|
Юрист, профессор, писатель, Алан Мортон Дершовиц родился в Нью-Йорке в 1938 году. Двадцати пяти лет стал членом коллегии адвокатов. Работал в офисе члена Верховного суда Соединенных Штатов Артура Голдберга. Среди первых его работ был представленный по поручению патрона меморандум о смертной казни как чрезвычайно жестоком и исключительном наказании.
Двадцативосьмилетний Алан Дершовиц был самым молодым гарвардским профессором права. С тех пор более трех с половиной десятилетий он читает курсы по криминалистике и гражданскому праву в Гарвардском университете с привлечением новейших материалов из современной юридической и политической практики Соединенных Штатов.
В юридической практике, которую он совмещал с академической работой, среди его подзащитных были противник военных акций доктор Бенджамин Спок, порнозвезда Гарри Римс, известный специалист по проблемам расовой генетики Уильям Шокли.
Одним из самых знаменитых и успешных его дел был казус Клауса фон Бюлова.
Положенная в основу его книги «Преображение судьбы» история послужила материалом для сценария кинофильма, в котором небольшая актерская роль досталась самому Дершовицу
Когда праведному Аврааму стало известно, что Господь решил истребить греховный город Содом, обратился Авраам к Господу: «Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем? Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым, не может быть от Тебя!»
Всякий американец, замечает профессор Дершовиц, усвоил со школьной скамьи основной принцип криминалистики современного открытого общества: «Лучше пусть останутся не осужденными десять уголовников, чем будет осужден один невинный».
В нынешнем мире ситуация, однако, полагает автор книги «Почему терроризм работает?», переменилась: прежний счет, с оглядкой на соотношение числа праведников и неправедников, не всегда приемлем. Допустим, говорит профессор Дершовиц, рейсовый самолет с пассажирами на борту направлен террористом на жилое здание, где число людей заведомо много больше, чем число пассажиров самолета. Поскольку для эвакуации людей из жилого здания времени не остается, надо срочно прервать полет самолета. Это можно сделать только одним способом: сбить самолет.
После 11 сентября, говорит профессор Дершовиц, первые реакции некоторых консервативных политиков сводились к призывам ограничить в США гражданские права и свободы, которые затрудняли контроль над видимыми (и в особенности невидимыми) формами деятельности граждан.
Среди радикальных сред-ств, введение которых квалифицировалось как неотложная мера, была легализация секретного контроля над различными электронными операциями, связанными с передачей определенных категорий информации.
Министр юстиции Джон Эшкрофт предложил привлекать к ответственности всякого, кто оказался заподозренным в связях с террористами, продолжая расследование до тех пор, пока не будет в полном объеме определен характер этих связей.
Естественно, в первую очередь подозрения распространялись на тех, кто не располагал статусом американского гражданина. Арабы и другие лица мусульманской конфессии подвергались, как правило, более тщательной проверке.
Примеры этого рода не представляли собой принципиальных новаций в истории страны. Не только в военное время, но и в периоды различных внутренних кризисов, включая и острые трудовые конфликты на федеральном уровне, раздавались призывы к ограничению гражданских свобод, в некоторых случаях вплоть до введения законов военного времени. В начале XX века некоторые губернаторы, борясь с профсоюзными забастовщиками, объявляли у себя в штатах военное положение.
Дершовиц, который выступал в этом случае и в роли историка, составил таблицу-схему, включающую семь основных параграфов, представлявших своего рода практические инструкции для тех, кому надлежало принимать необходимые меры для поддержания в экстремальных условиях порядка в стране.
Мера первая: существенное ограничение иммиграции и прав чужестранцев, в особенности выходцев из определенных регионов мира.
Мера вторая: введение обязательных внутренних паспортов или других видов свидетельств, удостоверяющих личность предъявителя, который должен всегда иметь эти документы при себе.
Мера третья: инфильтрация ФБР, его офицеров и агентов во все политические организации, симпатизирующие любого рода террористическим целям.
Мера четвертая: многосторонний перехват телефонных сообщений и разговоров, подслушивание с помощью специальной аппаратуры в сочетании со средствами визуального наблюдения, постоянный надзор за теми, кто заподозрен в террористических намерениях или сотрудничестве с террористами.
Мера пятая: задержание и содержание под арестом тех, кто заподозрен в террористических намерениях.
Мера шестая: правительственный контроль над распространением информации по поводу террористической деятельности.
Мера седьмая: усиление проверки, проводимой службами безопасности; засады и заграждения на дорогах; усиленные наблюдения подле театров, ресторанов и других публичных мест, для которых характерны большие скопления людей.
...И еще один новый принцип, сделавший книгу Дершовица скандальным событием: принцип коллективного возмездия.
Хотя коллективное возмездие, замечает криминалист Дершовиц, запрещается международными законами, в действительности в экстремальных ситуациях оно практиковалось даже самыми демократическими странами, развитыми и с наиболее устойчивыми институтами гражданских свобод. Американские и британские бомбардировки германских городов, атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, которые сопровождались гибелью тысяч невинных людей, были возмездием за преступные деяния лидеров этих стран. Лидеры при этом в большинстве случаев лично не страдали: наказанию подвергались их соотечественники, многие из которых не только не разделяли взглядов своих лидеров, но были их политическими и гражданскими антиподами.
