|
Из всех недовольных работой Думы Иван Петрович, по его собственному определению, самый недовольный. Однако крестьянин, выходящий в поле и поглядывающий на небо, не пойдет ли дождь, совершенно не склонен ни умиляться, ни кого-либо клеймить и проклинать. Рыбкин рисуется мне немолодым сельским агрономом в пыльных сапогах и с соломинкой в зубах, который со своего спикерского насеста в непраздной задумчивости оглядывает просторный зал Государственной думы, словно огород: где тут репа, где заманчивая, но несытная ягода-малина, а где и вовсе лебеда, и как бы это все потолковее устроить...
- Как вы относитесь к вашему тезке Ивану Мичурину?
Иван Петрович и глазом не моргнул:
- К Ивану Владимировичу Мичурину я отношусь положительно, как к соседу своего прадеда по материнской линии, Топоркова. И дед мой, Гаврила Михайлович, покойный, его знал. Волшебник сада был, хороший человек, мы его яблоки до сих пор едим...
Замышляя первый вопрос про Мичурина, я, признаться, не думал, что сразу попаду вот так пальцем в небо. Я-то имел в виду совсем про другое:
- Но ведь это он сказал, что мы, мол, не можем ждать милостей от природы, взять их наша задача? В этом смысле Иван Владимирович - предтеча большевиков, которые просто заменили в этой формуле деревья людьми, а "природу" на "историю".
- Подход к человеку как к дереву, которое можно пересадить или срубить в крайнем случае, конечно, механистичен и нелеп. Даже и с деревьями тоже так нельзя. Мне самому ближе воззрения Николая Вавилова, с чьими сподвижниками мне довелось работать (а до этого они делили воззрения Вавилова вместе с его судьбой). Но деда Мичурина я считаю нужным защитить. Почем он знал, что из его незамысловатого садоводства целую философию раздуют?
В области социальной я тоже пришел к неприятию рискованных экспериментов. История свидетельствует, что правое крыло и центр социал-демократии достигли большего, чем левое, избежав тех рывков и скачков, которые дорого обошлись экспериментаторам, в частности а России.
-То есть вы пришли к тому, что раньше в истории КПСС принято было называть оппортунизмом.
- Почему бы и нет? Оппортунизм заключается в использовании тех возможностей, которые нам предоставляет история или, если хотите, природа.
- Иван Петрович Рыбкин напоминает такую рыбу, которая предпочитает плыть по течению.
- Если мне с этим течением по пути, то, конечно, "по", а не против. Зачем же уродоваться и уродовать других?
- Но течения меняются.
- Я понимаю, о чем вы спрашиваете. В наших краях про человека иногда говорят, что он "поперешный". Это не означает, что он плывет обязательно против течения. Иногда поперек, против течения можно и не выгрести. Я исповедую, как Пушкин: "На свете счастья нет, но есть покой и вопя". Это воля оставаться самим собой, ибо холуйствовать, пресмыкаться недостойно и скучно.
- Ваша работа, по-моему, совсем не способствует тому, чтобы оставаться самим собой. В огороде это проще.
- Вот это верно! Во сне я вижу себя в саду. Но что ж делать. Копаясь в саду, не исправишь положения в стране, а не исправив положение в стране, и в саду не укроешься... Наша жизнь складывается из самоограничений, компромиссов. Но по важнейшим, опорным точкам наших убеждений мы должны оставаться верными себе. Главное - оставаться самим собой. Вот как это удается Ельцину при любых обстоятельствах...
Это сравнение в таком контексте меня озадачило. Я бы даже счел его неуклюжим подхалимажем, если бы услышал от другого собеседника. Но Рыбкин слишком умен для грубой лести, тут что-то другое, что-то общее между ними, чего я не понимаю. "Поперечность" Ельцина совершенно другая: упрямая и часто даже не желающая считаться с реальными обстоятельствами. А Иван Петрович говорит скорее о том, что в древней китайской философии мыслится понятием "дао". Это и предначертанный маршрут, и путь, и одновременно путник, который, не забывая о конечной цели, видит и дорогу под ногами: где кочка, где яма и как их обойти. Можно маневрировать в пределах "дао", но залезать на обочину по меньшей мере глупо или опасно. Похоже, Рыбкин умеет жить жизнь в соответствии со своим "дао", оттого не набил шишек, которые, заметим, далеко не всегда являются признаком геройства и тем более мудрости.
