|
Как-то к зданию воинской части в Сокольниках, где проходил суд по делу об убийстве Димы Холодова, меня подвозил знакомый юрист. На крыльце у входа в это время дружно покуривали участники процесса — до начала заседания оставалось еще несколько минут. Они что-то живо обсуждали и громко смеялись. В основном это были подсудимые.
Мой приятель из интереса стал расспрашивать, кто есть кто, по очереди указывая на курильщиков. “Это подсудимый такой-то, это такой-то...” — называла я.
“А это, видимо, их адвокат?” — он указал на полноватого мужчину.
“Нет. Это судья. Председательствующий Зубов”.
Лицо моего собеседника вытянулось. “Как судья? Ведь это же недопустимо, чтобы судья ТАК общался с подсудимыми!” — воскликнул он.
Конечно, недопустимо.
На этом процессе вообще было много такого, что даже человека, далекого от юриспруденции, привело бы в смятение...
Судебное следствие закончилось, впереди — прения сторон и приговор. Так что теперь уже можно вкратце обрисовать атмосферу процесса, весьма далекую от того, что называют беспристрастным правосудием.
Заявление в суде Юрия Викторовича и Зои Александровны Холодовых прозвучало очень резко: “Мы не хотим участвовать в этом спектакле и больше не будем ходить в суд. Мы придем лишь на прения, чтобы сказать, что на скамье подсудимых сидят убийцы нашего сына”.
Они поднялись и вышли из зала. Старенькие родители Димы, которые не пропустили до этого без важных причин ни одного заседания — ни в первом, ни во втором процессе.
Что же произошло? Сам Юрий Викторович, пытаясь ответить на этот вопрос, долго не мог подобрать нужных слов и сказал просто: “Дисциплины здесь нет никакой”.
А если назвать вещи своими именами, то определение будет несколько иным — на процессе царило безудержное хамство. По отношению к потерпевшим, к представителям гособвинения, к памяти погибшего журналиста. Зато подсудимые чувствовали себя как в клубе “Досуг без особых докук”. Для этого им были созданы все условия.
К слову, как устроили свою новую жизнь обвиняемые в убийстве нашего коллеги? Барковский, Капунцов и Мирзаянц трудятся в неких фирмах. Поповских — пенсионер, впрочем, не чуждающийся хорошо оплачиваемой работы. Сорока и Морозов остаются на военной службе — правда, как говорят, без должностей. Просто — “в распоряжении командующего ВДВ”. Говорят, особый отряд 45-го полка ВДВ, где служили подсудимые, фактически перестал существовать. Но от этого его бывшие “ударники” ничего не потеряли. В суд они приезжают на симпатичных иномарках, ведут по мобильникам переговоры о том, куда какую фуру надо пригнать и какую партию товара купить...
* * *
Никогда в жизни я не видела, чтобы подсудимые, которых обвиняют в зверском убийстве, так светились от счастья на протяжении всего процесса. Веселье их, впрочем, вполне объяснимо. Без наручников, без клетки, с ноутбуками в руках, они, кажется, просто коротали в суде время — за раскладыванием пасьянсов, просмотрами романтических фильмов на DVD, чтением прессы и увлекательной литературы. В перерывах из этих самых ноутбуков неслась оглушающая музыка, вполне годная для сельской танцплощадки.
Иногда, впрочем, подсудимые вставляли свои реплики — когда были сильно разозлены.
Например, на одном из заседаний гособвинители показывали видеозапись, на которой сотрудник ФСБ Владимир Мурашкин, не раз встречавшийся с Холодовым, опознал в нынешнем подсудимом Барковском человека, который следил за Димой. Сам Мурашкин находился в это время в зале суда, и Барковский безо всяких стал ему кричать: эй, мол, ты, по глазам меня, что ли, опознал?
Начнем с того, что во время процесса без обращения к судье: “Ваша честь, разрешите сделать заявление” не то чтобы реплику бросить — чихнуть нельзя! А уж оскорбительные возгласы и вовсе недопустимы — за это просто удаляют из зала. Это азбука правосудия.
Но эти правила на нынешний процесс по делу Холодова почему-то не распространяются.
Одним словом, судья промолчал. Тогда гособвинитель Ирина Алешина потребовала от председательствующего обратить внимание на некорректное, мягко говоря, поведение подсудимого.