Германия после Второй мировой войны должна была выплачивать Советскому Союзу многомиллиардные репарации. Миллионы немцев вынуждены были оставить свои дома на территориях, которые отошли к восточным соседям Германии. Естественно, среди немцев были и те, кто не только не сочувствовал Гитлеру, но был ему враждебен.
Принцип коллективной ответственности, по мнению профессора Дершовица, уместно рассматривать и в казусах, которые связаны с акциями международного терроризма. По опросу, произведенному в марте нынешнего года на территории Палестинской автономии, восемьдесят семь процентов населения одобрили террористические атаки бомбистов-смертников и высказались за их продолжение. Проведенный в одной из школ Газы опрос среди учащихся в возрасте от семи до пятнадцати лет дал результат, поразивший руководство этой арабской школы: семьсот мальчиков из тысячи выразили желание последовать примеру бомбистов-самоубийц, главная цель которых погубить ценой собственной жизни как можно больше израильтян.
Профессор Дершовиц полагает, что всякий эффективный ответ на вылазки террористов обязательно должен включать аспекты коллективной ответственности и коллективного наказания, которые в правовом плане поставят террористов и их пособников в общий ряд. Несомненно, это существенно ограничит возможности террористов по части использования гражданского населения в качестве меча и щита терроризма.
Границы, которые ныне только частью представлены в их классическом наземном виде, требуют, замечает Дершовиц, нового понимания и нового к себе отношения. Эффективный пограничный контроль предполагает продуманную, с технически разработанными приемами координацию со службами безопасности аэропортов и других транспортных узлов.
Естественно, для этого необходимо новейшее электронное оборудование, которое способно обеспечить ожидаемый результат только при наличии квалифицированных специалистов по электронной технике.
Здесь, по мнению автора книги «Почему терроризм работает?», необходимо новое отношение к современным документам, удостоверяющим личность. В Соединенных Штатах существуют разные документы -- номер социального обеспечения, водительские права, медицинская карточка и всякие другие справки, удостоверяющие личность. В ответственных случаях требуется, как правило, документ с фотографией.
Однако ни один из упомянутых или подразумеваемых документов не является удостоверением личности, замечает правовед Дершовиц, в необходимом ныне объеме. Растущая угроза международного терроризма требует, по его мнению, новых средств и способов идентификации, которые позволили бы, в особенности в экстремальных ситуациях, быстро и безошибочно идентифицировать личность. Наиболее эффективной в этом плане была бы, видимо, имплантация в человеческое тело чипов -- крошечных кристаллов, подобных тем, которые употребляются в ЭВМ, с нанесенной на них интегральной схемой. Человек, которому имплантировали чип с записанной информацией, где бы он ни находился, оказывался бы под постоянным наблюдением в своих перемещениях. Локализация искомого человека в случае его розыска сама по себе представляет важную информацию. Информация эта, однако, может не заключать в себе прямых указаний на то, чем во время перемещений занимался человек. Тем не менее в случаях криминального расследования маршруты подозреваемого или обвиняемого могут навести на нужный след.
Подавляющее большинство граждан, естественно, никаких криминальных деяний не совершают. Однако в случае всеобщего или массового имплантирования чипов всякий гражданин оказался бы, по крайней мере потенциально, под таким же контролем службы безопасности или иных государственных служб, как и криминальный элемент.
Мониторинг перемещений каждого гражданина, естественно, не одобряется большинством американцев. Хотя сам по себе мониторинг ни в какой мере не ограничивает и не регулирует передвижения граждан, сознание того, что контроль возможен или уже имеет место, сопровождается чувством психологического дискомфорта. Между тем психологический комфорт, по представлениям и многолетнему опыту граждан открытого общества, важнейший компонент демократии.
Среди средств надежной и практически целесообразной идентификации личности заслуживают внимания, по мнению профессора Дершовица, снятие отпечатков пяточки новорожденного младенца, регистрация его ДНК. Информация этого рода не содержит в себе, говоря канцелярским языком, никаких анкетных сведений о личности, но в случаях необходимости срочной и надежной идентификации представляется, по сути, незаменимой.
Уместно, полагает правовед Алан Дершовиц, было бы создание специальных банков ДНК, где хранились бы генетические данные о гражданах. Наиболее эффективным было бы создание универсального банка ДНК, который позволял бы его ассоциированным членам обмениваться информацией в максимально полном объеме. Учитывая отдаленность этой перспективы, целесообразно было бы рассмотреть возможность создания более ограниченного банка ДНК, где хранились бы материалы, имеющие практическую ценность для криминалистики.
В практическом плане сегодня более настоятельной является необходимость создания единого национального документа идентификации. Документ этого рода, идентификационная карточка гражданина, наверняка вызовет у многих протест. Протест этот не обязательно будет возбуждаться опасениями повышенной угрозы разоблачений, ибо у большинства граждан нет никаких оснований для опасений. Но сам по себе новый национальный единый документ идентификации личности наверняка наведет на мысль о закрытых режимах, где такие карточки давно введены властями.
