|
Дикая картина: заложник выходит из больничных ворот, и на него сразу же набрасываются сорок телекамер. Объятия, слезы... И — категоричные слова родных: “Дайте человеку прийти в себя!”
— Что вы слетелись как воронье?! Мы близких своих не можем забрать, потому что здесь родственников меньше, чем журналистов! — слышали мы у стен различных больниц. — Никаких телефонов, даже имени не скажем. Если вы люди, оставьте нас, пожалуйста, в покое.
Психологи, работавшие все эти дни с заложниками, не менее категоричны:
— Все по-разному реагируют на стресс, но основных последствий всего два: или бурная реакция, или так называемая эмоциональная смерть. Человек уходит в себя, впадает в ступор, никого не хочет видеть. Вот таких надо расспрашивать потихоньку, исподволь заставляя пострадавшего заново переживать случившееся. Делать это надо очень осторожно, чтобы не загнать боль еще глубже.
Мы нашли сотни телефонов заложников “Норд-Оста”, обзвонили десятки родных.
— У меня все хорошо. Только разговаривать я об этом не могу, — примерно так говорило нам большинство бывших заложников. — Сижу сейчас с самыми близкими друзьями, но стараемся эту тему не обсуждать...
Родные тех, кого со дня на день выпишут, благодарили за участие и охотно делились своей радостью:
— Спасибо, нам сейчас столько звонят. Мы даже не ожидали, что нашим близким будет уделено столько внимания. Мы еще в больнице, но динамика очень хорошая. Только что разговаривали с главврачом, завтра-послезавтра нас выпишут, — слышали мы в ответ.
Набираем новый номер. Вместо ответа — рыдание.
— Наташа только что пришла в себя, а до этого все дни была в реанимации. Врачи говорили, что шансов у нее очень мало, — говорит мама Натальи Александровой. — Мы передали ей мобильник, она только что позвонила. Голос слабенький, чувствует себя очень плохо. Ой, девочки, вы не представляете, как это страшно, а ведь Наташеньке всего 28 лет, у нее двое детей...
И снова страшные слова:
— Я не знаю, что с моими друзьями, некоторых еще не нашли, — голос у 19-летней Кати Шевченко глухой, отрешенный. — Я выступала в мюзикле... Что с ребятами?! Господи, хоть бы выжили!
У нашего знакомого Данилы три месяца назад в автокатастрофе погибли жена и маленькая дочка. В тот вечер на “Норд-Ост” пошли его сестра и родители. Он искал своих близких все эти дни. И только вчера вечером узнал страшную правду: отец и сестра умерли, мама в тяжелом состоянии, но жива...
За последние два дня из городских больниц уже выписали около 300 бывших заложников. Их уже опросили следователи, со всех взята подписка о неразглашении.
Перед вами истории тех людей, кто не только чувствует себя хорошо, но и в состоянии хоть что-то рассказать о 57 часах пережитого ими ада.
Ирина ЧЕРНЕНА, 38 лет, классный руководитель школы №1314: “В ночь перед штурмом они продемонстрировали, как нас взорвут”
— На мюзикл мы пошли вшестером. Я с маленькой дочкой и мои бывшие ученики — Аркаша Герасимов со своей девушкой Людой и Андрюша Чуличков вместе со Светой. Фамилий девочек я не знаю, познакомились мы только на “Норд-Осте”. А с ребятами своими, хоть они и закончили школу шесть лет назад, мы до сих пор дружим... Все дни слились в одно сплошное белое пятно, но некоторые моменты я помню очень четко.
Помню, как все началось: на сцене — летчики, сюжет очень патриотичный, поэтому, когда и в зале, и на сцене появились еще и люди в камуфляже, никто не удивился — значит, так надо. Но тут меня толкнул в бок Аркаша, он уже был до этого на “Норд-Осте”. Голос растерянный: “Это не по сценарию”. Выстрелы вверх, боевики абсолютно трезвые, говорят очень четко: “У нас претензии не к вам, а к вашему правительству!” Я как-то сразу почувствовала, что это надолго. И все время волновалась за дочку, Оленьку. Слава богу, ее отпустили в первую очередь, когда вывели детей. Только после того как мне перезвонили родные и сказали, что она уже дома, я немного успокоилась. А вообще нам, конечно, было легче, чем другим: нас не рассадили, мы о многом разговаривали с ребятами, держались вместе, подбадривали друг друга.