Но и воззвание Алешиной осталось без ответа. Зато активизировались подсудимые. Следующая грубая реплика была адресована уже самой Алешиной. Даже не реплика, а прямая угроза:
— Я с вами после приговора еще разберусь! — пообещал Владимир Морозов, тот самый, которого обвиняют в изготовлении мины-ловушки, убившей Диму.
— Даже так? — опешила Алешина.
— Тоже в клетке еще насидитесь... — прибавил к сказанному подсудимый.
Судья и на этот раз пропустил все мимо ушей. Думается, Морозов мог бы сразу приступить к решительным действиям — Фемида, она же слепая, у нее глаза завязаны.
Похоже, судья Зубов понимает это слишком буквально. Впрочем, уши-то у Фемиды не заткнуты. Поэтому в перерыве Зубов прислушался к дельным советам других участников процесса — мол, это уже перебор, можно уж и замечание подсудимому сделать.
Давая согласие на участие в этом процессе, Алешина знала, на что шла, поэтому старается не реагировать на хамские окрики подсудимых и их адвокатов, которые довольно часто раздаются в ее сторону. Но прямые угрозы — это уж слишком...
До начала еще первого процесса, как уже писал “МК”, Ирине Федоровне довольно определенно намекали, чтобы она не ходила в суд, иначе у нее “могут возникнуть определенные проблемы со здоровьем, может быть, с жизнью”. Но в суд она все-таки пошла — под охраной спецназа ФСБ. И до сих пор приходит на заседания с охранниками.
Видимо, не зря, если ей не боятся угрожать даже в присутствии судьи.
Впрочем, после перерыва Зубов спохватился и пожурил Морозова, сказав, что “если тот позволит себе реплики по отношению к кому-либо из участников процесса, то будет удален из зала”.
Вот напугал!
* * *
— Я такого либерального суда еще не видел, — сказал наш бывший коллега, депутат Госдумы Александр Хинштейн, когда его вызвали на допрос.
Другой свидетель, войдя в зал, даже не сразу сообразил: кто из присутствующих, собственно, подсудимый? А когда сориентировался, обратился к десантникам: “Это вас судят, или вы судите?”
Ничего удивительного. Например, майор Мирзаянц очень любит брать на себя обязанности судьи. Подолгу ведет допросы и беспардонно прерывает гособвинителя заявлениями типа: “А вот этот вопрос Алешина уже второй раз кому-то там задает, время тянет...”
Сколько раз и кому задавать вопросы — отнюдь не печаль подсудимого Мирзаянца. Но на его реплики судья не реагирует — видимо, помощник ему пришелся по душе.
На подсознательном уровне Мирзаянц уже отождествляет себя с правосудием (разве что не пытается занять кресло председательствующего) и всякий раз начинает свои многочисленные выступления со слов “мы сейчас будем смотреть кассеты”, “пусть нам объяснят, нам непонятно”... “Нам” — это суду и Мирзаянцу.
Вообще-то лично Мирзаянцу никто ничего объяснять в суде не должен — не тот у него статус.
— Мы уже вообще ничему здесь не удивляемся, — говорит представитель потерпевших Елена Андрианова. — Нас, адвокатов родителей Димы Холодова, как будто вообще в зале нет. Когда судья начинает спрашивать, есть ли у кого вопросы, называя по очереди подсудимых, их адвокатов, представителей гособвинения, про нас почему-то все время забывают. Как будто мы пустое место... Я уж молчу о том, сколько грязи вылилось в суде на коллектив “МК” и на самого Диму. Вот и не выдержали Юрий Викторович и Зоя Александровна.
Излишне говорить, что подсудимые уверены, что и нынешний приговор для них будет оправдательным — иначе они бы себя так не вели. Адвокат, защищающий Павла Поповских, так прямо и заявил Ирине Алешиной: мол, он знает, что приговор будет оправдательным, и даже располагает информацией, что Алешину после этого понизят — и в должности, и в звании. Отправят, так сказать, в почетную ссылку из следственного управления Генпрокуратуры в прокурорский институт на должность завотделом. Это в лучшем случае.
Адвокат Мирзаянца пошел еще дальше. Выступил с ходатайством о возбуждении уголовного дела в отношении следователя Генпрокуратуры Евгения Бакина, который вел дело Холодова, — за фальсификацию доказательств.
В отличие от адвоката Поповских я не знаю, какой будет приговор, — курить с судьей Зубовым в одной компании мне лично не доводилось. Но я помню слова знаменитого американского юриста Роя Кона: “Не надо показывать мне кодекс, покажите мне судью...”
|
