Правда и ложь о пакте Молотова-Риббентропа : Михаил Делягин о том, кто и зачем переписывает историю, превращая нас в «иванов, не помнящих родства»

		Печать
Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru)

Правда и ложь о пакте Молотова-Риббентропа Михаил Делягин о том, кто и зачем переписывает историю, превращая нас в «иванов, не помнящих родства»
"ЧЕРНЫХ: - Михаил Геннадьевич, почему вдруг возник такой интерес к делам давно минувших дней, к этому самому пакту? Что, других проблем в обществе нет? ДЕЛЯГИН: - Дискуссия вокруг 70-летия этого пакта – часть беспрецедентной войны за историю, развязанной против России, в которой мы вынуждены принимать участие просто потому, что против нас осуществляется масштабная, всесторонняя информационная агрессия. Напомню, что в июле этого года парламентская ассамблея ОБСЕ приняла резолюцию «О воссоединении разделенной Европы», которая, приравняв термины «нацизм» и «сталинизм», тем самым пошла на фундаментальный пересмотр одной из основ современного международного права, основ всей системы международных отношений - решений Нюрнбергского трибунала, возложив равную ответственность за развязывание Второй мировой войны на фашистскую Германию и на нашу страну. Надо ведь понимать, что, если мы под термином «сталинизм» понимаем «Сталин – Берия - ГУЛАГ», то в международном праве под термином «сталинизм» понимается наша страна, и ответственность за преступления сталинизма автоматически возлагается на нас. ЧЕРНЫХ: -Тем более, что трагедия ГУЛАГа для них, по большому счету – наше внутреннее дело. ДЕЛЯГИН: - Совершенно верно: они от него не страдали, и он их сам по себе не интересует. Конечно, мы не имеем права забывать, потому что забытое повторяется, и мы это начинаем видеть на себе и вокруг себя, и именно поэтому мы должны исследовать зверства ГУЛАГа. Это наша обязанность. Нельзя быть «Иванами, не помнящими родства». Но, при всей моей глубочайшей нелюбви к советской репрессивной машине, у нас не было таких «замечательных явлений», как разминирование минных полей при помощи коллаборационистов, которое, по некоторым данным, практиковалось в Люксембурге. У нас не травили газом детей немецких военнослужащих, - у нас их кормили. У нас, за редкими исключениями сразу после освобождения, не было убийств без суда и следствия людей, которые сотрудничали с немцами. Хотя во Франции, в которой партизанское движение было несоизмеримо более слабое, чем в нашей стране, было убито порядка 100 тысяч человек, точно их даже не считали, а общее количество жертв самосудов составляло около миллиона человек. Правда, коллаборационизм там действительно был очень распространен. ЧЕРНЫХ: - Французы брили девушек массово … ДЕЛЯГИН: - Разные вещи делали, и не только с девушками. Нам нужно помнить, что не вся та грязь, которая выливается на нашу страну, соответствует действительности только потому, что она выливается на нашу страну, хотя это и противоречит либеральным догмам. Мы должны четко разделять, что было и чего не было. В том числе мы должны помнить, кто и как начал Вторую мировую войну. Потому что очень серьезные вещи наблюдаются. Например, ПАСЕ намерен учредить общеевропейский день памяти жертв сталинизма и нацизма. Эти жертвы включают, вероятно, эстонских эсэсовцев, которые были карателями хуже немцев, «лесных братьев» на Западной Украине и в Литве, которые творили безумные зверства, в том числе и по отношению к своему мирному населению. Но главное в том, что этот общеевропейский день памяти предполагается приурочить к 70-летней годовщине подписания пакта Молотова-Риббентропа, 23 августа 1939 года. Дата выбрана таким образом, чтобы зафиксировать в общественном сознании, чтобы накрепко вбить в головы, что фашистская Германия и Советский Союз, заключив этот пакт и поделив между собой кусочек Европы, тем самым развязали Вторую мировую войну. Эта идея стоит в одном ряду с предложением о запрете на советские символы наряду с нацистскими, которая была инициирована группой «микки-маусов»… извините, пожалуйста, я хотел сказать - группой депутатов Европарламента из таких чудесных стран, как Венгрия, Словакия, Чехия, Эстония и Литва. Латыши