За индивидуумом в открытом обществе, поясняет профессор Дершовиц, признается исключительное право на медицинскую информацию о нем, на его сексуальные предпочтения, на его религиозные взгляды.
В действительности же, замечает автор книги «Почему терроризм работает?», имеют место в практике и взглядах многих граждан притязания на анонимность, которую они толкуют как право оставаться во многих отношениях вне ведения властей. Атрибуция политических взглядов, включая сведения о принадлежности к той или иной партии, группе, рассматривается при этом как исключительное право индивидуума.
Прежде, сообщает правовед Дершовиц, признанный специалист по гражданским правам и свободам, он сам склонялся к таким толкованиям. Однако после 11 сентября, пересматривая свои толкования, он пришел к заключению, что анонимность, как она понимается многими гражданами, может быть использована -- и была использована 11 сентября! -- против открытого общества, против демократии. Террористы, все выходцы из мусульманских стран, даже при наличии обязательной для каждого простой идентификационной карточки наверняка привлекли бы к себе больше внимания ведомства иммиграции и спецслужб и были бы подвергнуты более тщательной проверке. Отсутствие идентификационной карточки, в которой указаны имя, адрес, номер соцобеспечения, фото и зафиксированы отпечатки пальцев или сетчатки глаза, само по себе предусматривало бы необходимость дополнительного контроля. Документы, разумеется, могут быть и подложные, однако при современных способах электронной проверки фальшивые свидетельства в большинстве случаев распознаются.
«Мы еще не дошли до того, чтобы предъявлять удостоверение личности на улице, я надеюсь, до этого не дойдет», -- говорит профессор Дершовиц. Однако тут же оговаривается, что для всякого, кто не только сидит дома или совершает прогулки, требование предъявить удостоверение личности, адресованное ему на улице, понемногу, видимо, станет в порядке вещей.
Еще один новый принцип, подвергнутый анализу в книге Дершовица: применение методов физического воздействия. Например: как должен вести себя лидер, которого известили, что готовится террористическая операция, один из участников которой схвачен? Операция предусматривает взрыв нескольких жилых домов, информацией об этом располагает схваченный террорист. Обычными методами допроса эту информацию получить невозможно, между тем до намеченного срока взрыва остаются сутки. Должен ли лидер рассчитывать на то, что террорист в оставшиеся часы перестроится внутренне и сам пожелает открыться, или следует, не уповая на гуманный порыв носителя информации, от которой зависят жизни сотен людей, «выбить» информацию, используя средства насильственного дознания?
Насильственные методы дознания, исключенные в американских условиях, применяются в объеме, который почитается необходимым для дела разведками Египта и Иордании. Офицеры секретных служб США получают, по утверждению газеты «Вашингтон пост», информацию от иорданских и египетских коллег на разных этапах следствия. Как заметил один американский дипломат, это позволяет получить от террористов информацию, которую, окажись они на американской почве, получить бы не удалось.
Публичные дебаты по поводу допустимости насильственных методов дознания начинаются в большинстве случаев, говорит правовед Дершовиц, с вопроса: «Вы хотите вернуть нас в Средние века?» Разумеется, речь в этом случае идет о Средних веках, которые были частью истории открытого общества. В закрытых же обществах Средневековье -- время известных всякому школьнику пыток, применявшихся светскими и церковными властями, -- сохраняется в модифицированном виде, а порой и без модификаций, по сей день.
Однако и в том случае, когда участники публичных дебатов уясняют с достаточной отчетливостью, в чем главный смысл и главная цель принудительных методов допроса, аудиторией неизменно ставится вопрос: а какие насильственные методы допроса, исключающие угрозу летального исхода для подследственного, считаются допустимыми?
Когда в числе таких методов, говорит профессор Дершовиц, поминаются стерилизованные иглы, которые предстоит загонять под ногти террористу, отказывающемуся выдать информацию, способную предотвратить гибель или угрозу гибели невинных людей, в аудитории, как правило, возникает общее возбуждение, сопровождающееся жестами негодования и гримасами отвращения.
Примечательно, что дискуссии по поводу смертной казни не вызывают у аудитории такой эмоциональной реакции, как в тех случаях, когда речь идет о пытках, где болевой синдром представляется не только как неизбежный, но и обязательный компонент допроса.
Объяснение этому, видимо, можно найти в том, что слушатели явственно представляют себе боль, какую может испытывать человек, пусть и террорист, которому загоняют иголки под ногти, и как нечто в достаточной мере абстрактное представляют себе смерть приговоренного к казни, пусть того же террориста, не обреченного страдать от боли.
В наш современный век, замечает профессор Дершовиц, смерть, хотя она необратима, на общей с болью шкале оказывается в зоне недооценки, в то время как боль, напротив, -- в зоне завышенной оценки.
Несомненно, это психологический парадокс; преодоление его требует от современной цивилизации, которой международный терроризм бросил роковой вызов, нового интеллектуального осмысления и правовой интерпретации.
|
