|
Дождевые капли стучат по разрушенной крыше. Где-то рядом тревожно мяукают коты. В проеме стены виден силуэт. Здесь, в руинах, хорошая акустика, и человеческий голос звучит неожиданно громко.
— Кто вы?
— Я журналист, а вы?
— Я? Когда-то был мужем и отцом. Теперь — не знаю. Здесь я их оставил — и жену, и дочку. Зачем прихожу — сам не понимаю. Тянет как магнитом...
Говорят, детская психика восстанавливается быстрее. Наверное, так и есть. Дети в Беслане обходят школу №1 стороной. Взрослые приходят сюда каждый день. А директор 1-й школы Лидия Целиева недавно уволилась. Потому что родители ее погибших учеников открыто называют ее “пособницей террористов”.
Все, что осталось от спортзала, — стены, пол и оконные проемы. Кругом цветы, на полу — пластиковые бутылки с водой. Очень много воды, слишком много — даже для тысячи человек. На входной двери — белый лист с надписью “Горе Беслана — боль всего мира”. В коридоре на стенах портреты погибших. В кабинетах на подоконниках — свидетельства трагедии: детские носочки, пара туфелек, страницы из учебника. Свежие цветы появляются здесь каждый день. Спустя пять месяцев после теракта сюда приходят отцы и матери.
— Посмотрите — здесь стены плачут, — говорит женщина в черном платке.
Вечерами в районе школы тихо, как на кладбище. “А раньше был такой шумный двор!” — вспоминают люди. Неудивительно. Только из двух домов по Школьному переулку погибли 32 ребенка.
Школу хотели снести, а на ее месте поставить мемориал. Но пока так и не договорились, как он должен выглядеть.
— Я против того, чтобы ее сносили, — говорит мама погибшей Аланы Доган, Анета. — Там кровь наших детей. Говорят: от того, что школа до сих пор стоит, родителям только хуже. Неужели они думают, что будет легче смотреть на пустоту? Если даже снесут здание, надо оставить спортзал — это сам по себе памятник. Может быть, часовню поставить рядом.
Дети и учителя первой школы — те, что уцелели, — вернулись в классы. Школа №6 города Беслана теперь работает как “две в одной”: до обеда как 6-я школа, после обеда — как 1-я. Две учительские, два расписания. В учительской суета — такая же, как и в любой другой школе. Но многие дети боятся школы. К ним учителя приходят домой.
Из-за теракта школа лишилась половины педагогов. 27 учителей остались в живых, пятеро из них ждут операций. Только десять человек вышли на работу. Многие учителя потеряли детей, сестер, племянников.
— Основное мы уже сделали, — говорит Ольга Щербинина, бывший завуч 1-й школы, сейчас исполняет обязанности директора. — Собрали всех детей, разделили их на классы. Многие до сих пор в разъездах, в больницах. Сирот приняли подмосковные интернаты. Учителей-предметников, конечно, не хватает. Приглашаем из 6-й школы. Правда, детей не сказать что много, но классы все есть: и 6-е, и 7-е, и 8-е...
Раньше в 1-й школе было четыре 6-х класса: 6 “А”, 6 “Б” и дальше — “В” и “Г”, как положено. Сейчас остался только один. То же — с 5-ми и 7-ми классами.
У ворот 6-й школы полно машин. Родители встречают детей после уроков. Страх взрослых не пройдет еще долго.
* * *
У нее 2-я группа инвалидности, 50-процентная потеря слуха.
22 января директор первой школы Лидия Целиева написала заявление об увольнении. С формулировкой — “по собственному желанию”. Хотя весь город знает, что стоит за этим решением.
— Пропадаю без школы, пропадаю, — говорит Лидия Александровна. — 52 года в одной школе проработала. А до этого — в ней же и училась. Я понимаю тех, у кого дети погибли, и не осуждаю. Жалко их, очень жалко.
“Это она погубила наших детей”, — именно так считают некоторые родители. Во время недавнего пикета Целиевой позвонили. Спросили: разве вы, как директор, не с нами?
— Я приехала к ним, — рассказывает Целиева. — Понимаете, ведь среди родителей тоже много моих бывших учеников. Они встретили меня, обняли. И тут женщина одна вперед вырывается и начинает кричать по-осетински: “Что вы ее облизываете? Это она во всем виновата! Она детей не уберегла!” А я к ней подошла, по руке ее глажу, говорю: вы скажите мне все, что хотите, я не обижусь.
На днях Лидия Александровна нашла в своем почтовом ящике открытку: “Ты виновата. Будем мстить”.
Отчаявшиеся родители обвинили в первую очередь учителей. Многие матери требовали уволить всех, кто был в спортзале. Многие задавали страшный вопрос: почему вы остались живы, а мой ребенок — нет? Лена — культорг 1-й школы — оказалась в числе заложников вместе со своим ребенком. И она, и малыш уцелели. После града обвинений со стороны родителей она написала открытое письмо в местную газету. Оно так и называлось: “Простите, что осталась жива”. Только потом ситуацию удалось сгладить. Но главной обвиняемой осталась директор школы.
