|
Вчера продолжал действовать запрет, который столичный Комитет по здравоохранению наложил еще в субботу на распространение в прессу какой-либо информации, касающейся состояния заложников. Докторам, которые заняты реабилитацией пострадавших, а также главврачам тех больниц, где находятся освобожденные заложники, строго-настрого запрещено давать интервью. Запрет был передан в больницы телефонограммой по просьбе представителей ФСБ. Почему же силовые структуры так заинтересованы в информационной блокаде? Что с пострадавшими заложниками?
— Мы готовились к штурму с первого дня, — признались “МК” в приватной беседе врачи больницы №13. — Собственно, начальство даже назвало нам примерную дату — вечер 25-го или утро 26 октября. Как видите, они не ошиблись.
Доктора знали об операции спецслужб заранее
Пока все столичные руководители в белых халатах отказываются давать какие-либо комментарии по работе медиков в эти страшные дни, ссылаясь на запрет прокуратуры и ФСБ, но кое-что все же удалось выяснить. Итак, с вечера среды, когда стало известно о ЧП в театральном центре на Дубровке, ряд городских больниц перешел на особый режим работы. НИИ имени Склифосовского закрылся на прием пациентов — госпитализировали лишь тех, кто поступил “самотеком”. Уже в четверг врачи постарались выписать нетяжелых больных, вызвав тем самым жуткий гнев со стороны пациентов: “Выкидываете нас умирать на улицу!” Также к большому наплыву пострадавших стала готовиться 13-я горбольница, ближайшая к месту трагических событий. Из расположенного напротив ДК подшипникового завода госпиталя ветеранов войны вывезли всех пациентов (524 человека) — опять же расчищали места для заложников.
“Час икс” наступил в субботу в 6.15. “Нас никто не предупредил о возможном характере травм, все ждали огнестрельных ранений”, — рассказывают врачи. Действительно, лишь только когда штурм закончился, в медицинскую службу города поступил приказ: срочно обеспечить бригады “скорой” и больницы дополнительным запасом нолоксона. Это лекарство применяется при сильных отравлениях наркотическими веществами, например опиумом. Обычно пара-тройка ампул и так есть у каждой бригады, но в то утро этого было явно недостаточно.
Сами врачи называют эвакуацию заложников из здания ДК в больницы абсолютно беспрецедентной в истории московской медицины. 350 машин “скорой помощи” плюс несколько десятков автобусов — такого еще не было! Хотя не всех, в том числе детей, удалось довезти до больниц живыми. Так, одного 11-летнего мальчика нашли мертвым.
Во время поездки из ДК в больницу люди умирали от: западания языка, травматического или болевого шока, острого отравления, сердечно-сосудистой недостаточности, дыхательной недостаточности, гипертонических кризов, анафилактического шока. К слову, эвакуация в автобусах — далеко не лучший способ доставки больных, но у медиков просто не было другого выхода. Да и 13-я больница — не идеальное место для приема таких пациентов. В том же НИИ Склифосовского есть очень сильный центр отравлений. Но 13-я — всего в трех минутах езды от улицы Мельникова. В итоге там скопилось более 300 пострадавших, а в “Склифе” — всего 40, в том числе 10 — в реанимации. Двух раненных пулями боевиков отвезли в “тюремную” 20-ю больницу (сюда свозят всех преступников). Везли их на “скорой”, но, естественно, под усиленной охраной.
К тем, кто относительно быстро пришел в себя, тут же были допущены сотрудники правоохранительных органов для допроса. Следователи должны были заполнять сразу два документа — постановление о признании людей пострадавшими и протокол допроса. Освобожденных заложников опрашивали на предмет их проживания или прибытия в Москву. В последнем случае представителей правоохранительных органов интересовало: откуда, каким номером поезда прибыли люди, где проживали, когда собирались отправляться назад и имели ли обратные билеты. Видимо, силовые структуры пытаются подробным образом выявить, нет ли среди пострадавших переодетых боевиков.
