Печать Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru) "Время", вперед! "Имя: “Время” Дата рождения: 1 января 1968года Родители: Юрий Летунов Примерное количество выпусков: 12500 Канал-вещатель: ОРТ За долгие годы существования программы “Время” в эфире у каждого в нашей стране выработался рефлекс — ровно в 21.00 нужно включать телевизор и смотреть новости. Для многих нынешних руководителей и звезд экрана “Время” было школой профессионального мастерства, а по сюжетам этой программы в советское время аналитики ЦРУ определяли расстановку сил в Политбюро. Сейчас только старшее поколение помнит, что до появления “Времени” на отечественном телевидении был острый дефицит новостных программ. 28 июля 1957 года стали выходить “Последние известия”, в начале 60-х их сменили “Теленовости”. А новый, 1968 год начался с премьеры — 1 января начала работу информационная программа “Время”. Поначалу она выходила пять раз в неделю и длилась 30 минут, что для программы подобного рода было уже непривычным: до этого выпуски “Теленовостей” укладывались в 10—15 минут. Программа содержала до 20 блоков, которые включали в себя сюжеты на разные темы: политические, культурные, спортивные. Так, в самых первых выпусках “Времени” рассказывали об испытательном пробеге нового “ГАЗ-24”, о подмосковном совхозе “Заря коммунизма”, о введении системы виз в ГДР и т.д. У истоков программы стояли журналисты Владимир Бирюков, Юрий Фокин, Леонид Золотаревский, Юрий Гальперин, однако настоящим родоначальником программы считается Юрий Летунов — главный редактор “Времени” с 1968 по 1977 год. Благодаря ему “Время” стало событием для всей страны. У новой программы появилась собственная сеть корпунктов практически по всему миру, и отныне свежая информация поступала в эфир из первых рук. Дикторов “Времени” — Нонну Бодрову, Игоря Кириллова, Анну Шатилову, Евгения Суслова, Азу Лихитченко, Виктора Балашова и многих других — народ просто боготворил. Их работа в эфире тоже имела свои особенности. Сухой официозный язык ТАСС был очень скучным, но вносить какие-либо изменения дикторы не имели права. За неправильно прочтенную правку, внесенную рукой престарелого члена ЦК, можно было вылететь с работы. А сообщения с подобными правками очень часто приносили с телетайпной ленты прямо во время эфира. Дикторам их доставляли ползком, чтобы “курьер” не попал в кадр. В 1977 году программа была удостоена высшей награды — Государственной премии СССР — 5000 рублей на 13 человек. По этому случаю был устроен праздник для всей редакции в ресторане гостиницы “Украина”. В 1979 году хронометраж передачи увеличился на пять минут, однако отданы они были все же политике, которой, как считали “наверху”, советским людям крайне не хватало. В 1991 году новый руководитель ЦТ Егор Яковлев вычеркнул привычное название информационной передачи из эфира, и на ОРТ появились “Новости”. Однако в декабре 1994 года программа “Время” была возрождена и сегодня по-прежнему остается лидером в рейтинге информационных программ. КРЕМЛЕВСКИЙ СОЛОВЕЙ Игорь КИРИЛЛОВ: «Я всегда старался быть подальше от начальства» Игоря Кириллова можно по праву назвать живой легендой, символом телевидения 60-х, 70-х и 80-х годов. В него были влюблены все женщины СССР, а его речь стала эталоном русского языка. Он умел одинаково профессионально работать в совершенно разных жанрах — вел прямые репортажи, был постоянным ведущим популярного в те годы “Голубого огонька”, но слава “второго Левитана” к нему пришла после программы “Время”. Передачи, которой Игорь Леонидович посвятил 30 лет своей жизни. — Игорь Леонидович, с чем связаны ваши самые яркие воспоминания о том времени? — Самый интересный период мо-ей жизни — это начало работы. 