Я пыталась поговорить с ближайшей к нам женщиной-камикадзе, но она не шла на контакт... Тяжело было только первые сутки: духота, очень хочется есть, да еще и эта жуткая оркестровая яма и невозможность привести себя в порядок... А потом наступило отупение, уже ничего не хотелось, мы к этому кошмару начали привыкать. Из-за жары многие сняли одежду, боевики тоже скинули камуфляж и остались в “гражданке”. На некоторых из них были “норд-остовские” футболки.
То, что пошел газ, я поняла сразу — на какую-то секунду в зале появился терпкий неприятный запах. “Снимайте одежду и дышите через нее!” — крикнула я ребятам и сама стянула кофту. Еще секунда — раздались выстрелы. Но мы уже дышали в свитера, нагнули головы к коленям. Помню первые несколько секунд, топот ног. И — провал. Очнулась в реанимации.
А то, что они бы нас взорвали... В этом можно было не сомневаться. За несколько часов до штурма им, видно, что-то померещилось. За считанные секунды террористки окружили весь зал, потянули руки к поясам. Меня поразили четкость и скорость, с какой они это все сделали. Словно они не раз уже в этом зале тренировались: каждая отсчитала ровно шесть кресел, и получилось, что они везде, и если им дадут команду, не выживет никто.
Андрюша живой, я разговаривала вчера с его отцом, он пока в больнице. Аркашу еще не нашли. О судьбе девочек тоже ничего не известно. Главврач 1-й Градской, куда меня отвезли, сказал нам потом: “Кто догадался дышать через тряпку — выжил. Сегодня ночью от отравления умерли еще трое”. Я видела, что Андрюша со Светой успели снять одежду и приложили к лицу. А Аркаша с Людой — неужели нет?!
Татьяна КОПЛАКОВА, 18 лет, студентка медицинского колледжа: “Я была как зомби и видела весь штурм”
— На “Норд-Осте” я была вместе с мамой и тетей. Мы сидели в бельэтаже, во втором ряду. Нам повезло: пушку ни на меня, ни на моих родных никто не наставлял, нас не разделяли. Попросила у боевиков воды — дали, захотела позвонить папе — разрешили набрать по мобильнику.
Я разговаривала с женщинами-камикадзе. Одна из них контролировала наш ряд. “Я не хочу умирать, но готова это сделать ради идеи”, — говорила она.
В ночь перед штурмом чеченцы сказали: “Вот придет завтра в 10 утра представитель президента, и вы все, может быть, останетесь живы”. Но надо было видеть их глаза! Никто из нас не сомневался, что они нас все-таки взорвут...
Когда пошел газ, я его сразу заметила: на секунду появился серо-зеленый туман, который тут же развеялся. Я увидела, как женщины-боевички тут же заснули, никто из них не успел даже пальцем пошевелить. А мужики не вырубились, забегали сразу, закричали что-то по-своему и стали палить куда попало. Я так и не заснула и видела весь штурм своими глазами. Хотя, если честно, когда пошел газ, подумала, что это все, конец, сейчас взорвут. Только теперь я понимаю, что он принес нам не смерть, а жизнь.
Все было молниеносно. “Альфовцы” четко знали, что делать. Не было никакой неразберихи, каждый занимался своим участком. Когда выстрелы прекратились, начали выносить раненых. К нам тоже подбежали: “Можете сами идти или помочь?” Я была как зомби, ничего не соображала. Вышла своими ногами, а маму с тетей отправили в больницу. Слава богу, все живы, мама уже дома, тетку сегодня выписывают.
Договориться с бандитами все равно было нельзя, и войну за один день никто бы не прекратил — мы это прекрасно понимали. И молились на наши спецслужбы: “Хоть бы они хоть что-то придумали и я выжила!”
Мария ЛЕБЕДЕВА, 18 лет, студентка:“Они все были обдолбанные”
— Я сидела на балконе, в 34-м ряду. Мы давно хотели сходить на этот мюзикл, да все времени не было. Отправились на “Норд-Ост” совершенно случайно. Нас было несколько человек. Мы встретились в кафе и в тот же вечер купили билеты.
Террористы вели себя с самого начала более чем странно. Они вздрагивали при малейшем резком движении. Чуть что — орали на заложников, могли в нас кинуть каким-то предметом. Было ощущение, что они очень нервничают, их что-то сильно беспокоит. Нервы — ни к черту, это было заметно.
