 |
|
Печать |
| Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru) | ||
 |
||
Памятник «человеку в калошах»FLB: Проживи Михаил Суслов еще хотя бы несколько лет, ни Андропова с Горбачевым, ни «Перестройки», возможно, не было бы |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||
"
Любимая фраза «серого кардинала» КПСС Михаила Суслова: «На идеологии не экономят!» Заветам Суслова верны? «Чуть более тридцати лет назад, 25 января 1982 года, в Центральной клинической больнице в ходе плановой диспансеризации скончался Михаил Андреевич Суслов, член Политбюро и секретарь ЦК КПСС, в свои 79 лет обладавший огромной властью. Хоронили его с почестями, которых Москва не видела со времён кончины Сталина, да и могилу выкопали рядом с памятником генералиссимусу…, - пишет в свежем номере «Совершенно секретно» Алексей Богомолов. - В последние годы вышло довольно много книг, статей и даже телесериалов, в которых Суслов предстаёт фигурой то одиозной, то комической, то таинственной. Огромная власть, калоши, езда со скоростью 60 километров в час, пальто с 30-летним «стажем» – всё это было. Самое интересное, что всем его характерным чертам, привычкам и чудачествам имелись вполне конкретные объяснения…» Наперсник Сталина «У устаревшего слова «наперсник» много значений, но одно из них – «доверенное лицо чиновника или властителя» – как нельзя лучше отражает позицию, которую занимал Суслов в последние годы жизни Сталина. Дело в том, что на одну из основных ролей в партийно-государственной иерархии Суслов выдвинулся в возрасте сорока пяти лет. А до этого у него была обычная жизнь партийного аппаратчика, хотя и достигшего «степеней известных». Ему приписывали некоторые «успехи», например, «идеологически правильное» толкование поступков самого известного пионера СССР Павлика Морозова. А ещё отмечали принципиальность, проявленную во время партийных «чисток» второй половины тридцатых годов. В отличие от Хрущёва и Брежнева он не принимал активного участия в боевых действиях во время Великой Отечественной войны. Несмотря на это, числился членом Военного совета (как секретарь Ставропольского (после 1943 г. – Орджоникидзевского) крайкома и даже «организатором партизанского движения» и удостаивался соответствующих почестей в семидесятые-восьмидесятые годы. В конце 1944 года Суслов был «брошен» в освобождённую от фашистов Литву, получив должность председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР. По факту это был чрезвычайный и полновластный орган управления республикой. Задачей его было «вычистить» государственные органы, организовать борьбу с «лесными братьями», начать процесс коллективизации сельского хозяйства. Судя по всему, новая работа Михаилу Андреевичу не очень нравилась, и он отнюдь не всегда «горел» на ней. Как-то раз комиссар госбезопасности Ткаченко, уполномоченный НКВД-НКГБ в Литве, «настучал» на него Лаврентию Берия: «Выступления т. Суслова на пленумах и различных совещаниях носят больше наставительный характер. К этим наставлениям и речам местные руководители так уже привыкли, что не обращают на них внимания и выводов для себя не делают... Лично т. Суслов работает мало. Со времени организации бюро ЦК ВКП(б) около половины времени он провел в Москве, в несколько уездов выезжал на 1-2 дня, днём в рабочее время можно часто застать его за чтением художественной литературы, вечерами... на службе бывает редко». Но товарищ Сталин оценил деятельность Суслова в Литве по-своему. С марта 1946 он работает уже в Москве в аппарате ЦК ВКП(б). Его начитанность и умение использовать «правильные» цитаты очень импонировали вождю. Через год на пленуме ЦК Сталин предлагает его кандидатуру в качестве члена Оргбюро ЦК и секретаря ЦК партии. Заметим, что тогда секретарей ЦК было всего шесть, в том числе Суслов и Сталин. Обязанностей у нового высокого партийного руководителя было много. Это и организация работы средств массовой информации (в 1949–1950 годах Суслов был ещё и главным редактором «Правды»), и ряд идеологических вопросов. Но основное занятие уже не юного Михаила Андреевича было курировать отношения с коммунистическими и рабочими партиями всего мира. И не просто курировать, но и непосредственно наставлять и поддерживать их. Вместе со Ждановым и Маленковым, к примеру, в июне 1948 года Суслов выезжал в Румынию для участия в Совещании представителей Информационного бюро коммунистических партий, где обсуждался вопрос об «оппортунистической политике» руководства Югославской компартии. Приблизив Суслова к себе, Сталин не сделал из него просто человека, с которым можно было выпить-закусить на Ближней даче. Именно Об этом