почему-то постеснялись, постыдились. И приходится вспоминать школьные уроки истории, каким бы странным и нелепым это ни казалось – как к таблице умножения взрослым людям возвращаться… В частности, приходится вспоминать, что отсчет времени Второй мировой войне начался не с пакта Молотова-Риббентропа, а с Мюнхенского сговора в сентябре 1938 года, когда Гитлеру на растерзание отдали Чехословакию. ЧЕРНЫХ: - А перед этим в том же 38-м Гитлер Австрию спокойно забрал. ДЕЛЯГИН: - Ну, тогда уж можно начинать с Рейнской области, этот список долгий. Но ключевой момент, перелом истории – Мюнхенский сговор, потому что до этого все шло в рамках обычной, нормальной дипломатии. А вот в ходе переговоров в Мюнхене руководители Великобритании и Франции, даже не ставя в известность Чехословакию и не советуясь с ней, отдали Гитлеру ее значительную часть в обмен на обещание дальше не расширяться. Дипломатическая война, которая предшествовала Второй мировой, заключалась в том, что Великобритания и Франция хотели натравить Гитлера на Советский Союз, а наши хотели выиграть время для перевооружения. Как скверно наши распорядились этим временем - отдельный разговор, но они выиграли почти два года. Выиграли они и пространство: напав на нас со старой границы, Гитлер дошел бы до Москвы значительно быстрее и со значительно меньшими потерями. Теперь по ходу дела. Когда мы сейчас говорим - Чехословакия, нам кажется, что это маленькая, беззащитная и слабенькая страна. Однако Чехословакия накануне захвата ее гитлеровцами была серьезной региональной военной силой. Не первоклассной военной державой, конечно, но в Центральной и Восточной Европе она могла натворить дел. Чехословакия имела отмобилизованную армию, великолепно оснащенную и хорошо управляемую. Она имела крепости, которые почти невозможно было взять. Она имела первоклассную военную промышленность – заводы «Шкода». И по совокупной силе в оборонительной войне она была вполне сопоставима с тогдашней гитлеровской Германией: завоевав ее, Гитлер уже никого больше не смог бы завоевать, сил бы не осталось. Хотя, конечно, при взгляде на глобус это себе сложно представить. Советский Союз, несмотря на идеологию всемирной революции, не хотел ввязываться в войну слишком рано. И Чехословакии наши предлагали помощь всякую, какую только можно себе представить. Тогда у нас не было общей границы, а Польша категорически не хотела допускать никакой нашей поддержки, но если бы мы, чехи, французы попросили Польшу все вместе, даже без англичан, у поляков выбора, строго говоря, не было бы. Не говоря уж о том, что могли помочь в конце концов просто добровольцами, оружием и деньгами. ЧЕРНЫХ: - Испании мы тогда так и помогали. ДЕЛЯГИН: - Могли помочь политической поддержкой, просто наорав на Гитлера, грубо говоря, - тогда это было возможно. И чехи этого страстно хотели. Несмотря на очень непростую историю отношений с нами (достаточно вспомнить белочехов, с одной стороны, и выдачу Колчака иркутским меньшевикам и эсерам, с другой), их руководители были только что обретшими независимость патриотами, готовыми ради ее сохранения идти на союз хоть с чертом, хоть с дьяволом. Однако в целом они были антисоветской силой: это была буржуазная республика – молодая, разумная, без таких глупостей, как в Польше и Прибалтике, но все равно буржуазная. Советский Союз был ей «классово чуждым» государством, а Франция и Великобритания были «классово близкими». Поэтому чехословацкое руководство, естественно, боялось Советского Союза и надеялось на Францию и Великобританию, которые обещали им все и до самой последней минуты, в том числе и тогда, когда четко понимали, что идут на прямой обман. А когда эта «последняя минута» настала, после Мюнхенского сговора англичане и французы сказали чехословакам - а теперь подчиняйтесь Гитлеру и отдавайте ему Судеты, потому что мы с ним об этом договорились и помогать вам не будем, а договариваться о помощи с Советским Союзом у вас уже нет времени. После отдачи Судетской области война была бы для чехов уже очень тяжелой, но главное – дух их руководства был сломлен предательством Англии и Франции. Они могли сопротивляться