|
Заметка “Штопаный ....он” (“МК”, 19.03.04), в которой Жириновский был послан на ..й, обидела посланного. Он пожаловался в Большое Жюри Союза журналистов России (далее БЖ). БЖ вызвало меня на ковер. БЖ три часа решало: можно ли ругаться? можно ли ругаться матом? можно ли ругаться матом в печати? А еще — можно ли употреблять слово ж...? можно ли употреблять слово ж... в печати? и можно ли употреблять слово ж... в печати по адресу Ж...?
Вначале выступил Ж. Не станем пересказывать его долгий крик. Но интересно, что, видя в печати свой инициал с прибавлением указательного местоимения (эта Ж.), он воспринимает “эту Ж.” как “эту жопу” (так он сказал) * . А это недопустимо (так он сказал), потому что он доктор философских наук, профессор, заслуженный юрист и хрен знает кто еще.
Надо отметить, БЖ отнеслось к Ж. с большим пиететом. Во всех документах его именуют “Заместитель Председателя Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации” — именно так, полностью, без сокращений типа: ГД ФС РФ.
К себе БЖ тоже относится с огромным уважением. Письмо, предлагающее мне явиться на заседание, подписано: “Михаил Федотов — заслуженный юрист Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор, Чрезвычайный и Полномочный посол Российской Федерации” — именно так, без сокращений.
Что ж, посол так посол. С полным уважением к членам БЖ я объяснил:
Цель публикации “Штопаный...” была проста: показать, что с негодяями надо говорить только так. Не обсуждать с ними политику, экономику и пр., а посылать по адресу. С негодяем вообще нельзя ничего обсуждать. Умный он или нет — не имеет значения. Возможно, что Чикатило умный и опытный, но стоило ли обсуждать с ним воспитание подростков?
Ж. постоянно появляется в телевизионных ток-шоу — в инстинктах, временах, свободах, барьерах. Всюду он произносит отвратительные речи. А потом наступает черед уважаемых экспертов, политологов, арбитров. И с каким-то непонятным рабством в душе каждый (ая) эксперт начинает с комплимента: “Вы, Владимир Вольфович, конечно, блестящий оратор! Ваши актерские способности гениальны! Но то, что вы кое-где порой говорите, мне, знаете ли, кажется...”
И выходит, что зрители сперва слышат четко сформулированный восторг о том, как, а затем какую-то невнятицу о том, что.
Каждый раз, видя таких арбитров (арбитресс), хочется спросить: “Вы и о Гитлере начали бы с комплимента?” Гитлер, говорят, был блестящий оратор.
Арбитры оценивают не спектакль, не фильм. Это там важно, как актер играет Гитлера, Геббельса и т.п. Восхищаться Броневым в роли Мюллера, Табаковым в роли Шелленберга — одно. А восхищаться талантом гестаповцев — совсем другое.
Если среди членов БЖ есть христиане, сказал я, то им известен высочайший образец правильного поведения. Когда дьявол попытался втянуть Иисуса Христа в философский диспут (обещая, кстати, все блага мира) — ответ был краткий: “Отойди от меня, сатана!”
Две тысячи лет назад это было сказано по-древнееврейски, потом записано (смягчено), переведено на греческий, потом — на церковно-славянский и, наконец, на русский. Вполне возможно, что в реальности ответ прозвучал куда резче, чем мы читаем в четвертом переводе. Этот пример показывает, как говорить с бесами (и крупными, и мелкими). “Пошел!” — и всё.
БЖ рассматривало не абстракцию типа “ругаться нехорошо”. Перед членами был конкретный случай. Оценивая мой текст, сказал я членам, нельзя оставить в стороне личность обруганного. Разве это уважаемый вами человек? Разве это приличный человек?
Отвечать на его вопросы я отказался сразу. И пояснил, что прибыл не по вызову Ж., а по приглашению БЖ, и отвечать буду только членам. Если вопрос, заданный Ж., кажется им существенным и правомерным, пусть любой из членов повторит его, и я отвечу.