50-е годы, так называемая хрущевская оттепель. Телевидение тогда делало только первые шаги. На первом месте были газеты и радио. Даже комитет наш назывался — по радио и телевидению. А после союза “и” — это уже второй сорт. Но люди, собравшиеся на Шаболовке, были, можно сказать, первооткрывателями всего телевидения. Самое интересное — жили ведь все на энтузиазме. Главным для нас были не деньги, а творчество. И моей самой любимой работой всегда была репортерская. Причем тогда были живые репортажи — с заводов, фабрик. Сейчас даже трудно себе представить — огромные камеры, очень много света. На репетициях вроде бы собеседники говорят — а я все запоминаю. Потому что, когда включаются камеры, подавляющее большинство забывает о том, что они должны говорить. Вместе с Юрием Фокиным мы делали много репортажей из военных частей. Помню, погружался на дно на подводной лодке “Щука” времен войны. Как наши операторы вносили туда камеру, весившую около 400 кг, сейчас даже не представляю. Потом пошли музыкальные программы, “Голубые огоньки”. Но главным, конечно, был информационный жанр. Ради этого, собственно, я и был принят на работу, хотя о профессии диктора никогда даже не мечтал. Я закончил театральное училище им. Щепкина, работал на ЦТ помощником режиссера. А в будущем очень хотел стать режиссером-постановщиком. — Но в штат на Шаболовку срочно нужен был мужчина, и вы стали первым мужчиной-диктором. — Нет, до меня был Андрюша Хлебников. До этого он всю жизнь работал на радио, а на ТВ проработал полгода, что ли. Но как-то не сошелся характером с руководством и ушел. Дикторский конкурс для меня был совершенно неожиданный. Я был помощником режиссера в музыкальной редакции, и в тот день у нас записывался хор старых большевиков. Начали репетировать, а я очень переживал: людям за 80, в студии яркий свет, жара. Как они выдержат? А в перерыве между их репетицией и выступлением я участвовал в конкурсе. Что самое удивительное — прошел его! (На конкурсе Кириллов поразил всех четким чтением наизусть статей из “Правды”. — Авт.) В тот же вечер, через два часа после конкурса, меня сняли с музыкальной редакции, и в 18.00 я уже был в эфире. Ничего не зная и не умея. Хотя я закончил театральную студию, здесь все-таки совершенно другая специфика. Информационный жанр — это самый сложный жанр на ТВ. Чтобы его освоить, нужно по крайней мере 3—4 года. Так я попал в дикторский отдел к замечательным женщинам — Нина Кондратова, Валя Леонтьева, Анечка Шилова, с которой мы долгие годы работали в паре, нас даже считали мужем и женой, Людмила Соколова. Это были прекрасные товарищи, которые меня окружили вниманием, заботой и... замучили советами, потому что все запомнить и исполнить было просто нереально. — Кто мучил больше всех? — Своей Учительницей с большой буквы я всегда называл Ольгу Сергеевну Высоцкую — это великий диктор радио и первый диктор телевидения. Для меня она была просто второй матерью. Сразу взяла меня под свое покровительство и следила за мной в течение всей своей жизни. Самым большим комплиментом для меня было, когда через пару лет моей работы она сказала: “Ну вот, Игорь, вы молодец. Вы вышли из ползункового возраста, а теперь пошли в детский сад...” — Как вы оказались в программе “Время”? — До этого подобная программа называлась просто “Теленовости”. Ее тоже вели дикторские пары. А 1 января 1968 года — благодаря Владимиру Семеновичу Бирюкову и Юрию Валерьяновичу Фокину, выдающимся журналистам, — появилась программа “Время”. И нас, дикторов, сняли с эфира. Вообще между журналистами и дикторами всегда шла “холодная война”. Нас оставили работать за кадром, но все это продолжалось недолго, недели две-три. Потому что, при всем уважении к журналистам, они не могли так легко, свободно и