и могли рассчитывать на поддержку, по крайней мере, нашу, но дух был сломлен. И, конечно, они не могли себе представить, что их ждет, им предстояло еще пройти очень долгий и страшный путь до понимания и отчаяния, толкнувшие их на Пражское восстание весной 1945-го, которое мы, в отличие от Варшавского, смогли спасти. Но после Мюнхена и потом, в марте 1939 года, чехословацкое руководство побоялось и не стало сопротивляться Гитлеру, отдав свою страну немцам без боя. Оно тоже за это заплатило дорого и потом очень сильно покаялось, но это было потом. А для наших Мюнхенский сговор стал чудовищным уроком: стало ясно, что ради того, чтобы натравить Гитлера на Советский Союз, Франция и Великобритания пойдут на все, включая прямой обман даже собственных союзников, не говоря уже о Советском Союзе! Политика умиротворения агрессора – это ведь была официальная политика Великобритании и Франции. И нынешнее истерическое выпячивание пакта Молотова-Риббентропа, в сочетании со всемерным замалчиванием обусловившего этот пакт Мюнхенского сговора, является последовательной политикой по снятию ответственности за развязывание Второй мировой войны с себя, по перекладыванию этой ответственности с больной головы на здоровую. Потому что Гитлер – агрессор, развязавший и Вторую мировую, и Великую Отечественную войны, это бесспорно, и его вина, вина фашистской Германии исключительна. А в том, что эти войны стали возможными, вина Сталина, по крайней мере, не больше, чем вина тогдашних руководителей Великобритании и Франции. И наши делали все, что могли, чтобы эту войну не допустить или хотя бы отсрочить. ЧЕРНЫХ: - Я занимался в последние месяцы темой, как Гитлер вывел Германию из кризиса. Много читал и западной литературы… Один вопрос до сих пор непонятен – как Франция, Англия вообще допустили возрождение военной мощи Германии? Гитлер же постепенно возрождал армию, флот, что было запрещено Версальскими соглашениями. Вошел в демилитаризованную Рейнскую область! Ведь тогда, в 36-м году, цыкнули бы просто Англия и Франция, и он бы выскочил оттуда мигом! ДЕЛЯГИН: - И он был готов выйти. ЧЕРНЫХ: - Да, он же боялся, потом-то признался, что достаточно там было нескольких батальонов французов – и все. Капут! ДЕЛЯГИН: - Да не то что батальонов - там достаточно было одного телефонного звонка, и Гитлер сказал бы «извините» и вернулся бы назад. ЧЕРНЫХ: - Ему сознательно потакали, позволяли наращивать военную мощь. ДЕЛЯГИН: - Нет, ему не «потакали». У наших лагерных начальников иногда бывало очень правильное понимание жизни: они ввели в оборот понятия «социально близкий» и «социально чуждый». Так вот, Гитлер для западных демократий, для Великобритании и Франции был «социально близкий», «свой». Без понимания этой социальной самоидентификации западных руководителей и в целом западных элит нельзя понять, например, роль еврейского капитала Германии. Это тема исключительно интересная – ее просто боятся трогать… А вот для крупного капитала Запада Советский Союз был «чужой». И Гитлер был для Запада не выродком, не извергом, - он был всего лишь инструментом, при помощи которого Запад собирался сокрушить Советский Союз. Не стоит забывать, что Германия Веймарской республики была очень неустойчива, она очень плохо себя чувствовала, там легко могла возникнуть революция – и Запад, конечно, этого боялся и приветствовал Гитлера. Приветствовал не только как человека, спасшего Германию от революции, а Европу в целом – от угрозы распространения идеологии социальной справедливости, но и как человека, который пойдет на восток и сокрушит источник этой идеологии – Советский Союз. Гитлер изначально создавался и вырастал как «ледокол» Англии и Франции против Советского Союза, выражаясь словами Резуна. Это была политика последовательная, рациональная, и Гитлер ее прекрасно понимал. О тесноте взаимопонимания Гитлера и западноевропейских демократий свидетельствует знаменитый полет Гесса в марте 1941 года . Гитлеровцы воюют с Англией, бомбят ее, пугают высадкой, - а второй человек в рейхе летит к Черчиллю договариваться: давайте мы закончим наконец эту глупость и вместе объединимся против проклятого