периоде жизни Суслова написано крайне мало. Некоторые интересные детали нашли отражение только в телевизионном фильме 2011 года «Товарищ Сталин», создателей которого консультировали профессиональные историки, обладающие большим объёмом до сих пор труднодоступной информации. В 1947–1953 годах товарищ Суслов «зарабатывал» себе международный авторитет, точно определяя, каким образом и в каком объёме финансировать ту или иную компартию за рубежом. Многие историки считают, что он иногда даже лично передавал секретарям «братских компартий» определённые суммы «в конвертах». Но обычно финансирование проводилось с использованием возможностей дипломатической почты и советской резидентуры за рубежом. Вершиной аппаратного продвижения Суслова при жизни Сталина стало введение его в расширенный президиум ЦК КПСС в октябре 1952 года. Пробыл он на этой должности, правда, всего пять месяцев, покинув её в марте 1953-го. Определённую роль в этом сыграли разногласия с Молотовым и назревавший конфликт с Маленковым, который считал себя «идеологом» партии и видел в Суслове конкурента. Но новый первый секретарь ЦК Никита Сергеевич Хрущёв, понимавший, что «ветераны» Молотов, Каганович и Маленков в любой момент могут выступить против него, чувствовал в Суслове своего сторонника и в 1955 году снова ввёл его в состав Президиума. Этот высший орган КПСС (позже называвшийся Политбюро) Михаил Андреевич не покидал до конца жизни, то есть ещё 26 лет. А по пребыванию в должности секретаря ЦК (35 лет) он вообще установил абсолютный рекорд. Вернуться к Сталину, а точнее, к развенчанию его культа бывшему наперснику вождя пришлось уже в самом скором времени. И те же самые цитаты из «классиков марксизма-ленинизма», за своевременное употребление которых генсек ценил Суслова, стали использоваться последним для критики Сталина. Цитаты, кстати, во все времена были коньком Михаила Андреевича. Один из спичрайтеров Хрущёва, политолог Фёдор Бурлацкий вспоминал, что как-то раз ему и его коллеге Белякову поручили подготовить антисталинскую речь для Хрущёва: «К утру речь была готова, аккуратно перепечатана в трёх экземплярах, и мы отправились к Михаилу Андреевичу. Посадил он нас за длинный стол, сам сел на председательское место, поближе к нему Беляков, подальше – я. И стал он читать свою речь вслух, сильно окая по-горьковски и приговаривая: «Хорошо, здесь хорошо сказано. И здесь опять же хорошо. Хорошо отразили». А в одном месте остановился и говорит: «Тут бы надо цитаткой подкрепить из Владимира Ильича. Хорошо бы цитатку». Ну я, осоловевший от бессонной ночи, заверил: цитатку, мол, мы найдём, хорошую цитатку, цитатка для нас не проблема. Тут он бросил на меня первый взглядец, быстрый такой, остренький, и сказал: «Это я сам, сейчас сам подберу». И шустро так побежал куда-то в угол кабинета, вытащил один из ящичков, которые обычно в библиотеках стоят, поставил его на стол и стал длинными худыми пальцами быстро-быстро перебирать карточки с цитатами. Одну вытащит, посмотрит – нет, не та. Другую начнёт читать про себя – опять не та. Потом вытащил и так удовлетворённо: «Вот, эта годится». Как вспоминал Бурлацкий, цитатка оказалась в самый раз… А цитировал Михаил Андреевич не только Маркса, Энгельса и Ленина. В его обширной картотеке были собраны тысячи карточек с изречениями Герцена, Гоголя, Добролюбова, Белинского, Льва Толстого, Гёте, Шиллера и многих других литераторов. Серый кардинал В аппарате ЦК КПСС Суслова за глаза именовали «серым кардиналом». Дело в том, что он всё время старался держаться в тени, не выпячиваться. Даже скромный трёхтомник его избранных произведений (скучнейшее чтиво, я вам доложу) вышел уже после смерти «кардинала» в 1982 году. Как-то раз я спросил Юрия Михайловича Чурбанова, который довольно долго жил в одном доме с Сусловым и бывал у него дома, как он оценивает деятельность «человека в калошах». Он ответил, что Суслов был хитрейшим и изворотливейшим политиком. Значительная часть его действий вообще была известна только узкому кругу высших руководителей ЦК КПСС. Он, хотя и не был «сталинским наркомом», как, скажем, Косыгин, всё равно был близок к Сталину, а потом стал незаменимым и для Хрущёва, и для «дорогого Леонида Ильича». «Тесть его очень уважал, – вспоминал зять Брежнева, – и даже немного побаивался. Даже называл его по имени-отчеству, а Михаил Андреевич его просто Леонидом. С Сусловым работать было очень непросто». Официально пост «главного идеолога» КПСС Суслов занял после свержения Хрущёва, в котором он принимал самое активное участие. Но до этого у него уже был опыт действия в экстремальных ситуациях, как в СССР, так