логично читать с ходу тассовские сообщения. И мы снова заняли свои места. — Чем отличалось “Время” по своей концепции от предыдущих новостных программ? — Главное — в ней была картинка. И нашей задачей было как можно больше включить в эту 30—40-минутную программу изобразительного материала. Корреспонденты тогда уже имели своих операторов. Сюжеты снимались на 16-миллиметровую кинопленку. Причем стояли два проектора: один давал изображение, другой — звук. И нашим монтажницам приходилось монтировать таким образом, чтобы пленка изобразительная совпадала с пленкой звуковой. Если на 2—3 кадра ошибиться — будет уже несинхронно. Но у нас были профессиональные операторы и корреспонденты. У каждого была своя специализация. Домир Белов и Женя Синицын — наш “рабоче-крестьянский дуэт”. Военная тематика была закреплена за Германом Седовым. Леня Элин занимался транспортом. Татьяна Комарова вела раздел науки и делала это настолько органично, что все считали ее по крайней мере кандидатом физико-математических наук. Сюжеты о культуре — это Нинель Шахова, Светлана Бестужева и Наталья Чернова. Сюжеты на медицинские темы — Наталья Прокофьева. Хотя, к сожалению, в те времена главным было, как шутили у нас: все о “нем”, а потом — коротко о погоде. — Согласно легенде вы были любимым диктором Брежнева. Вам не приходилось встречаться с ним лично? — Никогда в жизни. Я вообще всегда старался, как Швейк: быть поближе к кухне и подальше от начальства. И когда предлагали поучаствовать в каких-то концертах в Кремле, всегда находил повод отказаться, говоря, что у меня в этот день важная работа на телевидении. Дело в том, что, если бы я часто встречался с такими людьми, у меня было бы свое впечатление и мнение о них. И боюсь, оно не соответствовало бы тому образу, который я рисовал себе, читая материалы и приводя цитаты из их выступлений. — Я слышала, у вас даже было прозвище — “кремлевский соловей”. Потому что и скучную, официальную информацию вы умудрялись читать с вдохновением. Как это удавалось? — Если ты не веришь в то, что говоришь, — лучше не заниматься этой профессией. Поэтому я убеждал себя в исключительной правдивости и правильности линии нашей партии. Ну хотя бы на время. Читая какой-то официоз, я всегда ассоциировал эту информацию с простыми и понятными для меня вещами. Скажем, если мы говорили о задачах в сельском хозяйстве, я всегда вспоминал свой репортаж с праздника урожая на ВДНХ. Меня угостили хлебом, а я отказывался, боялся — вдруг подавлюсь прямо в эфире. Но председатель колхоза практически засунул мне в рот кусок хлеба, и он растаял, как мороженое. Я настолько обалдел, что отломил еще кусок, забыв, что веду репортаж. Настолько было вкусно. Это была “Мироновская-1” — только что выведенный сорт пшеницы. И вот такие ассоциации и помогали мне смягчать этот тяжелый слог ТАСС. Однажды мой сосед, Герой Советского Союза, маршал авиации Евгений Яковлевич Савицкий встретил меня и говорит: “Вчера тебя слушал, а сегодня даже не читал “Правду”. Ты мне так ясно и четко все рассказал. Спасибо тебе”. — В те времена существовала конкуренция между дикторами? Вы ведь возглавляли дикторский отдел, и, когда приходилось читать особенно важные сообщения, других мужчин снимали, а в эфир садились вы сами. — Это не я заменял других, а руководство Комитета по телевидению и радио требовало, чтобы работал именно я. Нужно было, чтобы кто-то был, как вы говорите, “соловьем” или “рупором”. И им сделали меня. Мне было очень неловко перед своими коллегами: Женей Сусловым, Виктором Балашовым, Женей Арбениным, Витей Ткаченко, Евгением Кочергиным. Но иногда приходилось приезжать и отстранять их от работы. И мне было тяжело, и им обидно. Мне совершенно не хотелось выделяться, но так получалось