Советского Союза. И Черчилль не смог сделать это по одной причине: из-за массового преследования гитлеровцами евреев, доходящего до простого террора. Нюрнбергские законы 1935 года не особенно повлияли за общественное сознание Запада. ЧЕРНЫХ: - Антиеврейские нюрнбергские законы. ДЕЛЯГИН: - Но «Хрустальная ночь» с 9 на 10 ноября 1938 года – кстати, вскоре после поощрившего Гитлера Мюнхенского сговора, - стала водоразделом. А поскольку в Великобритании была демократия, общество просто не поняло бы союза с Гитлером. А вот если бы не было террора против евреев, такой союз был бы вполне реален. Недаром Черчилль еще в начале пути Гитлера захотел обсудить с ним эту тему, и недаром тогда Гитлер из-за этого отказался от встречи с ним. ЧЕРНЫХ: - Но ведь та катастрофа, поэтически названная «Хрустальной ночью», хотя это была ночь битого стекла окон, витрин еврейских магазинов случилась значительно позже принятия тех нюрнбергских законов. После того, как Англия и Франция позволили Гитлеру вооружиться, захватить Австрию! ДЕЛЯГИН: - Все можно объяснить и обосновать, кроме открытого публичного террора. Когда им начали пенять относительно погромов магазинов, и была фотография – разбитая витрина с табличкой с названием улицы, Геббельс поступил гениально просто… Действительно, «отец профессии», наши официальные пропагандисты ему должны завидовать: он переименовал улицу и объявил, что во всей Германии улицы с таким названием нет и никогда не было. И все - вопрос снят. Ради того, чтобы толкнуть Гитлера на Советский Союз, ради спасения себя от угрозы социальной справедливости западные капиталисты, западные корпорации простили бы ему все, кроме нескрываемого террора. Они бы и Холокост простили, если бы его можно было спрятать. И ведь не будем забывать, что сначала гитлеровцы хотели просто изгнать евреев, но их не приняла ни Франция, ни Великобритания, ни США – никто их не принял. Потому что везде свои проблемы, никому не нужны лишние рты (ведь переселенцев надо обустраивать), да и с Гитлером особо ссориться никто не хотел. Правда, наши тоже их не взяли – из-за шпиономании и вполне рационального неверия, что европейцы в массе своей готовы принять условия жизни в СССР. Это тоже страничка истории, которую мы должны помнить, хотя в первую очередь переселение евреев предлагали не нам. В марте 1939 года Гитлер по сути разорвал Мюнхенские соглашения, захватив всю Чехословакию. Договаривались-то только про Судеты, и Великобритания и Франция выламывали чехословакам руки, чтобы они согласились с этим национальным позором. Крах политики умиротворения Гитлера стал очевиден, спрятать его было уже нельзя, и весной 1939 года англичане с французами, осознав, что Гитлер грозит и им тоже, пошли на трехсторонние переговоры с Советским Союзом. Однако эти переговоры велись ими в основном для того, чтобы запугивать Гитлера и влиять на него, в отношении нашей страны они выглядели откровенным издевательством. Там были потрясающие моменты: например, Великобритания делала нам предложение, мы его принимали, затем его принимала Франция, а после этого англичане отказывались от собственного предложения, ссылаясь на позицию поляков. Это чуть ли не единственный раз в истории, когда англичане послушали мнение поляков! Официальная установка британского МИДа, которая нашим, естественно, была хорошо известна, нацеливала английскую дипломатию на заключение соглашения с Советским Союзом о помощи Англии, если она будет атакована, не только чтобы заставить Германию воевать на два фронта, но, и – и это самое главное, - для втягивания в войну Советского Союза. Это базовая установка всей английской предвоенной дипломатии. Поэтому их сепаратные переговоры с Берлином продолжались постоянно и всегда. 