После ознакомления с личностью опрашиваемых следователи особо интересовались ходом развития ситуации. Пострадавших спрашивали: как произошел момент захвата, как разворачивались события, как вели себя они лично, другие люди, находящиеся в зале, и, естественно, боевики. С особой тщательностью опрашивали освобожденных о моменте начала штурма: где они были, как себя вели заложники в общей массе и они лично? Наибольшее внимание следователи все-таки уделяли описанию внешности боевиков и их поведению.
Опрос каждого из пострадавших — по крайней мере, в тех больницах, где бывших заложников было мало, — производился в присутствии врача больницы. Одновременно на тех этажах больниц, где разместили пострадавших, выставили несколько человек из ОМОНа для охраны экс-заложников.
В 13-й больнице одна из пациенток подозревается в том, что она — террористка
Представитель 13-й горбольницы в неофициальной беседе заявил репортеру “МК”, что среди пострадавших заложников, доставленных к ним, имеется несколько человек, не больше пяти, с несерьезными огнестрельными ранениями. Основной диагноз у всех остальных — отравление.
Главный вход в 13-ю клиническую до сих пор напоминает растревоженный улей. У входа в клинику скапливаются близкие не только заложников, но и родственники обычных пациентов больниц. Они приехали на свидание, привезли продукты, одежду, но и их тоже не впускают на охраняемую территорию. Вдоль забора по периметру выставлена вооруженная охрана, дабы ни у кого не возникло желания перелезать через него.
В разговорах с родственниками заложников выясняется, что им звонят доктора, сообщают, в какой палате лежат освобожденные, каково их состояние, говорят, что с пострадавшими работают психологи МВД и МЧС. Кроме того, сотрудники правоохранительных органов пробуют установить личности шести человек, отпущенных рано утром из 13-й больницы врачами. Как выяснилось, пока была неразбериха, доктора отпускали тех, кто хорошо себя чувствовал. Возможно, что среди этих шестерых оказались и боевики.
В субботу в три часа списки находящихся в больнице еще не готовы. В это время на территорию 13-й больницы проезжает микроавтобус с надписью ГП “Ритуал”. Пожилой человек в очках и кепке сообщает, что будто бы в больнице находится 40 трупов. Напряжение нарастает, люди требуют хоть какой-то ясности.
Очередной мужчина пробивается к воротам и сообщает милиционеру, что у него там ребенок.
— Сколько лет? — интересуется представитель правопорядка.
— Шестнадцать, — отвечает мужчина.
— Ну какой же это ребенок? — ухмыляется охранник.
— Вы говорите как чеченцы... — отшатывается отец девочки.
Оказывается, его дочь Юлия с молодым человеком решили, как и многие другие, в среду вечером сходить на мюзикл “Норд-Ост” и остались там на всю неделю. Юля звонила по мобильному один раз из ДК, сообщала, что с ней все в порядке, и просила идти на Красную площадь митинговать, после этого никаких вестей от нее не было.
Наконец-то появились точные цифры: в 13-й городской клинической больнице 329 освобожденных заложников. Все они распределены по нескольким отделениям: терапевтическое, кардиологическое, хирургическое, гинекологическое, неврологическое и реанимационное. В реанимации около 50 человек, из них семеро не опознаны. О скончавшихся в больнице информации нет. Главврач подтверждает, что, каким бы хорошим ни было состояние человека, до завтрашнего вечера никого не отпустят, “а лучше настраиваться на понедельник”.
После того как весь список огласили два раза, зал, набитый до отказа, быстро очистился, остались только опоздавшие, хотевшие еще раз проверить фамилии. Оставшимся разрешили написать записки родственниками, принесли даже пачку принтерной бумаги. Вот несколько отрывков из писем: “Валера, мой мальчик, я горжусь тобой, ты проявил мужество, но теперь все будет хорошо...” — пишет молодая симпатичная женщина. Бабушка пишет внучке: “Ксюшенька, дорогая, с нетерпением ждем от тебя известий, целую, бабушка”. Майор милиции пообещал лично разнести все записки по отделениям, их набралось несколько десятков.
Ближе к вечеру практически ни с кем из родственников выздоравливающие экс-заложники не связывались. По некоторым данным, звонить им запретили сотрудники правоохранительных органов, дабы раньше времени какие-то ненужные подробности штурма или содержания их во Дворце культуры не просочились в прессу.