и за рубежом. Например, в 1955 году он взял на себя смелость критиковать самого Вячеслава Молотова, после чего, как мы уже отмечали, был возвращён Хрущёвым в президиум ЦК. Через два года, летом 1957-го, он, кстати, в союзе с маршалом Жуковым, помог Хрущёву в борьбе с «антипартийной группой» Молотова, Маленкова, Кагановича и, как метко выражался Никита Сергеевич, «примкнувшего к ним Шепилова». А через каких-то три месяца на октябрьском пленуме ЦК Суслов уже громил «маршала Победы Георгия Константиновича Жукова, обвиняя его чуть ли не в подготовке военного переворота: «Недавно «Президиум ЦК узнал, что тов. Жуков, без ведома ЦК, принял решение организовать школу диверсантов в две с лишним тысячи слушателей. В эту школу предполагалось брать людей со средним образованием, окончивших военную службу. Срок обучения в ней 6-7 лет, тогда как в военных академиях составляет 3-4 года. Школа ставилась в особые условия: кроме полного государственного содержания, слушателям школы рядовым солдатам должны были платить 700 рублей, а сержантам – 1000 рублей ежемесячно. Тов. Жуков даже не счёл нужным информировать ЦК об этой школе. Об её организации должны были знать только три человека: Жуков, Штеменко и генерал Мамсуров, который был назначен начальником этой школы. Но генерал Мамсуров как коммунист счёл своим долгом информировать ЦК об этом незаконном действии министра». Расставил точки над «i» на том же пленуме уже сам Хрущёв: «Неизвестно, зачем нужно было собирать этих диверсантов без ведома ЦК. Разве это мыслимое дело? И это делает министр обороны с его характером. Ведь у Берии тоже была диверсионная группа, и перед тем, как его арестовали, Берия вызвал группу своих головорезов. Они были в Москве, и если бы его не разоблачили, то неизвестно, чьи головы полетели бы. Тов. Жуков, ты скажешь, что это больное воображение. Да, у меня такое воображение». А ещё Суслов во время визита в бунтующий Будапешт в 1956 году вместе с Микояном и Жуковым взял на себя инициативу подготовки введения советских войск в Венгрию, критиковал албанских, китайских и иных «неправильных» коммунистов. Уже в хрущёвские времена «согласовал» с тем же Микояном (Анастас Иванович утверждал, что был «против») расстрел рабочих в Новочеркасске. В общем, каким бы странным, смешным (некоторые сравнивали его внешность с бухгалтерской) Суслов ни казался, решения он принимал жёсткие и тяжёлые. Став главным идеологом, Суслов взвалил на себя огромный объём работы. Одно перечисление сфер его деятельности может занять несколько страниц. В ЦК КПСС он контролировал деятельность отдела культуры, отделов агитации и пропаганды, науки, школ и вузов, отдел информации ЦК, отдел молодёжных организаций, а также два международных отдела. «Серый кардинал» курировал Политуправление Советской армии, Министерство культуры СССР, Государственный комитет СМ СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, Государственный комитет по кинематографии, Гостелерадио. В сферу его интересов входили работа Главлита, ТАСС, связи КПСС с другими коммунистическими и рабочими партиями, внешняя политика СССР… «Под Сусловым» были творческие союзы: писателей, журналистов, театральных деятелей, художников, архитекторов… Театры, эстрада, иногда даже спорт и туризм тоже находились под самым пристальным присмотром «человека в калошах». Александр Яковлев, которому довольно долго пришлось работать вместе с Сусловым, вспоминал: «Власть у него была несусветная. На Политбюро ходили, как на праздник. Там ничего не случалось: хихоньки и хахоньки, Брежнева заведут, и он давай про молодость и про охоту рассказывать. А на секретариатах Суслов обрывал любого, кто на миллиметр отклонялся в сторону от темы: «Вы по существу докладывайте, товарищ». Когда Суслов был в отъезде, за него секретариаты вёл Андрей Павлович Кириленко. Так Суслов, возвращаясь, первым делом отменял скопом все решения, принятые без него. Он был очень самостоятельным в принятии решений на секретариате. Ни с кем не советуясь, объявлял: «Решать будем так!» Когда некоторые хитрецы говорили, что другое решение согласовано с Брежневым, отмахивался и отвечал: «Я договорюсь». А боялись его прежде всего потому, что кадровые решения он принимал очень резко. Он как-то смотрел по телевизору хоккей и увидел, что команде-победительнице вручили в награду телевизор. На другой день был снят с работы директор телевизионного завода. Суслов спросил: «Он что, свой собственный телевизор отдал?» И всё». При Суслове идеология была возведена в культ. Наши читатели со стажем, учившиеся в советских вузах, помнят, что на первых курсах обязательно изучали историю