У национальных вооруженных формирований может появиться вторая жизнь
"Дерзкий налет боевиков на здание парламента Чечни в тот момент, когда в Грозном находился министр внутренних дел России Рашид Нургалиев и целая делегация из народного собрания Свердловской области (см. текст на стр. 1--2), засвидетельствовал, что война на Северном Кавказе продолжается. Более того, ведущие ее боевики в состоянии проникнуть в любое, даже самое охраняемое здание на этой территории, и еще предстоит выяснить, было ли совпадение рейда с визитом Рашида Нургалиева случайностью или это результат тщательной предварительной разведки. Как и в случае с налетом на родовое село Рамзана Кадырова Центорой 29 августа этого года, считается, что нападение на парламент задумали и провели чеченские полевые командиры, вышедшие из подчинения эмира самопровозглашенного Эмирата Кавказ Доку Умарова. В частности, 40-летний Хусейн Гакаев, которого Доку Умаров в сентябре лишил всех званий и отдал под шариатский суд.
Многие осведомленные наблюдатели полагают, что отказ ряда чеченских полевых командиров подчиняться Умарову означает, что они отвернулись от разочаровавшей их идеи глобального джихада и вернулись на старую проторенную тропу ичкерийского сепаратизма. Таким образом, в северокавказском подполье, три года существовавшем под общим «интернациональным» знаменем джихада, снова появились национальные вооруженные формирования. В СМИ с полным основанием возвращается изрядно подзабытое словосочетание «чеченские боевики». Удивительным образом этот «ребрендинг» совпал по времени с оживленной дискуссией вокруг информации со ссылкой на Генштаб российских вооруженных сил о начале эксперимента по созданию в армии моноэтнических и моноконфессиональных дивизий: своими национальными формированиями хотят теперь обзавестись и федералы.
Аналогия, разумеется, чисто внешняя, но оба процесса, увы, не добавляют оптимизма в картину происходящего в области межэтнических отношений в России вообще и на Северном Кавказе в частности. Хусейн Гакаев -- один из довольно немногочисленных полевых командиров «старого» призыва, добившийся известности к началу второй чеченской войны, когда он возглавил Шалинский сектор. Под его началом, возможно, некоторое время служил один из нынешних ближайших сподвижников Рамзана Кадырова Магомед Даудов. Но в отличие от Героя России Даудова Гакаев предпочел не поступать на работу в чеченскую милицию. Зато в конце минувшего лета он встал во главе мятежа нескольких чеченских полевых командиров против Доку Умарова.
Это весьма симптоматичная история. Когда Гакаев начинал свой «боевой путь», большинство его товарищей по оружию дрались в основном за свободу Чечни, за чеченское дело. К началу второй войны доминирующей идеей подполья вместо этнического сепаратизма стал ислам. Многие бывшие убежденные сепаратисты такого поворота не приняли и, когда началась вторая война в Чечне, перешли на сторону федералов. Огромное количество вчерашних противников России теперь искренне приняли ее сторону, увидев, что в рамках начатого Кремлем проекта «чеченизации» они могут послужить чеченскому делу не меньше, а даже больше, чем сидя с автоматом в лесу. А заодно использовать поддержку России в религиозной войне, к несчастью, пришедшей к началу XXI века на чеченскую почву: в войне приверженцев традиционных суфийских орденов со сторонниками импортированных вариантов ислама.
В какой-то момент фигуры на чеченской шахматной доске оказались расставлены предельно ясно: белые -- отец и сын Кадыровы, выступившие за чеченские национальные ценности и традиционный ислам, черные -- боевики Эмирата, провозгласившие солидарность с «Аль-Каидой». Фигурки российских силовых структур к этому моменту были либо убраны с доски, либо сдвинуты на ее края.
Существовала еще одна сторона этой странной партии -- ичкерийская политэмиграция на Западе, группирующаяся вокруг самой известной фигуры, Ахмеда Закаева. Живя в Лондоне, г-н Закаев потратил немало усилий на то, чтобы отделить чеченское и шире северокавказское вооруженное движение от «Аль-Каиды» в глазах Запада. Эти усилия привели к тому, что Доку Умаров объявил Ахмеда Закаева в шариатский розыск. Стало понятно, что многие ичкерийские политэмигранты -- тоже за чеченское дело, но против «Аль-Каиды». Год назад, на пике этого осознания, Рамзан Кадыров, который довольно успешно, ступень за ступенью, поднимался на пьедестал чеченского национального лидера, воплощения надежд и чаяний чеченцев как этнической группы, вступил в переговоры с Ахмедом Закаевым и попытался привлечь его на свою сторону. Год назад спикер парламента Чечни Дукваха Абдурахманов ездил на переговоры к Закаеву, и на общей пресс-конференции они решили совместными усилиями провести всемирный съезд чеченского народа. Съезд, несомненно, осудил бы боевиков-исламистов.