Вчерашнее утро в 13-й городской больнице начинается с шоковой информации: выявлена женщина, подозреваемая в принадлежности к террористам. Внешне она напоминала чеченку, ночью стала вести себя в больнице неадекватно. По не подтвержденным, но и не опровергнутым прокуратурой Москвы данным — в пресс-службе заявили, что “идет проверка, факты устанавливаются”, — правоохранительные органы выявили на ее руках и одежде наличие следов пороха. Ночью же ее переводят из больницы в распоряжение следственных органов. Репортеров “МК”, пытающихся проверить эту информацию в больнице, задерживают органы ФСБ — “как свидетелей”.
К моменту подписания номера главный врач 13-й клинической больницы Леонид Аронов заявляет, что после 14.00 у здания 13-й городской больницы появятся списки пострадавших, которые будут выписаны в воскресенье. Это почти 200 человек. Также появятся списки пострадавших, к которым после 16 часов начнут допускать родных. Пока же Аронов предлагает родственникам “не мерзнуть у больницы, а, по возможности, съездить по домам и взять необходимые вещи”. Однако в администрации больницы нам не подтверждают информацию о выписке пострадавших или о возможном посещении их. Зато сообщают, что детей до 14 лет у них нет, а личность одной из экс-заложников — женщины 26—28 лет — до сих пор не удалось установить...
Охрана не отрицает, что в 15-й больнице лежит раненый боевик
15-я городская больница была немедленно закрыта для посещения, как только прошла информация, что туда везут пострадавших при штурме. Отменены выписки выздоравливающих, посещение больных, а всех пациентов, прибывающих в больницу по “скорой помощи” не с места трагедии, отправляют в другие клиники. Единственным исключением в субботу стало приятное событие: после полудня из ворот больницы медсестра в голубом костюме вынесла новорожденного мальчика в белоснежном конверте. Он родился 21 октября, и сегодня отец приехал забрать жену и сына.
Вскоре появляется неофициальная информация от сотрудников больницы, что именно в “пятнашку” будут доставлять тела убитых боевиков. У патологоанатомического центра выстраивается двойное оцепление. Посты ГИБДД перекрывают все подъездные маршруты, пропуская только ФСБшные и милицейские машины. Подъезжают бойцы внутренних войск. Оцепление у “пятнашки” получается почти такое же, как на Дубровке. “Скорее всего, трупы боевиков все-таки привезут к нам”, — говорят врачи.
— В больнице под видом пострадавших, раненых могли оказаться террористы, — пояснил милиционер, с которым удалось разговориться у ворот больницы. — Боевик мог легко завести в подсобное помещение кого-нибудь из заложников и под дулом автомата заставить раздеться. Затем гражданскую одежду надеть на себя. Поэтому до понедельника здесь будут работать следователи и никого, включая родственников, в помещение больницы не пустят.
Милиции становится все больше. Выходящие из больницы врачи говорят, что автоматчики стоят даже на этажах.
Ближе к вечеру просачивается слух, что именно в этой больнице лежит раненый террорист. Имени узнать не удается, но говорят, что он поступил с огнестрельным ранением.
— Этот не убежит, — признались корреспонденту “МК” милиционеры, — его даже привезли под охраной не хуже, чем у президента.
В кармане у одного из милиционеров трещит рация, он слушает трубку и тут же заглядывает в будку охранника:
— Ни одной машины без проверки не выпускать.
Оказывается, прошел слух, что пропал... один больной из числа заложников.
— Ничего, — успокаивает меня милиция, — это может быть просто слух, чтобы усилить нашу бдительность. Существует такой прием. Мы ведь здесь с самого утра стоим, мышь не пропустили.
Все машины тщательно проверяют. Даже “скорые”, которые покидают больницу.
К воротам подъехал грузовик с серым фургоном — в таких обычно развозят хлеб. Бросаемся к кабине водителя. Оказывается, привезли медикаменты. Водитель показывает документы и накладные, но все равно его просят открыть кузов. Стражи порядка не поленились даже забраться внутрь.
— А это медикаменты для заложников или для всех больных? — спрашиваю экспедитора.
— Для всех, конечно, — отвечает он мне.