КПСС, затем марксистско-ленинскую философию, а в конце учёбы ещё и фантастический предмет – «научный коммунизм». По последнему предмету, между прочим, сдавались даже госэкзамены. Поступить в аспирантуру, получить учёную степень без сдачи «общественных дисциплин» было невозможно. А ещё Суслов создал систему, при которой не допускалось вмешательство в деятельность идеологического руководства ЦК даже таких организаций, как КГБ. Тот же Александр Яковлев рассказывал, как ему, благодаря Суслову, удалось остаться на высоком дипломатическом посту: «Когда из Канады в мою бытность послом выдворили советских шпионов, Андропов вынес вопрос обо мне на Политбюро. Встал и начал говорить о том, что громкое выдворение произошло по моей вине, из-за моих слабых контактов с канадским руководством. И что нужно решать кадровый вопрос – отзывать меня. Вдруг Суслов говорит: «Товарища Яковлева не КГБ назначал послом в Канаде». Андропов посерел и сел. Брежнев усмехнулся и сказал: «Переходим к следующему вопросу». И скромность в личной жизни Скромность Суслова отмечали многие современники, хотя огромную квартиру, да ещё в доме ЦК на Большой Бронной и дачу, расположенную в посёлке Троице-Лыково «Сосновка–(1)» (на неё не так давно нацеливался экс-премьер Михаил Касьянов) можно считать и роскошью. Но лично Михаил Андреевич был аскетом. Несколько лет назад, как я уже упоминал, мы разговаривали о Суслове с бывшим зятем Брежнева Юрием Михайловичем Чурбановым. Он рассказал мне, что после свадьбы он с Галиной Брежневой стал соседом «человека в калошах». Жили «молодые» на четвёртом этаже, а Суслов занимал полностью шестой. Вместе с ним жили сын по имени Револий и невестка Ольга. Самое интересное, что весь гигантский объём квартиры был обставлен казённой мебелью с бирками или печатями «Управление делами ЦК КПСС». Единственная «роскошь», которую секретарь ЦК позволил сыну (тот работал тогда в КГБ), это личная «Волга» ГАЗ-24 1976 года выпуска с госномером 00–07 МОК. Кстати, дача в Сосновке тоже была обставлена казённой мебелью. Об этом вспоминали и охранники Суслова, и его племянник, несколько лет назад рассказывавший о привычках своего дяди в одном из интервью. Александр Николаевич Яковлев в своей книге «Омут памяти» вспоминал: «В мою бытность Суслова никто ни разу не уличил в получении подношений. Никому в голову не приходило идти к нему с подарками. Книжку ему автор ещё мог прислать. Это он ещё принимал. Но ничего другого, избави Бог. Прогонит с работы». Что касается знаменитых калош, то их наличие в гардеробе сам Суслов объяснял желанием всё время иметь «сухие ноги». Начальник его охраны (с 1975 по 1982 год) Борис Александрович Мартьянов вспоминал: «Одежда у него была в долгой носке. Дома ходил в брюках и пиджаке. На даче, когда ездили на курорт, надевал спортивные брюки. Была у него вечная папаха «пирожком». Носил старое тяжёлое пальто с каракулевым воротником. Никакие микропорки в обуви не признавал – носил полуботинки на кожаной подошве – ему их на заказ шили в специальной мастерской: приезжал сапожник, мерил ногу и делал. Михаил Андреевич носил их, пока всю подошву не сотрёт. Ещё Суслов любил носить калоши: приезжаем на Партбюро – он калоши аккуратно ставит под вешалку. Все, кто приходит, знают: «Калоши на месте – значит, Михаил Андреевич приехал». Потому что кроме него никто в калошах не ходил. Он нам по этому поводу говорил: «В калошах очень удобно – на улице сыро, а я пришёл в помещение, снял калоши – и пожалуйста: у меня всегда сухая нога!» На самом деле манера Суслова носить калоши, тёплое пальто или плащ летом объяснялась тем, что он ещё в молодости перенёс туберкулез лёгких и боялся любой простуды. Один из охранников Суслова Дмитрий Селиванов несколько лет назад вспоминал о том, как родные собирали Суслова во Францию: «Он за границу выезжал редко. И однажды его пригласили во Францию с официальным визитом. Майя, это дочь его, начала его экипировкой заниматься. «Пап, ты сними шапку, поменять, тебе надо другую, пальто другое». Он очень сопротивлялся. Он всегда любил ходить осенью, весной и на ботинки надевать калоши. И она его как убеждала: «Не вздумай»! Но если он привык вот к какой вещи, его не убедишь, чтобы он поменял. Это дочери, семье больших трудов стоило, чтобы его приодеть под современный стиль…» А вот передвижение со скоростью 60 километров в час на громадном чёрном ЗИЛе имело своей целью скорее всего не обеспечение оперативного передвижения или безопасности. Секретарь ЦК никогда никуда не опаздывал. В 8.59 он входил в здание ЦК, в 13.00 пил чай, в 17.59 выходил с работы. А во время своего получасового путешествия с дачи