал вызвал мини-роман «Ножик Сережи Довлатова». Еще один бестселлер – роман «Гонец из Пизы» (2000) выдержал за год 11 изданий.
Самый издаваемый сегодня из русских «некоммерческих» писателей: только в 2000 г. книги Веллера выходили 38 раз общим тиражом около 400 тыс. экз. Последний роман
«Б. Вавилонская» в прошлом году выдержал два издания. Читал лекции по современной русской прозе в университетах Милана, Иерусалима, Копенгагена. Произведения переведены на английский, китайский, немецкий, французский, шведский языки. Последние годы в свободное время живет в Москве, но работать продолжает в Таллине.
|