Но что-то пошло не так: переговоры прервались. Этой осенью Ахмед Закаев провел не слишком презентабельный слет зарубежных ичкерийских активистов в Польше, а Рамзан Кадыров -- помпезный Всемирный конгресс чеченского народа в Грозном. Съезда в Польше никто бы и не заметил, если бы не очередная попытка России добиться экстрадиции Ахмеда Закаева. Но польский съезд зафиксировал важную вещь: Рамзан Кадыров не стал монопольным выразителем чеченской национальной идеи.
Между тем в 2007 году Рамзан Кадыров привлек к себе огромную массу чеченских симпатий, в том числе как автор чуда послевоенного восстановления, за которое ему многое прощалось. В ответ Доку Умаров отказался от ичкерийской идеи и выкинул флаг эмирата, как бы уступив националистическую площадку Рамзану Кадырову. А теперь Хусейн Гакаев, видимо, снова почуял, что Рамзан Кадыров не в состоянии один ответить на все запросы чеченского этнонационализма. И решил опять приделать к машине подполья дополнительный движок. Именно так можно трактовать раскол в подполье, отказ подчиняться эмиру Умарову и то, что Гакаева поддерживает из Лондона Ахмед Закаев.
Вопреки ожиданиям последнего отказываться от идей радикального ислама и глобального джихада Хусейн Гакаев скорее всего не станет -- в этом случае он потерял бы социальную базу среди оппозиционной молодежи, которая, похоже, больше интересуется религией, чем чеченской традицией. Но частичный возврат к чеченской идее расширит социальную базу подполья, особенно за счет тех, кто уже успел разочароваться в Рамзане Кадырове. Это, к сожалению, значит, что Чечня должна быть ежедневно готова к дерзким атакам вроде налета на Центорой или вчерашнего нападения на парламент. Новые старые чеченские боевики будут стараться делом доказать, что они сильны и ребрендинг подполья задуман ими не зря.
Российское командование, как ни странно, оказалось перед выбором, сходным с тем, который стоит перед его противниками на Северном Кавказе. Но только перед федералами -- в значительно более жесткой форме. Идея создания современных клонов знаменитой «дикой дивизии» в действующей армии возникла потому, что там окончательно разрушился солдатский интернационал. Призывники с Северного Кавказа периодически устраивают беспорядки в частях со смешанным составом, отказываются подчиняться командирам, бьют сослуживцев-славян и даже выкладывают из живых призывников разные слова и лозунги.
Выделение исламских и, скажем, чеченских дивизий, вероятно, снизило бы напряженность внутри армии. Такое выделение можно частично соотнести с опытом Российской империи, где горцы в целом были освобождены от воинской службы, но могли добровольно дать полезный государству выход своей воинственной энергии и воинской этике в созданной в августе 1914 года Кавказской туземной конной дивизии.
Российский Генштаб уже инициировал в 2000-е годы эксперимент по созданию лояльных чеченских спецподразделений в виде батальонов «Восток» и «Запад», успешно продолжавшийся до их бесславного расформирования в связи с чеченским внутриполитическим конфликтом. Ученые-кавказоведы давно предлагали формировать из северокавказцев с их специфическим духом части по аналогии с британскими гуркхами. А региональные власти Северного Кавказа все чаще откровенно говорят, что нуждаются в военных формированиях из местной молодежи, которая была бы на федеральном довольствии, но оставалась бы дома и решала местные задачи.
Безусловно, тактически этническая и конфессиональная фрагментация армии позволила бы решить несколько очень важных задач. Но военные привыкли говорить, что армия -- слепок общества. Начало эксперимента по созданию этнических воинских частей прямо угрожает проекту единой современной российской нации, которая не знает различий по вере и происхождению, зато объединена общим пониманием, что нам всем вместе хорошо живется в стране под названием Россия. "