С недоумением присматривается к нему приученная к былинным геройствам и крови, словно к сивухе, матушка-Россия. Что за странный спикер, который ни одного змея-горыныча не победил, ни одной буйной головушки каленым мечом не смахнул? А как же за него тогда голосовать, при демократии-то при нашей кондовой? Хотя, если взглянуть на режимы устоявшейся демократии, "западного", если хотите, образца, там все такие: никаких геройств а мирное время, никаких битв или поворотов рек. Боже упаси. Неужели и в нашей мирной жизни когда-нибудь не останется места подвигу?
Так или иначе, но что-то в генотипе последователя Вавилова должно было указывать, что он попадет "во власть".
- Я пришел от земли и видел многое в действиях советской власти, что противоречило здравому смыслу. Хрущев боролся с частной коровой, говорил: вот как хорошо, чтобы крестьянин с бидончиком в магазин за молоком пришел. А откуда оно там возьмется?
Иван Рыбкин родился в 1946 году в деревне Семигоровке Козловского района Воронежской области. В школу ходил за пять километров пешком, а после восьмого класса и вовсе пришлось уехать из дому. Десятилетку "в людях" закончил с золотой медалью, а в 1968 году - с отличием Волгоградский сельскохозяйственный институт по инженерной специальности. Работал в колхозе "Заветы Ильича" в Новоанинском районе Волгоградской области. После службы в авиации вернулся в колхоз, откуда поступил аспирантом в Волгоградский сельскохозяйственный институт, здесь постепенно вырос до доцента, замдекана, к 1981 году заведовал кафедрой механизации животноводческих ферм.
До этой точки развитие будущего председателя Думы следовало естественному генотипу: хотя дерево и пересажено в городские условия, но корни оставались в земле. Первый прыжок в сторону он сделал без малого в сорок лет, когда был избран секретарем парткома Волгоградского сельхоз-института.
- Это не был прыжок в сторону. История простая: проворовалось начальство, было большое уголовное дело, секретаря парткома поперли. а мне коллеги сказали: Иван, надо разгонять мошенников, брать власть и спасать институт. Это были мои друзья, многие с общественных кафедр, попы-расстриги, в части теории они меня взялись подковать. Лидером я привык быть с мальчишеской ватаги, что-то такое, значит, было во мне. Но начальником я себя никогда не ощущал, вождить я не могу и не люблю.
- Однако в 1987 году вы уже первый секретарь Советского райкома КПСС города Волгограда.
- Так это уже горбачевская перестройка.
Горбачеву Иван Петрович остался верен. Когда большинство партсекретарей от него отвернулось как от предателя интересов этой касты, Рыбкин встал на одном из пленумов, где чаша весов опасно кренилась, и сказал, что Яковлев и Горбачев - интеллект партии.
- А других тогда не было.
- Возвращаясь к вашей партийной карьере, с 1990 года вы ~ второй секретарь Волгоградского обкома.
-Это случилось за несколько часов до выборов в народные депутаты России. А сначала, когда меня выдвинул в учебно-опытном хозяйстве сход, вызывали в горком, требовали, чтобы я снял свою кандидатуру в пользу первого секретаря. С 1987 года, когда Ельцин выступил против Политбюро, я был сторонником его решительных действий и, в общем, этого не скрывал. Если бы не вызов на ковер, я бы, может, и сам отказался от депутатства. Хотя вокруг меня была команда, которая настаивала: интересы реформы в то время требовали идти и брать Москву, поле нашего опытного хозяйства для таких опытов было уже узковато...
На российские выборы 1990 года Рыбкин шел с программой, предвосхищавшей концепцию ново-огаревского союзного договора, и победил во втором туре. На съездах нардепов и в Верховном Совете России он примкнул к фракции "Коммунисты России" и постепенно выдвинулся в ее лидеры, хотя на фоне своих товарищей был малозаметен постороннему наблюдателю из-за нелюбви к крику и демонстрациям. Как показывали результаты поименных голосований, депутат Рыбкин строго следовал партийной дисциплине, и на сатаровских компьютерных таблицах Центра прикладных политических исследований "Индем" его вектор твердо указывал в сторону "антиреформизма".