— Здесь эти медикаменты с утра ждут, — кивнул милиционер.
Мне показывают на женщину за воротами. “Она уже с утра приезжала. Услышала, что ее ребенок в реанимации, и сознание потеряла. Потом оказалось ошибка... Нам жаль, что так случилось”.
Ирина Михайловна — мама Сергея Малькова. Сереже 26 лет. На “Норд-Ост” пришел со своей любимой девушкой Жанной. Жанне 22 года, ее отвезли в 13-ю больницу. Когда Ирина Михайловна в среду вечером увидела “Новости”, ей стало плохо, и весь четверг врачи “скорой” откачивали ее реланиумом. В пятницу Ирина Михайловна приехала в Москву из Клинского района, где она живет, и весь день мыкается по больницам.
Передачи принимают сотрудники милиции с торца больницы, там, где находится пункт приема крови. Их складывают в небольшую тележку, как в супермаркете, и отвозят в здание. Но больные получают гостинцы не сразу: сначала нужно проверить, нет ли чего подозрительного в этих пакетах. Пока ничего не нашли.
Стемнело. Продрогшие, греемся с охранниками в будке. Вдруг из темноты от приемного отделения к будке подходят двое стражей правопорядка.
— Нагорняк есть у вас в списке?
— Да, — отвечает охранник.
— Вычеркните — его больше нет.
— То есть как нет? — не понимаю я. — Его выписали?
— Нет, он умер, — ответили милиционеры и побрели назад.
— От чего? — кричу им вслед.
— Не всякий газ можно применять к сердечникам, — объясняют мне.
Вскоре сменившиеся охранники не подтверждают информацию, что человек по фамилии Нагорняк умер. Дай Бог, чтобы они оказались правы.
Корреспондент “МК” побывал на приеме родственников в Склифе
В институт имени Склифосовского вчера не зарастала народная тропа. Несметное множество родственников осаждало проходную главной больницы города. И каждый стремился поделиться своей страшной историей.
Вот, например, Руиддин и Ирина Эльмурадовы из Лобни. Руиддин работает в аэропорту “Шереметьево”, начальник авторемонтной службы “Аэромара”. Супруги вместе пошли на “Норд-Ост” и сгинули в недрах ДК. “Пока удалось найти только отца, — рассказывает старший сын Руиддина Алишер. — Он чувствует себя нормально. Знаете, нам повезло. Мы увидели Рудика, когда показывали сюжет с Путиным в Склифе, — он лежал в той же палате, в углу. Конечно, тут же помчались сюда”. О судьбе Ирины Эльмурадовой пока ничего не известно.
Молодая девушка Ольга разыскивала отца и мать, которые также оказались в заложниках. Обзвонив и объездив все больницы из “черного списка”, она вчера наконец узнала, что Татьяна Николаевна Жаботинская лежит в Склифе и чувствует себя нормально. Отец, Юрий Данилович, пока считается пропавшим без вести. Заместитель директора Иркутского авиационного производственного объединения, он тем не менее работает в Москве. Обычно Юрий Данилович навещает жену в Рыбинске, где та живет постоянно, а в этот раз супруги решили сломать традицию — жена приехала в Златоглавую, благо и повод был — 23-я годовщина свадьбы. По такому случаю Татьяна Николаевна уговорила мужа сходить на мюзикл.
“Я не понимаю, почему власти не объявляют список погибших, — недоумевает Ольга. — Уж лучше знать страшную правду, чем находиться в неведении. А у моего отца, как назло, нет с собой паспорта”. За сутки до штурма, в 5.30 Татьяна Николаевна звонила из ДК дочери и шепнула, что на всякий случай забрала документы отца к себе. Ольга уже была в одном морге, но, к счастью, безрезультатно.
Одна из пострадавших, госпитализированных в НИИ имени Склифосовского, — 52-летняя Нонна Шигарева. Сюда же попала ее сестра, 46-летняя Наталья Сучкова. Нонна приехала к Наталье в гости из Костромы решить кое-какие вопросы по бизнесу. А вечером дамы решили развлечься и вместе отправились посмотреть мюзикл “Норд-Ост”. И не вернулись.