на Старую площадь он просто наблюдал жизнь столицы. Иногда эти наблюдения приносили результаты. Эльдар Рязанов вспоминал, что однажды Суслов из окна автомобиля увидел рекламный плакат рязановского фильма «Человек ниоткуда», на котором был изображён Сергей Юрский с буйной растительностью на лице. Ни актёр, ни название главному идеологу СССР не понравились. В результате фильм более двадцати лет пролежал на полке. О некоторых привычках и чудачествах Суслова вспоминал заместитель начальника охраны Брежнева Владимир Тимофеевич Медведев: «Таким же точно далёким по характеру от Брежнева был и Михаил Андреевич Суслов, к концу жизни Генерального практически второй человек в партии. Перестраховщик, педант, догматик в словах и поступках. К тому же очень упрямый человек. Его, главного идеолога партии, более всего опасалась передовая творческая интеллигенция. В высоком же окружении характер и привычки этого человека вызывали иронию. Чего стоят одни галоши, с которыми он не расставался, кажется, даже в ясную погоду и которые стали чем-то вроде его визитной карточки, как, впрочем, и его старомодное пальто, которое он носил десятки лет. После шутливого предложения Брежнева членам Политбюро скинуться на пальто Суслову, тот наконец приобрел себе обнову. Выезжаем иногда на Можайское шоссе и плетёмся со скоростью 60 километров в час. Впереди скопление машин. Леонид Ильич шутит: – Михаил, наверное, едет! Брежнев ко всем обращался на «ты» и если не на людях, не при всех, то по именам Юра, Костя, Николай. Суслова он мог назвать по имени лишь заочно, обращался к нему, как и к Косыгину. Только по имени и отчеству. Видимо, потому что с Сусловым, как и с Косыгиным, генеральный чувствовал себя менее уверенно, чем с другими, и тот, и другой могли ему возразить. Бывало так, все «за», а Суслов «против». И когда решался, скажем, вопрос о наградах или лауреатстве и всё шло как по маслу, всегда кто-нибудь скажет: «Ещё как Михаил Андреевич посмотрит…» – А вы объясните ему…– говорил Брежнев и через паузу добавлял: – Ну, я с ним сам поговорю». Работники аппарата ЦК КПСС вспоминали о том, что личная скромность Суслова носила гипертрофированный характер, но была совершенно искренней. Находясь в командировках, он расплачивался даже за комплексные обеды, причём вплоть до копейки. А ещё, никого не информируя, переводил часть своей зарплаты в Фонд мира и на иные благотворительные цели, отправлял книги в библиотеки родной Саратовской области… Многие люди, работавшие с Сусловым, отмечали его непритязательность в отношении питания. Самая обычная еда, каши, диетические супы… Начальник охраны секретаря ЦК Борис Мартьянов вспоминал: «Повар на юге мог бы сготовить на месяц вперед – и дальше не надо было трудиться». Вот только во время кремлёвских приёмов могли возникнуть сложности с едой для Суслова. Алексей Алексеевич Сальников, сотрудник 9-го управления КГБ, который много лет обслуживал первых лиц СССР, рассказывал мне: «Суслов был очень капризным, что проявлялось в первую очередь на различных праздничных приёмах. Его часто не устраивала подаваемая еда. Такие вещи, как баклажанная и кабачковая икра, ему вообще нельзя было показывать. Они вызывали у него отвращение, и он называл их «размазнёй». Специально для него приходилось всегда держать сосиски. Всем подают осетрину по-московски, например, а ему – сосиски с пюре… Ещё он практически не пил алкоголя, разве что бокал вина или шампанского в праздник. На приёмах ему наливали в рюмку кипячёную воду…» Николай Харыбин, комендант дачи в Бочаровом ручье, где любил отдыхать Суслов, отмечал, что тот проявлял некоторую капризность в отношении ландшафтного дизайна дачи и её интерьера. Ему очень не понравилось то, что вместо деревянного настила к морю сделали вымощенную камнем дорожку, мол она «отсвечивала». Решил перебраться на другой объект «Ривьера», а там дорожки тоже замостили плиткой. Суслов сказал, что ему кажется, что когда он идёт, то вот-вот в яму провалится. Не понравилась ему и мебель тёмно-синего цвета – пришлось менять. Наученный опытом общения с «человеком в калошах», Николай Арсентьевич решил отныне всё согласовывать с ним. Носил Суслову «на утверждение» образцы обоев, других деталей интерьера. И с тех пор никаких претензий у Михаила Андреевича не возникало… «Покровитель искусств» Литература и искусство в течение многих лет были сферой деятельности Суслова. Секретарь ЦК время от времени лично общался с писателями, композиторами, художниками, архитекторами и прочими представителями, как говорили в те времена, «творческой интеллигенции». Иногда обстоятельства такого общения были весьма забавными. В