Хотя внутренняя летопись коммунистической фракции первого российского парламента фиксирует, что по многим принципиальным вопросам точка зрения Рыбкина далеко расходилась с позицией большинства. В числе первых он высказался за введение института президентства в России, что в Центральном комитете партии считалось крамолой, но вытекало из его концепции союзной федерации. Вместе с тем, когда чуть позже в ответ на "ренегатство" Горбачева партноменклатура стала создавать КП РСФСР, Рыбкин высказался против, так как, по его мнению, это был путь к разрушению связей между республиками СССР. На съезде КП РФ, куда он был, несмотря на сопротивление самой идее, избран от Волгограда, Рыбкин голосовал против консерватора Полозкова, хотя одновременно не приветствовал и выход демплатформы из КПСС:
- Мне казалось в то время более правильным расширять возможности плюрализма внутри партии. А то получается, что я раньше других что-то понял, взял, плюнул и отошел а сторону: вот-де я какой умный.В начале 91-го года Рыбкин окончательно переехал в Москву, чтобы посвятить себя работе во фракции в качестве ее сопредседателя. Это был один из самых острых моментов в истории первого российского парламента, который запомнился заявлением шестерых вице-председателей ВС против его председателя Ельцина. Сопредседатель "коммунистов" Рыбкин оказался в антиельцинской команде, но одновременно слушатель Академии общественных наук Рыбкин защитил диплом по трем съездам российских нардепов, выводом которого стала фраза, вынесенная также в заголовок его газетного выступления и взятая на вооружение как левым, так и правым центром: "Мы обречены на согласие".
- Я, может быть, один из всей фракции, ни разу не выступил ни на одном митинге в Москве, я вообще предпочитаю на них не ходить. Не то чтобы мне нечего было сказать, но не люблю.
- Такое отношение к митингам не характерно для большинства левых.
- Среди левых тоже есть разные, как и среди правых. Есть экстремисты, есть умеренные. Одни исходят из парламентской модели партии, другие видят ее исключительно "авангардной". Одни едут в Кузбасс поднимать шахтеров против программы приватизации, а другие предпочитают смягчать эту программу с помощью компромисса в парламенте.
Рассуждение Ивана Петровича напоминает ту главу из не вполне еще забытой "истории КПСС", которая посвящена, если не ошибаюсь, дискуссиям между ликвидаторами и легальными марксистами после поражения первой русской революции 1905 года. Тогда тоже одно крыло социал-демократов (уже большевиков) требовало отказаться от парламентских форм борьбы как оппортунистических, уйти в подполье и прибегнуть чуть ли не к народническому террору, а другое, напротив, призывало не пороть горячку и использовать легальные возможности. Ленин предложил соломоново решение: не отказываться ни от одного, ни от другого.
На самом деле, с точки зрения политической этики, которую большевики, правда, ни в грош не ставили, решение это было жульническим. Парламентская часть "авангардной" по духу партии, чтобы сохранить свою легальность, должна была открещиваться от связей со своей подпольной половиной, которая тем временем начиняла бомбы.
В общем-то, политическая биография Рыбкина дает мало оснований подозревать его, последовательного сторонника парламентаризации КПСС, в лицемерном тайном попустительстве митинговому террору. Но, возможно, "товарищи" авангардно-анпиловского типа, посмеиваясь над чудачествами "парламентаристов", рассчитывают болев на то, что Зюганов со товарищи расшатают опоры, освободят площадку, с которой коммунистам удобнее будет прыгнуть дальше назад, причем уже без всякой оглядки на "буржуазный парламентаризм".
После августа 1991 года, когда Ельцин собрал руководителей фракций российского Верховного Совета, Рыбкин высказался за проведение съезда КПСС, на котором реформаторская часть коммунистов, еще не успевших сжечь перед Белым домом свои партбилеты или выбросивших их не так далеко, смогла бы самоопределиться. Ельцин отослал Рыбкина к Бурбулису.
Это была встреча не двух стратегов, но двух тактиков, они служили в разных полках, но прекрасно понимали друг друга как тактики. Однако Бурбулис, чей козырь был старше, усомнился в том, что на съезде коммунистов победит реформаторское крыло, и, таким образом, вопрос был решен. Рыбкин начал без особого успеха формировать откровенно социал-демократическую Социалистическую партию трудящихся. При этом он сохранял тесные связи с коммунистами, был весьма заметен на процессе по "делу КПСС" в Конституционном суде, а в хасбулатовском Верховном Совете оставался сопредседателем фракции "Коммунисты России".В перерывах успешно окончил Дипломатическую академию МИД РФ.