Ж. и его охранники несколько раз принимались кричать, что за Ж. и его партию недавно проголосовало семь миллионов граждан. И, значит, отказывая в уважении Ж., я демонстрирую неуважение к народу.
Вопрос об уважении к народу члены мне повторили. Пришлось ответить, что никакого уважения к мнению семи миллионов не испытываю. Ну и что? В середине 1930-х годов 50 миллионов немцев голосовало за Гитлера. Не знаю ни одного приличного человека, который уважал бы этот выбор немецкого народа. Великие немцы испытывали ужас и отвращение по отношению к выбору собственного народа.
Кто-то из членов БЖ спросил, допустимо ли слово “жопа” по отношению к доктору наук, профессору и пр.
Я не стал объяснять, что между буквой “ж” с точкой (ж.), буквой “ж” с тремя точками (ж...) и словом “жопа” существует некоторая разница. Вместо этого процитировал:
В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь.
Почему ж он заседает?
Потому что жопа есть.
— Это Пушкин, — пояснил я, — он наше всё.
— Не лучшее произведение Пушкина, — обиделась одна из членов.
— Да, — согласился я. — “Полтава” лучше, но эпиграмма хорошая, скоро двести лет как в памяти народной.
— Надо ли понимать, — строго спросила другая член (членша?) БЖ, — вашу цитату из Пушкина как утверждение, что свобода слова предполагает свободу мата в СМИ?
Я не стал объяснять, что содержащееся в эпиграмме Пушкина слово “ж...” никакого отношения к мату не имеет. И что приличное слово “попка” совсем не годится для описания задней части депутата, или для характеристики политического деятеля в целом, или для объяснения экономического положения страны в момент дефолта.
Не так давно некий чопорный академик возмутился тем, что в словарь Даля вернули ранее изъятое слово. Редакторы словаря возразили академику: “Что же вы хотите? Жопа есть, а слова нет?”.
Но если речь не о “детских” ругательствах, а о мате — процитируем кое-что посерьезнее эпиграммы.
ТЕЛЕГА ЖИЗНИ
Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое Время,
Везет, не слезет с облучка.
С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел, е---- мать!
Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней
И косогоры, и овраги;
Кричим: полегче, дуралей!
Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И дремля едем до ночлега,
А Время гонит лошадей.
Это философское стихотворение Пушкина включено во все собрания сочинений. Стремительное описание нашей краткой земной жизни; и ночлег — это не гостиница, а могила...
И совершенно сознательно Солнце нашей поэзии сочло возможным употребить здесь грубейшую матерную брань.
До сих пор комментаторы не заметили, что Пушкин успел показать не только как мы стареем, как убывают прыть и лихость, но и как меняется речь. Юноша бравирует крепким словцом, матерно понукает, поторапливает само Время. Взрослый переходит на ласковое “дуралей”. Он не просит, как немец, “остановись, мгновенье!”, но очень по-русски: “чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее”... И — молчание глубокой задумчивости...
* * *
...Жаль покидать Парнас, но пора вернуться в Большую Ж (Большую Жюрю, которая меня жюрила). Еще одна член (или та же самая) спросила: нет ли у меня ощущения, что публикации, содержащие подобные выражения по адресу Ж. (“пошел на ..й”), обучают читателей?
Такого ощущения нет. Не представляю себе русского, который дорос до чтения газет, не узнамши могучих выражений. Если кого и уберегли от яслей и детского сада, то 1 сентября он вернется из первого класса обогащенный по самое не могу.
Видя почтительное отношение членов БЖ к Зам. Пред. Гос. Дум. Фед. Собр. Рос. Фед., я предложил им посмотреть коротенькую телепередачу. И включил видеозапись: Ж., находясь в Ираке, поливает президента Буша. Для убедительности принес запись без “пипов”, всё звучит как есть — и четко видно и слышно, как отвратительный, наглый, полупьяный ЗПГДФСРФ десятки раз произносит “б...”, несколько раз посылает президента США “на ..й” и предлагает “вместе е-ть по Тбилиси”.