На балконе сидели шесть террористов — три женщины и трое мужчин. Они точно были обдолбанные! Нет, не пьяные, а под наркотой. Я смогу отличить человека “под кайфом” от нормального. Да и поведение у них было неадекватным — мутноватый взгляд, постоянно “на стреме”, будто их все время колбасит. Не похоже, чтобы они пили. Правда, как кололись, я тоже не видела. Да и кто же это делает публично! Но они периодически выходили в коридор, наверное, там и “вмазывались”.
Кормили нас немного, но чувства голода не было, есть совсем не хотелось. В первую ночь чеченцы раздали детям сэндвичи, а нам кинули шоколадки. Принесли газировку.
Все террористы время от времени снимали маски. Я внимательно вглядывалась в лица чеченских женщин. Мне показалось, что им всем было не больше двадцати. Свои имена они не называли.
Все террористы общались со взрослыми заложниками, с детьми никто из них не разговаривал. На наши вопросы отвечали спокойно, вежливо, но очень сдержанно. Так — несколько фраз, никаких подробностей. Иногда они нас не понимали, переспрашивали. Скорее всего из-за наркотиков — у них была замедленная реакция и рассеянность.
Я не знаю, когда запустили газ, так как в это время уже крепко спала. Не слышала ни взрывов, ни выстрелов. Очнулась уже в больнице...
Евгения ПРИВАЛЕНКО, 15 лет, школьница: “Боевиков в здании было около сотни”
— Мы сидели во втором ряду бельэтажа. На спектакль пошли всем классом. Когда начался захват здания, нас рассадили по разным углам зала. Разговаривать между собой чеченцы не запрещали, но мы старались говорить как можно тише. Бараева мы видели редко, он практически не выходил к нам.
Спали на стульях, хотя в самом начале чеченцы обещали, что нам дадут одеяла и матрасы. На пол ложиться не разрешали, также нельзя было самостоятельно передвигаться по залу и вставать с мест.
Мне кажется, что боевиков в зале было гораздо больше, чем говорят. Каждый час в зале появлялись все новые лица. Вы знаете, это очень странно: ведь обычно за несколько дней, проведенных вместе, все друг к другу привыкают, уж в лицо-то друг друга точно знают, а тут... Я думаю, что их находилось в здании около сотни.
Алла ИЛЬИЧЕНКО, 28 лет, бухгалтер туристической фирмы: “Пора начинать молиться”, — за час до штурма сказала мне чеченка”
— Я пошла на мюзикл, чтобы избавиться от депрессии, которая накрыла меня несколько дней назад. Что-то не ладилось на работе, начались проблемы в личной жизни, правильно говорят, что беда одна не ходит. Мало того, вечером того же дня у меня украли сумку с документами, а билет на “Норд-Ост” я случайно положила в карман пальто.
Когда начался захват здания, я даже не удивилась и не испугалась — продолжала думать о своих проблемах. Тогда я даже предположить не могла, что все продлится так долго.
Я сидела в партере, в 15-м ряду. Рядом со мной — девушка-камикадзе. Люди, которые были рядом, практически не общались. А меня такая тишина угнетала. Пришлось разговаривать с чеченкой. Она сначала не обращала на меня внимания. А потом ничего, разговорилась. Рассказала, что у нее в прошлом году погиб брат, а полгода назад убили мужа.
“Мне больше нечего терять, у меня никого не осталось, поэтому я пойду на все, хотя понимаю, что это неправильно”, — сказала она мне. И стало еще страшнее — в этот момент я окончательно поняла, что живыми мы отсюда не уйдем. Имени своего она не назвала. Когда я спросила про возраст, ответила, что самой старшей здесь 25 лет.
В гражданскую одежду никто из боевиков не переодевался — я этого, во всяком случае, не видела. Так и оставались в камуфляже.
На вторые сутки в зале стало очень душно. Многие снимали с себя одежду. Самый неприятный момент для меня наступил, когда в оркестровой яме организовали туалет. Выводили всех по очереди — по 20 человек за раз. Это достаточно унизительное зрелище. Приходилось рвать на себе одежду и использовать ткань в качестве туалетной бумаги. У многих заложников были проблемы с желудком, их рвало прямо под кресла, где они сидели.
Я не сомневаюсь, что все террористы были готовы взорвать здание, и они это сделали бы. Та самая чеченка за час до начала штурма сказала: “Пора начинать молиться”.
|