Во время скоротечной кампании по выборам в Федеральное собрание 1993 года Рыбкин стал одним из лидеров Аграрной партии России, от которой и баллотировался в Государственную думу. Истинная причина, по которой Рыбкин примкнул к Аграрной партии, заключается, на мой взгляд, в том, что в рамках ее парламентской фракции, которая не так жестко скована партийной дисциплиной, больше пространства для маневра вправо. Вообще вся историческая линия поведение члена партии Рыбкина есть линия типичного "уклонизма", за который каких-нибудь полсотни лет назад его бы расстреляли уже раз двадцать пять. Он систематически уклоняется то вправо, то влево, то вперед, то назад - как гнется и растет дерево, повинуясь воле стихий.
В то же время оппортунизм, конформизм этого политика не является свидетельством трусости или малодушия. Во время октябрьских событий 1993-го Рыбкин в отличие от иных и более крикливых товарищей по партии просидел в Белом доме от звонка до звонка, не воспользовавшись даже болезнью в последние дни, чтобы его покинуть. Находясь в осажденном парламенте, где праздновали свое короткое лето наиболее радикальные левые силы, Рыбкин взывал к разуму, требовал ни под каким видом не допустить раздачи оружия, предлагал искать компромисс с президентом на основе "нулевого варианта" одновременных перевыборов. Тем самым "приспособленец" Рыбкин безоглядно ставил себя под двойной удар как вне стен Белого дома, так и внутри.
- Октябрь 1993-го - это общая драма и трагедия всего народа. Я первым ставил в Думе вопрос о политической амнистии и голосовал за нее не для того, чтобы обо всем забыть, но и не для того, чтобы плясать на пепелище. Надо извлекать уроки. У меня в генетическом коде сидит, что такое гражданская война, залившая в наших краях всю землю кровью.
Нельзя давать волю крайностям. В деревне любой простой мужик это понимает. В деревне тоже есть свой дурак, свой вор, свой поджигатель, своя блудница, свой святой старец, и драки пьяные случаются, и порой крепко бьют, но люди всегда жили и живут здравым смыслом.
- Свой дурак, свой вор и своя блудница есть и в Государственной думе. Святого старца пока не вижу.
-Ну...
- Дума, с вашей точки зрения, является управляемой? Можно с ней хитрить?
- Можно опираться на разумное большинство, стараясь меньше слушать тех, кто ударяется в крайности. Ницше говорил, что опыт - это ум дураков, но я с ним не согласен. Если удается уйти от политических страстей, то в вопросах профессиональных всегда можно до чего-нибудь договориться.
Конечно, Иван Петрович, не желая признаваться публично, со своей Думой порою хитрит. Примерно так, как он стал бы хитрить с огуречной рассадой, высаживая ее разными способами на разные грядки, укрывая соломкой и подбрасывая навозцу, отбирая элиту для урожая уже не нынешнего года. То же и с президентом, но иначе: это. сказать по-старому, громовержец, языческий земледельческий бог Перун или как его там, которого подначивать и злить ни в коем случае не следует. Не потому, что он кому-то там нравится либо не нравится, в такой плоскости вопрос даже и не ставится, а просто не надо, и все.
Хитрость на грани конформизма: например, терпеливо выслушивать крикливые пустопорожние споры по повестке дня и даже вписывать в нее какие-то вполне безумные вопросы с целью выпуска пара. Ибо невысказанная злоба страшнее. А как лечить малого, который дурью мается, на то в деревнях известен старинный рецепт: надо бедолагу к какой-нибудь работе приставить, дурь рукой и снимет.
И ведь чем-то проросла в конце концов в родовых муках с виду вполне бесплодная эта Дума. Что-то полезло из нее удобоваримое, помимо никому не съедобных политических сорняков. Сколь ни необозримо изрытое окопами политических баталий законодательное поле, но и оно обозначилось какими-то колышками, веревочками, кое-где и зазеленело всходами, а на опытных делянках, пожалуй, скоро и урожай можно будет собирать.
-Толкач муку покажет...
-Чего-чего?
-А не знаете? В деревне муку толкут в ступе: как потопчешь, так и поешь. Усердие надо иметь.
|