помимо моего желания. Это очень нервная, тяжелая работа. Вы даже не представляете, как было тяжело, когда я не видел пленку, а под нее надо было подложить определенный текст. На столе стоял секундомер, и я знал, что мне надо уложить синхрон за минуту 47 секунд. А на 48-й уже было: “Говорит товарищ Брежнев...” Я уж не говорю о съездах — то вообще работа была особая. — Но один-единственный раз ошибка у вас все-таки случилась... — До сих пор не понимаю — будто какой-то дьявол вмешался, сатана попутал. Я читал первое заявление Андропова после его назначения. И, как назло, утром в этот день сломался телетайп в ТАССе. Совершенно случайно одна часть — 12 или 14 строк — прошла из другого сообщения, не имеющего никакого отношения к программному выступлению Андропова. То была речь какого-то генерала армии о силе и мощи Варшавского договора. Я все проверил несколько раз. Чувствую — не могу найти логику, переход от миролюбия к какой-то милитаристской жесткости. Потом записал все на пленку и побежал. Знаете, кому я всегда читал свои выступления? Техникам. Они всегда говорили правду. И вот мне говорят: “В этом месте у вас не очень как-то получилось”. Записал второй раз, применил уже все возможные ассоциации — более-менее сомкнулось. Дали запись в эфир. А потом оказалось, что тот отрывок совершенно не имел отношения к андроповской речи. Досталось всем. (В тот момент Кириллов подумал, что его карьера на ТВ закончена, но начальство учло прежние заслуги диктора, и он отделался выговором “за формальное отношение к работе”. Выговор получил и зампред Гостелерадио, но больше всего не повезло главному редактору — его сняли с должности. — Авт.) И я до сих пор не могу себе простить. Потом все тассовки десять раз проверил. Нумерация страниц совпадала, но стоило бы мне вынуть скрепку и посмотреть на условные обозначения, которые стояли в левом углу каждого листа, я бы обязательно увидел, что одна страница попала по ошибке. — Как вы оцениваете работу сегодняшних ведущих “Времени” — Екатерины Андреевой и Кирилла Клейменова? — Нормально. Катя была моей ученицей, когда я преподавал в Институте повышения квалификации. Меня удовлетворяет то, что она делает, но все-таки она может и значительно лучше работать. У нее очень богатый потенциал. К Клейменову я тоже хорошо отношусь. Работает ровно, хорошо, хотя опять же можно и поинтереснее. Но в общем они работают в правильном ключе. И я очень рад, что ОРТ — действительно первый канал по всем статьям. Он заслуженно пользуется популярностью у зрителя. — Чем для вас является программа “Время”? — Это была моя жизнь. Если говорить откровенно, то, может быть, самая тяжелая, но и самая лучшая часть моей жизни была посвящена не семье, а именно программе “Время”. Вы знаете, в прошлом году мы с Анной Николаевной Шатиловой снимались в фильме Владимира Меньшова “Зависть богов”. Там нам пришлось помолодеть лет на 17, с помощью гримеров, конечно. (Главная героиня Веры Алентовой работала на программе “Время” редактором. — Авт.) Хотя Анна Николаевна и так хорошо выглядит, а мне-то пришлось замазывать лысину. (Смеется.) И вот когда мы сели за стол — это было такое удовольствие, будто все вернулось снова. Рядом была Ниночка Еремина, спорт читала. Так все вспомнилось, прямо до боли в сердце. Текст, конечно, чепуховый был, но само ощущение программы “Время”, взволнованность, звуки заставки — все было как прежде. Мы ведь очень любили свою работу — это я вам точно могу сказать. И вы знаете, иногда она мне даже снится. Но это очень тяжелые сны: будто я иду в студию, а меня туда не пускают. Потом смотрю в свою папку — там пустые листы. А до эфира остается 10 минут. Что делать — не знаю. И в этот момент я просыпаюсь." 06.04.2002 Московский Комсомолец