книге «Бодался телёнок с дубом» Александр Исаевич Солженицын вспоминал о своём, казавшемся ему странным, знакомстве с Сусловым: «Когда в декабре 1962 года на кремлёвской встрече Твардовский... водил меня по фойе и знакомил с писателями, кинематографистами, художниками по своему выбору, в кинозале подошёл к нам высокий, худощавый, с весьма неглупым удлинённым лицом человек – и уверенно протянул мне руку, очень энергично стал её трясти и говорить что-то о своём крайнем удовольствии от «Ивана Денисовича», так тряс, будто теперь ближе и приятеля у меня не будет. Все другие себя называли, а этот не назвал. Я осведомился: «С кем же...» – незнакомец и тут себя не назвал, а Твардовский мне укоризненно вполголоса: «Михаил Андреевич...» Я плечами: «Какой Михаил Андреевич?..» Твардовский с двойной укоризной: «Да Суслов!!»... И даже как будто не обиделся Суслов, что я его не узнал. Но вот загадка: отчего так горячо он меня приветствовал? Ведь при этом и близко не было Хрущёва, никто из Политбюро его не видел – значит, не подхалимство. Для чего же? Выражение искренних чувств? Законсервированный в Политбюро свободолюбец? Главный идеолог партии!.. Неужели?» На самом деле секретарь ЦК КПСС, отвечавший за идеологию, прекрасно понимал, что с писателями и художниками нужно встречаться и разговаривать, причём разговаривать предельно вежливо. В своё время Суслов пригласил к себе писателя Василия Гроссмана и беседовал с ним более трёх часов. Речь зашла об изъятом у писателя романе «Жизнь и судьба». Суслов выразился предельно кратко, в классическом для партийных руководителей стиле: «...Я этой книги не читал, читали два моих референта, товарищи, хорошо разбирающиеся в художественной литературе, которым я доверяю, и оба, не сговариваясь, пришли к единому выводу – публикация этого произведения нанесёт вред коммунизму, Советской власти, советскому народу». Когда Гроссман попросил вернуть ему авторский экземпляр романа, секретарь ЦК был категоричен: «Нет, нет, вернуть нельзя. Издадим пятитомник, а об этом романе и не думайте. Может быть, он будет издан через двести – триста лет». Пятитомник, кстати, тоже не издали… К «заслугам» Суслова на ниве «соблюдения принципов марксистско-ленинской идеологии» можно отнести разгон редакции «Нового мира», изъятие тиражей десятков уже отпечатанных книг. Известна ставшая крылатой его фраза, которой он отвечал издательским работникам, которые жаловались на убытки: «На идеологии не экономят!» С именем Суслова связаны проблемы, возникавшие у Театра на Таганке, фактический запрет на публикацию текстов песен и стихов Владимира Высоцкого, тщательная «фильтрация» воспоминаний военачальников и политических деятелей, в том числе Георгия Жукова и Анастаса Микояна. Многие фильмы, такие, например, как «Гараж» Эльдара Рязанова и «Калина красная» Василия Шукшина, долгое время были запрещены к показу в крупных городах СССР. Бывали, однако, случаи, когда гнев главного идеолога удавалось смягчить, даже если инициаторами «наказания» были члены Политбюро. Александр Яковлев вспоминал об одной беседе со своим бывшим начальником: «Он очень внимательно слушал, когда шёл разговор с глазу на глаз. Задавал вопросы, и в 99 процентах случаев он прислушивался к тому, что я ему говорил. Когда Егора Яковлева сняли с должности главного редактора журнала «Журналист», встал вопрос о его работе. Я считал его снятие совершенно неоправданным. Инициатором был Устинов. Увидел на обложке журнала репродукции картины Герасимова из Третьяковки. Ну, обнажённая женщина. Но это же не повод обвинять редактора журнала в распространении порнографии! Я пошёл к Суслову. Он расспросил о Егоре. И дал согласие на назначение его корреспондентом «Известий». В своё время в ЦК КПСС из уст в уста передавалась история о том, как Михаил Андреевич Суслов посетил стоматолога в кремлёвской больнице. Пришёл, жалуясь на больной зуб, сел в кресло. Врач попросил его открыть рот. А секретарь ЦК задал ему вопрос: «Простите, а нельзя ли как-нибудь обойтись без этого?» Многие исследователи, вспоминая эту забавную легенду, писали о том, что сусловским кредо было открывать рот как можно реже. Похоже, к этому же он призывал и творческую интеллигенцию… Отношения со спортом у Михаила Андреевича Суслова были, как это ни удивительно, очень неплохие. Можете не верить, но Суслов время от времени играл в волейбол. При всём этом играл даже тогда, когда ему было за семьдесят. Обычно на отдыхе его дети, Револий и Майя (ей с именем повезло больше), невестка Ольга и охранники делились на две команды. Высоченный Михаил Андреевич (190 сантиметров, между прочим) не был очень