|
— Ожидалось, что в здание войдет съемочная группа РЕН-ТВ — о желании террористов выступить перед этой телекомпанией сообщила, как вы помните, отпущенная заложница Мария Школьникова. Но потом бандиты почему-то передумали и пригласили именно НТВ. В это время на Дубровке дежурил я с оператором Антоном Передельским. Сначала с нами провели воспитательную работу в штабе, предупредили, что надо быть осторожными. Чтобы не рисковать людьми, всю техническую группу мы брать не стали и пошли вдвоем — я и оператор. Кроме того, с нами был доктор Рошаль, и, помимо аппаратуры, мы несли три коробки с медикаментами.
Работники спецслужб проводили нас до самосвалов, прикрывавших от возможных выстрелов террористов, и там оставили. Нас предупреждали, что у парадного подъезда ДК лучше остановиться и поставить коробки на землю. Подойти объясниться, сказать, кто мы такие. Рошаль связался с террористами, предупредил, что идет с журналистами. На первом этаже не было вообще никого. Видимо, террористы действительно сосредоточились на втором и планировали в случае штурма обороняться именно там.
— Вы получили какие-то инструкции в штабе?
— Нас просили быть осторожными и... естественно, они интересовались, что творится внутри ДК. Мы в самом деле думали, что нас обыщут на предмет какой-то подслушивающей аппаратуры, попытаются поймать на вранье и выявить в нас агентов ФСБ, которые пришли на разведку... Ничего такого не было. Террористы даже документы у нас не проверили, они действительно нас ждали, хотели выступить по телевидению, объявить официально свои требования. Для них было важно появиться на экране.
Мы рассчитывали попасть в зал, поговорить с заложниками, снять, что там происходит, но нас сразу проводили в отдельное помещение. Наверное, это была подсобка буфета, я точно не знаю. Она была разорена, на столе лежали паспорта, видимо, кого-то из заложников. Мой оператор встретил там своего соседа, делавшего что-то «по хозяйству». Он тоже оказался в числе заложников.
Минуты через три пришел Мовсар Бараев. Я не сразу понял, что он и есть главарь. Но он единственный был без маски и вел себя достаточно вальяжно. О том, чтобы пустить нас в зал, и говорить отказался. Скорее всего не хотел, чтобы мы видели, где заложена взрывчатка, да и заложники наверняка находились не в таком уж прекрасном положении, как тот хотел представить и как говорили шесть женщин, которых террористы привели из зала.
— Какое впечатление произвел на вас Бараев?
— Он считал себя полным хозяином положения. Показался вполне вменяемым, достаточно уверенным в себе человеком, сознающим, что делает. Но от этого не менее жестоким. Очевидно было, что ради своего дела он не задумываясь казнит заложников и всех, кто будет ему мешать. И это не вызовет у него ни малейших душевных колебаний.
— Вы так хладнокровно об этом сейчас рассказываете. Неужели не было страшно? В вашем сюжете крупным планом показаны руки «сестер», перебиравших проводки на поясе смертников...
— В те моменты сердце, конечно, екало. Мы вошли в здание вечером и знали, что утром террористы уже применяли оружие, стреляли по девушкам, которые пытались сбежать. Знали, что был ранен один боец спецназа, подошедший слишком близко к ДК. Но чтобы нам угрожала реальная опасность? Нет, никто в нашу сторону стволов не направлял.
— Вы пробовали выступить в роли переговорщика?
— После интервью мы и доктор Рошаль пытались уговорить отпустить с нами в знак доброй воли немного заложников, но Бараев не согласился.
— В дни захвата журналистов много ругали за то, что они давали лишнюю информацию, которая могла быть на руку террористам. Это потому, что в России нет опыта освещения трагедий такого масштаба?
— Нет, почему же. Есть общие правила работы при захвате заложников. Главное — не навредить людям, не делать неосторожных заявлений. Были ошибки в работе телевидения, это точно, но не смертельные. Оперативный штаб очень тщательно следил за тем, чтобы террористы не получали лишней информации.
— Кто-то предварительно отсматривал материалы?
— Я за себя могу говорить: когда мы перегоняли снятое внутри ДК из нашего автобуса в «Останкино», с нами сидели люди из штаба.
— Это они запретили вам показывать интервью заложниц, умолявших не штурмовать здание, говоривших, что начала спецоперации они боятся больше, чем боевиков?
— Никто нам ничего не запрещал. Мы просто посчитали, что слова женщин не столь интересны и актуальны, сколь речь и поведение Бараева...
— ... интервью с которым НТВ показало уже после его смерти...
— На самом деле это интервью должно было выйти в эфир в пятницу вечером. Решение об этом было принято на самом высоком уровне.
— Это был приказ президента?
— Решение было принято в Кремле. У нас лежало два варианта этого сюжета в семичасовой выпуск новостей — с интервью и без. Бараеву было поставлено условие: мы показываем интервью — он отпускает часть заложников. Сначала он согласился, но в конце концов отказался, чем-то обозленный. Поэтому мы и показали интервью только на следующий день, уже после штурма.
— Не так давно вы рассказывали о событиях в районе Кармадонского ущелья. Уже привыкли прыгать вот так: из огня да в полымя?
— Да мне все время приходится работать в стрессовых ситуациях. Здесь уже вопрос профессионализма. Даже если у тебя сердце уходит в пятки от страха (в этот раз я был к этому состоянию близок), зритель не должен видеть твоих переживаний.
— Вы работаете на НТВ с самого основания, с первого выпуска новостей. О чем был тот сюжет?
— Мы снимали Ленина в мавзолее в октябре 1993 года, когда зашла речь о захоронении Ильича. Генерал Барсуков, тогдашний комендант Кремля, разрешил нам съемку. Добиться этого — большая удача, как и в случае с Бараевым. Везение в журналистской профессии играет очень большую роль.
— То есть своей заслуги в том, что вы стали автором уникальной съемки террористов, вы не видите?
— Разумеется, мы не совершили никакого подвига, и глупо считать себя героем. Мне действительно повезло — я был причастен к этому эксклюзиву. Но на моем месте мог оказаться любой другой журналист — это целиком зависело от боевиков. Я до сих пор не могу понять, почему они выбрали НТВ. Может, им что-то понравилось в наших репортажах, у них ведь в ДК стоял телевизор. Может, кто-то из заложников посоветовал. А может, они вспомнили позицию канала по поводу войны в Чечне в 1995 году, когда мы, в отличие от ОРТ и РТР, рассказывали не только о победах федералов, но и о чеченцах, страданиях мирных жителей, показывали ужасы войны...
Само же интервью получилось несодержательным. Ничего нового Бараев не сказал. Очевидно, что возможностью показать всему миру лицо террориста, ставшего номером один на эти три дня, мы с успехом воспользовались. О сопровождавшем встречу с ним риске я в тот момент не думал. Я просто выполнял свою работу.
|