Никто не поморщился, ни члены, ни членши. Зато произошло замечательное признание.
Когда год назад эта запись была показана по ТВ, возник скандал, Дума бурлила, Ж. с перепугу отрекся. Назначили экспертизу, и профессиональная, очень опытная милицейская экспертиза определила, что матерится на экране “человек, похожий на Ж.”, но не Ж.
А тут, в присутствии двадцати членов БЖ, эта Ж. потеряла бдительность. И стала многословно объяснять, мол, да, говорил и горжусь, и все, что сказано, — правда, но снимать он телевизионщикам не разрешал.
Лучше всех выступила член БЖ, сотрудница “Известий” И.Петровская. Она упрекнула Ж., что он и сам не слишком уважителен к людям. Петровская процитировала фразу из письма Ж., обращенного ко мне: “Ничтожный суслик...” (полностью см. “МК” 19.03.04). “Впрочем, — добавила Петровская, — господин суслик... э-э-э, господин Минкин уже ответил на это”.
Петровская — пожилая, очень опытная журналистка, у нее хватило ума придумать отличную оговорку; но не актриса — сделать искренний вид, будто оговорилась случайно, не смогла.
...Дебаты закончились, всех попросили удалиться, и члены БЖ остались выносить (вынашивать) решение.
На прощание я им сказал: “Суд, оглашая приговор, сообщает миру кое-что и о себе. Когда заказчик убийства получает шесть с половиной лет условно, когда министр-взяточник получает девять лет условно — такие приговоры говорят о судье больше, чем о преступнике. Когда Конституционный суд РФ признал первую Чеченскую войну конституционной, он не войну узаконил, а с собой покончил”. (Мне хотелось, чтобы члены БЖ думали не только о моей, но и о своей репутации.)
* * *
А потом в “МК” пришел документ, где превосходно отражен дух нашего времени, но не упущена из виду и разнузданность страстей:
“Большое Жюри
В составе: Ненашев М.Ф., Федотов М.А., Копейка А.К., Авраамов Д.С., Бовин А.Е., Еремин И.Ю., Карманов Ф.А., Кожемяко В.С., Лазутина Г.А., Мамлеев Д.Ф., Мельников М.А., Монахов В.Н., Никитинский Л.В., Петровская И.Е., Поляков Ю.А., Рубинов А.З., Руднев В.Н., Феофанов Ю.В., Челышев В.А.
приняло следующее решение:
1. Констатировать, что статья журналиста А.В.Минкина представляет собой полемические заметки, жанр которых допускает повышенную эмоциональность и элементы субъективности. Кроме того, данный материал посвящен злободневным политическим вопросам, что заставляет рассматривать его в контексте свободы политических дискуссий как основополагающей ценности правового государства (дух времени. — А.М.). Журналист имеет безусловное право на критику политического деятеля любого уровня, как и на публичную полемику с ним.
2. Констатировать, что собственно полемика занимает в тексте журналиста А.В.Минкина второстепенное место, а основной пафос заметок направлен на уничижение оппонента. При этом автор использует лексические приемы, недопустимые с точки зрения норм журналистской этики. В связи с этим Большое Жюри СЖР напоминает, что журналист должен считать оскорбление серьезным профессиональным нарушением (п. 8 Декларации принципов поведения журналиста), а также обязан безусловно избегать употребления оскорбительных выражений (п. 5 Кодекса профессиональной этики российского журналиста). Совершенно недопустимо в серьезной журналистике подменять аргументы резкими выражениями, находящимися на грани нецензурной брани (разнузданность страстей. — А.М.).