Лидия Александровна согласилась подробно рассказать о том, как все происходило на самом деле.
— Школа у нас хоть и чистая, красивая, но старая очень. Три года я нашу администрацию просила выделить средства на ремонт полов. Ответ всегда был один и тот же — нет денег. Тогда мы решили, что хотя бы один кусок, который уже ходуном ходил, надо обязательно поменять. У нас есть в городе одна стройфирма, там работали мой учитель труда, мой завхоз и три его сына. К ним я и обратилась. 29 июля начали строить. Сами привозили стройматериалы, сделали полы. Работали и днем, и ночью, до 25 августа. Тогда уже стало ясно, что после ремонта полов нужно обязательно побелить панели, покрасить плинтуса. Сели все вместе, поехали по знакомым, родителям. Собрали 5 тысяч рублей, еще 3 тысячи дал наш депутат, тут же купили краску. 31-го вечером еще подводили плинтуса. Но полностью всем занимались мои люди — мой завхоз, мой трудовик. Я им целиком доверяла.
Целиева дала показания следствию. И то, что она говорит, подтвердили свидетели.
— 1 сентября я пришла рано — надо было обойти школу полностью перед учебным годом. В 9.30 начали строить детей — по классам. И вдруг — люди с оружием.
Их главарь велел ключи отдать — от всех кабинетов и от подвала. Все ключи отдали. Помню, пристали ко мне: где подвал у вас? Я отвечаю: под столовой. А они орут: неправда, еще один подвал должен быть. Что они имели в виду, я так и не поняла до сих пор... На второй день меня вызвали в учительскую — там боевики вроде штаба устроили. И главарь сказал: послушайте, что о вас говорят, вам интересно будет. Включил телевизор, новости — “354 заложника”. Я ему: как 354, у меня одних учеников в школе 885!
Спустя некоторое время меня опять вызвали в учительскую. Главарь у них уже был в неистовстве каком-то. Кричит: звоните немедленно вашему Дзасохову. Я объясняю ему, что с президентом никогда не общалась, и вдруг вижу: за его спиной — фотография. Наша футбольная команда и депутат Мамсуров. Я говорю: могу Мамсурова найти, дети ведь его тоже здесь. Позвали детей. Дочка сказала: “Я знаю папин сотовый”. Бандит набрал телефон Мамсурова, сначала мне дал трубку, потом — его сыну. Я сказала: “Таймураз, помоги, нам очень плохо, воду не дают”.
Это было за несколько минут до первого взрыва. Целиеву ранило сразу же. Когда она пришла в себя, живых вокруг не было. Из зала ее вынес учитель труда. Три дня она провела в больнице Беслана, потом ее забрали в Москву. Директор 1-й школы отказалась ехать в санаторий. “Мне в Беслан надо”, — говорила она врачам.
— Говорили, что я получила огромные деньги и уехала в Америку. Потом рассказывали, как я чай пила с боевиками, — не было этого! Они даже мне сесть не предложили ни разу! Говорили, что я ингушей нанимала, чтобы ремонт сделать, — детьми клянусь, не было этого!
Она держит меня за руки и требовательно заглядывает в глаза.
— Скажи мне, скажи ты, пожалуйста, что я сделала не так? Что упустила? Чем еще я могла помочь?
Наверное, она всем задает этот вопрос. И наверняка все отвечают ей одно: вы сделали все, что могли, Лидия Александровна.
— Знаешь, — вдруг говорит она, — а я снесла бы школу и на ее месте построила бы новую. Еще лучше, еще красивей. Чтобы знали, чтобы видели...
МЕЖДУ ТЕМ
Журналисты телекомпании CBS сделали российскому следствию по делу Беслана неожиданный подарок. Они передали российской стороне кассету с хроникой второго дня в захваченной школе. На пленке выставлено число: 2 сентября 2004 года — и есть подпись: “Время веселья”.
Глава парламентской комиссии по расследованию трагедии Александр Торшин заявил, что материал поможет следствию. Но посетовал, что этого не было сделано раньше.
В телекомпании CBS упрек в медлительности отвергли. Журналисты канала, работающие в России для еженедельной программы расследований “48 часов”, поехали в Беслан вскоре после теракта. Главным звеном стал показ записи, сделанной внутри школы на ручную камеру. Вероятно, это была камера родителя одного из учеников, но кто точно сделал эти кадры, неизвестно. Однако видно, что боевики позировали для оператора — значит, доверяли ему. На пленке также запечатлен Руслан Аушев. Переговоров между Аушевым и террористами на записи нет: президент Ингушетии только перекидывается с захватчиками несколькими общими фразами. На той же пленке показано, как выходят несколько заложниц с маленькими детьми и как одного из малышей дают на руки Руслану Аушеву. Кроме этого, оператор заснял лежащих под окном школы расстрелянных заложников.
|