сильным игроком, да и в команде с ним играли хорошие любители, которые исправляли огрехи в игре «человека в калошах». А противники старались не подавать и не «гасить» на него. Начальник охраны Суслова Борис Мартьянов вспоминал, что тот очень расстраивался, огорчался, когда его команда проигрывала, так что приходилось сдерживать свой азарт и иногда поддаваться… Секретарь ЦК время от времени купался, предпочитая, однако, в отличие от Брежнева, практиковавшего длительные заплывы, десятиминутные погружения в море, бассейн или реку. Обязательным атрибутом при этом была у него купальная шапочка. Суслов в меру интересовался и хоккеем. Скорее всего это было вызвано не азартом, а идеологическими соображениями: наши победы в чемпионатах мира и Европы, а также на Олимпиадах значительно повышали престиж страны и улучшали внутреннюю обстановку за счёт более позитивного настроя граждан СССР. Сам он бывал в Лужниках редко и скорее всего тяготился этими визитами, но руку на пульсе держал плотно. Было несколько случаев, когда он за компанию с Леонидом Ильичом Брежневым и другими членами Политбюро посещал игры чемпионата СССР или «Приза «Известий». В этом случае из комнаты отдыха убирались все пепельницы, а Леонид Ильич, куривший обычно прямо в ложе лужниковского дворца спорта, был вынужден закуривать в перерыве чуть ли не в туалете. К алкоголю, в отличие от других высокопоставленных болельщиков, Суслов в перерыве хоккейных матчей не притрагивался, но в любимой забаве Политбюро – доминошных турнирах – принимал самое активное участие. Старожилы Лужников помнят случай, когда после первого периода игры ЦСКА – «Спартак» Политбюро в полном составе вдруг не вернулось в ложу. Второй период зрители только и обсуждали, что исчезновение всех руководителей. Кто-то сбегал в фойе, посмотреть, стоят ли правительственные ЗИЛы на стоянке. Их не было! Тут же поползли слухи, что началась война или произошло какое-то ЧП союзного масштаба. А в начале третьего периода весь состав Политбюро появился в ложе и был даже встречен аплодисментами. Ларчик открывался просто: руководители партии и государства не смогли оторваться от принципиального доминошного турнира с игрой «на вылет». А автомобилей на стоянке и не должно было быть: они привозили охраняемых лиц на игру, а потом возвращались в Гараж особого назначения (ГОН), чтобы вернуться либо к концу матча, либо по вызову… Когда в 1972 году встал вопрос о встрече хоккеистов сборной СССР с лучшими канадскими профессионалами, Михаил Андреевич был против. Проигрыш значительно ослаблял наши позиции в этом важнейшем виде спорта, особенно после того, как весной того года наши уступили чехословацкой команде в битве за золотые медали первенства мира. Но в случае с канадцами решение взял на себя Брежнев. Он был уверен, что наши выступят достойно, и, что бывало достаточно редко, вступил в спор с Сусловым. В результате миру была подарена легендарная «Суперсерия – 72». А ведь упрись «человек в калошах», и никакого Фила Эспозито мы бы ещё лет десять не увидели. Спасибо Брежневу за это… Памятник товарищу Суслову В январе 1982 года товарищ Суслов собирался отправиться на юг отдохнуть. Как обычно, перед такими мероприятиями пожилые члены Политбюро проходили диспансеризацию. Суслов же был на восьмидесятом году жизни и сильным здоровьем вообще никогда не отличался. К последствиям перенесённого в молодости туберкулеза прибавились сахарный диабет второго типа и почти неизбежный спутник людей почтенного возраста – атеросклероз сосудов. Последнее заболевание уже дало первый «звонок» – в 1976 году секретарь ЦК перенёс инфаркт, причём восстановление после него шло не очень хорошо. Врачей Суслов не любил и не особенно доверял им. Когда Евгений Чазов пытался объяснить ему, что боли в левой руке – проявление стенокардии, главный идеолог партии не верил. Главный кремлевский врач писал о Суслове: «Дай Бог столько прожить каждому. Он никогда не хотел ни признавать себя больным, ни принимать лекарства. Он считал, что у него только болит сустав, а на деле была тяжёлая стенокардия. Тяжелейшая. У него были очаговые изменения в сердце. Мы придумали, как давать ему сердечные лекарства – в виде мази на болевшую руку. Горбачев – свидетель того, как меня вытаскивали с Северного Кавказа к Суслову. Мы сидели с ним в Железноводске, когда мне позвонили и сказали: «Срочно выезжайте, с Сусловым плохо, чтобы к утру вы были в Москве». То, что у него случилось, могло случиться в любое время». Некоторые партийные руководители считали, что смерть Суслова была вызвана не только чисто медицинскими причинами. Александр Яковлев, например, через