Вчера (только с третьей попытки!) родные Шигаревых нашли в списке своих родственников. Но пройти туда они не смогли. Сам корпус, где находятся пациенты, охраняется как военная база.
Не повезло гражданке Австрии Регине Богенсбергер. Она искала в Склифе соотечественницу — 43-летнюю Эмилию Гридову-Юсунофф (она вышла замуж за иностранца и уже давно живет за рубежом). Охранники сочли, что настойчивая дама, почти не говорящая по-русски, — представитель посольства, и пропустили Регину внутрь. Вместе с ней под видом переводчика прошел и корреспондент “МК”.
Уже в Склифе становится ясно, по какой именно схеме налажен прием посетителей. У граждан забирают паспорта и по милицейской базе данных проверяют, являются ли они родственниками заложников. Если информация подтверждается, визитеров группами по 4 человека отводят в приемную заместителя главного врача института по лечебной части Владимира Рябинина. Со всеми посетителями он беседует индивидуально. Он знает о судьбе буквально каждого пациента.
Невольно начинаем вести прием вместе. Рябинин еще раз подтверждает нам, что ни у одного пациента нет огнестрельных ранений. Кстати, другие врачи Склифа предполагают: спецслужбы использовали фторотан-наркотик — сильное усыпляющее психотропное вещество.
Австрийку Рябинин разочаровал. “У нас нет пациентки с таким именем, — признался заместитель главного врача. — Но, знаете, есть одна женщина примерно 52—53 лет. Состояние тяжелое, она до сих пор не пришла в себя. Естественно, идентифицировать пациентку мы не можем. Пусть приезжает представитель посольства или, еще лучше, муж. Тогда мы проведем его в палату”.
Следующий посетитель — мама 14-летнего Никиты Заболоцкого. Актер детской труппы мюзикла, Никита уже успел прославиться на всю страну в субботу: именно его “проинтервьюировал” в палате Владимир Путин. Заболоцкий — единственный несовершеннолетний пациент Склифа. “Состояние мальчика стабильное, — обнадежил маму Рябинин. — Можете отдать передачу через медсестру уже сегодня вечером”. Передачу принимают по той же схеме: предъявление паспорта, сличение документов с базой данных...
Уже в дверях сталкиваемся с мужчиной, брат которого вместе с двумя сыновьями тоже оказался в числе заложников. Мальчикам 9 и 12 лет. От газа пострадал именно их папа (детям каким-то образом удалось вырваться из зала в момент начала штурма, и они уже дома). Брат заложника пришел с теми же сакраментальными вопросами: жив ли? здоров? передачу примете? Очень хочется верить, что в кабинете Рябинина он получил утвердительный ответ.
В Институте скорой помощи им. Склифосовского сегодня находятся 46 заложников. Именно лежат люди, которые находятся в самом тяжелом состоянии. В основном это пожилые люди, на которых газ подействовал особенно тяжело. Большинство из них сутки не приходили в сознание.
— Помощь хирургов пострадавшим не потребовалась, так как раненых у нас нет. Все тяжелобольные поступили к нам с отравлением газом, — рассказывают сотрудники Склифа. — На данный момент все нуждающиеся подключены к аппаратам искусственного дыхания. Больных распределили в отделение нейрохирургии и кардиологический центр. К сожалению, на всех мест не хватило, поэтому тем, кто находится в более-менее нормальном состоянии, предоставили койки в других отделениях.
На дверях Первой Градской больницы вчера был вывешен список пострадавших, напротив большинства фамилий официальный диагноз — “отравление газом”. Кому-то довольно быстро удастся прийти в себя, кто-то, возможно, останется инвалидом на всю жизнь, а иным... Перед ними уже не оправдаться.
Очень многие из тех, с кем говорили в больницах репортеры “МК”, требуют от властей немедленно раскрыть списки погибших и дать людям возможность с точностью узнать, кто жив, а кто погиб при штурме. “Президент в субботу просил прощения за то, что всех не смогли спасти, — говорят родственники экс-заложников. — Мы верим ему, верим, что штурм был необходим и что силовики сделали все что смогли, — говорят люди. — Так пусть уж и сейчас ведут себя достойно — лучше знать ужасную, но правду, чем умирать от неизвестности”.
|