3. С сожалением констатировать, что использование оскорбительной лексики стало в нашей стране характерной составляющей политических и общественных дискуссий, в том числе в средствах массовой информации (дух времени. — А.М.). Уничижительные выражения, использованные заявителем, членом СЖР В.В.Жириновским в переписке с журналистом А.В.Минкиным, как и отдельные его выступления по телевидению и радио, не являющиеся эталоном корректности, не могут служить оправданием для публичного поношения оппонента. Помимо прочего, подобные лексические приемы свидетельствуют о неуважении журналиста к аудитории, снижают профессиональный уровень публикации и передач, превращают лексическую агрессию (разнузданность страстей. — А.М.) в норму общего поведения”.
4. Просить редакцию “МК” ознакомить читателей с решением Большого Жюри (что мы и делаем. — А.М.)
* * *
Хотя выше перечислены имена членов БЖ, похоже, что решение вышло из-под пера В.В.
В данном случае В.В. — это Вяленая Вобла, чьи биографию и карьеру описал Салтыков-Щедрин:
“Воблу поймали, вычистили внутренности (только молоки для приплоду оставили) и вывесили на веревочке на солнце: пускай провялится. Повисела вобла денек-другой, а на третий у ней и кожа на брюхе сморщилась, и голова подсохла, и мозг, какой в голове был, выветрился, дряблый сделался. И стала вобла жить да поживать.
— Как это хорошо, — говорила вяленая вобла, — что со мной эту процедуру проделали! Теперь у меня ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести — ничего такого не будет!
...Затесавшись в ряды бюрократии, она паче всего на канцелярской тайне да на округлении периодов настаивала. “Главное, — твердила она, — чтоб никто ничего не знал, никто ничего не подозревал, никто ничего не понимал, чтоб все ходили как пьяные!”
Что же касается до округления периодов, то воблушка резонно утверждала, что без этого никак следы замести нельзя. На свете существует множество всяких слов, но самые опасные из них — это слова прямые, настоящие. Никогда не нужно настоящих слов говорить. А ты пустопорожнее слово возьми и начинай им кружить. И кружи, и кружи; и с одной стороны загляни, и с другой забеги; умей “к сожалению, сознаться” и в то же время не ослабеваючи уповай; сошлись на дух времени, но не упускай из вида и разнузданности страстей. Тогда изъяны стушуются сами собой, а останется одна воблушкина правда. Та вожделенная правда, которая помогает нынешний день пережить, а об завтрашнем — не загадывать”.
Перечитайте, кому не лень, решение БЖ. Из пункта 1 вы узнаете, что “статья представляет собой заметки”, что этот “жанр допускает элементы субъективности” (а какой не допускает?), но в то же время “заставляет рассматривать себя в контексте” (надо же!) и что “журналист имеет право на критику” (огромное спасибо).
Пункты 2 и 3 осуждают Минкина за недопустимые лексические приемы, уничижение оппонента, оскорбления, употребление оскорбительных выражений, подмену аргументов, резкие выражения, находящиеся на грани нецензурной брани, публичное поношение оппонента, неуважение журналиста к аудитории, лексическую агрессию...
А про Ж. сказано, что “его выступления по телевидению не являются эталоном корректности”. И всё.
На языке Вяленой Воблы убийца — “не образец милосердия”, а растлитель детей — “не эталон нравственности”.
Что ж, зато решение БЖ, сделанное по рецепту Вяленой Воблы (Самые опасные — это слова прямые, настоящие. Никогда не нужно настоящих слов говорить), это решение — настоящий эталон корректности. Читаешь и не понимаешь — почему тошнит?
P.S. Выражаю искреннее сожаление всем, кого покоробило, что я послал ж на й. Больше не буду.
* Комментарий специалиста
Бывает достаточно одного высказывания для оценки характера человека. Этим пользуются, например, при отборе присяжных в суде. У Жириновского сработал механизм проекции, когда в ситуации неопределенности, неоднозначности, незавершенные стимулы интерпретируются человеком в соответствии со своими ведущими потребностями, мотивами, желаниями. В данном случае речь может идти о самообнаружении так называемого анального характера (по-русски заднепроходного), описанного в психоаналитической литературе.
Судебный эксперт, доктор психологических наук, академик Гульдан В.В.
|