много лет писал в своей автобиографической книге следующее: «Смерть Суслова была какой-то очень своевременной. Он очень мешал Андропову, который рвался к власти. Суслов не любил его и никогда бы не допустил избрания Андропова генеральным секретарем. Так что исключать того, что ему помогли умереть, нельзя». Точно так же и Борис Пономарёв, ближайший соратник и заместитель Суслова, высказывал определённые сомнения в том, от чего на самом деле умер главный идеолог партии: «Конечно, годы брали своё, и Михаилу Андреевичу всё труднее было работать. Как было положено, он перед отпуском поехал обследоваться в кунцевскую больницу. За пару дней до этого мы побеседовали с ним. Он был в хорошем отпускном настроении. Сказал, что после его возвращения работы у нас прибавится. До сих пор не знаю, что он имел в виду. Чувствовал он себя вполне прилично. Там он отправился на прогулку. Неожиданно почувствовал боли в сердце. Ему становилось всё хуже. Он вернулся в своё помещение, где в это время была его дочь Майя. Она бросилась к Михаилу Андреевичу, вызвала врачей. А через три дня его не стало. Очень странно». Но о своей скорой смерти Суслов, несомненно, думал. В конце семидесятых лидер «Машины времени» Андрей Макаревич учился на вечернем отделении Московского архитектурного института и работал в Мосгипротеатре (это институт, который занимался проектированием театральных зданий и прилегавших к ним территорий). И рассказал мне следующую историю, которая, на мой взгляд, вполне могла иметь реальную основу: «Директор института, как было известно абсолютно всем, работал активно лишь до обеда. В обед в институтской столовой, в присутствии всего коллектива, ему подносился стакан с коньяком, который был накрыт белой салфеточкой. Директор выпивал его, после чего все начинали обедать, а он, закусив, отбывал либо в кабинет, откуда в этот день приказов и распоряжений уже не поступало, либо домой. В один прекрасный день, когда он уже снял со стакана салфеточку и уже готовился взять его и опрокинуть в горло, в помещение вбежала секретарша с криком: «Не пейте!» Директор недовольно отставил стакан, а она, запыхавшись, сообщила ему, что только что звонили от Суслова и за ним, директором, вышла машина. Пришлось ему оставить коньяк до лучших времен и отправиться на Старую площадь. Оказалось, что с директором института секретарь ЦК решил поговорить о своей смерти. Речь Суслова была примерно такой: «Все мы не вечны, к сожалению. Видимо, скоро уйду в мир иной и я. По решению Политбюро мне будет воздвигнут памятник на Октябрьской площади. Постамент предполагается установить в виде колонны из карельского гранита, а на нём будет изваяна моя статуя в мантии и шапочке, что показывает мое трепетное отношение к наукам. Под левым локтем у меня будет книга, символизирующая знания и моё покровительство литературе и искусству. Ну, а вокруг постамента разместятся отлитые из бронзы сцены моей богатой биографии. Мы изучили ваши работы, и я решил, что архитектурный проект реконструкции площади надо поручить вам. В ближайшее время будет соответствующее решение Политбюро. Так что готовьтесь к большому делу». Нужно ли говорить, что следующие несколько месяцев весь институт занимался исключительно проектом благоустройства Октябрьской площади. Когда он был готов, директор получил государственную премию, работники института, в том числе и я, – премии поменьше. Но и они не были лишними… Говорят, что история эта имела продолжение. Ходили слухи, что 7 ноября 1981 года на трибуне Мавзолея у Суслова вышел политический спор с Брежневым и он не очень дипломатично оборвал генсека. А Леонид Ильич, осерчав, пригрозил, что не будет ему, Суслову, никакого памятника. Вскоре после этого в начале 1982 года расстроенный Михаил Андреевич умер, а ещё через три года на Октябрьской площади поставили памятник Ленину работы Льва Кербеля. Титульным архитектором, кстати, по непонятным причинам стал не директор Мосгипротеатра, а Глеб Макаревич – главный архитектор Москвы». «В 1972 году, будучи награжден второй звездой Героя Социалистического труда (к 70-летию), Суслов получил право на прижизненный бронзовый бюст на своей родине в селе Шаховском (ныне Ульяновской области). Ещё один бюст Суслова стоит на его могиле у Кремлёвской стены. Других памятников «человеку в калошах» ни в нашей стране, ни в других странах мира нет…», - пишет в мартовском номере «Совершенно секретно» Алексей Богомолов. Алексей Богомолов, «Совершенно секретно», № 3 (274) март 2012" |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
27.02.2012 |
Обзор FLB FLB |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||