21 марта 1939 года англичане предложили нам предельно расплывчатую совместную декларацию без всякой конкретики, - и наши на следующий же день согласились, причем еще и предложили распространить действие этой декларации с Советского Союза, Великобритании, Франции и Польши на страны балканского полуострова и Скандинавии. Французы сразу поддержали нашу позицию и заявили о готовности немедленно созвать специальное совещание для принятия этой декларации. Причина понятна: им было просто страшно, так как под боком крепнущая Германия. Англичане же думали неделю, после чего отказались от собственного предложения. ЧЕРНЫХ:- Как-никак, они подальше от Германии, чем французы, да и пролив защищал. ДЕЛЯГИН: - Но они от собственного предложения отказались – это же бред! Когда Гитлер захватил Клайпеду, английское правительство молча это проглотило, практически согласилось с этим, практически одобрило. Потому что это было продвижением фашистов на восток и могло трактоваться как подготовка к агрессии против Советского Союза. В самом деле: как гитлеровцам напасть на нас, не имея с нами общей границы? Поэтому Англия и Франция всячески подталкивали Гитлера на восток. А в середине апреля правительство Чемберлена и вовсе предложило нам взять на себя одностороннее обязательство помощи своим европейским соседям, если Гитлер на них нападет. Франция, правда, тут же заявила о готовности договориться с Советским Союзом о взаимной поддержке, если кто-то из них будет втянут в войну из-за нападения Германии на Польшу и на Румынию. Наши в ответ выдвинули предложение заключить пакт о коллективной безопасности, по которому Англия, Франция и Советский Союз не только защищают друг друга, но и втроем помогают любому восточно-европейскому государству, которое стало жертвой агрессии. ЧЕРНЫХ: - Все логично. Сообща дать отпор агрессору. ДЕЛЯГИН: - Французы одобрили наши предложения через 8 дней, а англичане думали 20 дней – и все это время вели очень интенсивный флирт с Гитлером. Чемберлен официально, публично, на заседании правительства заявил, что нерешенные проблемы Европы могут быть решены на основе взаимопонимания между Англией и Германией. 8 июня он же, беседуя с немецким дипломатом, сказал, что всегда отстаивал идею, что европейские проблемы могут быть решены «только по линии Берлин-Лондон». Естественно, все это становилось известно нам тут же, и довольно быстро стала ясна угроза нового Мюнхена, но уже за наш счет. Всем было понятно, что Гитлер готовился к войне с Польшей, - и Великобритания и Франция всеми силами науськивали Гитлера на нее. Просто потому, что напасть на нас, минуя территорию Польши, было нельзя. ЧЕРНЫХ: Польше же после Первой мировой войны досталась часть территории Германии. Гитлер жаждал реванша. ДЕЛЯГИН: - Да, вернуть себе территорию, прежде всего Данцигский коридор. Тогдашняя Польша - это хорошая промышленность, большое население, сельское хозяйство. Нормальный, очень лакомый кусок. Но Гитлер боялся, что наши начнут помогать полякам, несмотря на старые счеты. Он не был готов тогда к войне с Рабоче-Крестьянской Красной армией. И вот идут трехсторонние переговоры, и в основном, - но только в основном! - текст был отработан только к концу июля. Ключевая проблема – что будет, если немцы захватят кого-нибудь, скажем, Прибалтику, с согласия местных правительств, как это было в Чехословакии? Сначала запугают, опираясь на давление тех же Великобритании и Франции, а потом захватят. Опыт Клайпеды подтверждал, что это вполне возможно. А тогдашние прибалтийские государства управлялись диктатурами, которые искренне тяготели к сближению с фашистской Германией. Это было идейное стремление, а не только геостратегическое, - своего рода «родство душ». Позиция Советского Союза заключалась в том, что повторение трагедии Австрии и Чехословакии, повторение истории с Клайпедой, то есть захват тех или иных стран с согласия их запуганных или смененных правительств, - это все равно агрессия, ее нужно остановить и добиться возвращения к первоначальному положению. Грубо говоря, «положь все, как было!» Однако Франция и Великобритания были категорически против этого, да и правительства Польши и Румынии категорически отказывались сотрудничать с Советским Союзом в отражении фашистской агрессии. Ситуация была проста: чтобы помочь им в отражении фашистской агрессии, наши войска должны были пройти по их территории. Другого способа вступить в бой с немцами не было просто географически. И вот в этом праве нам поляки и румыны категорически отказывали – просто потому, что Франция и Великобритания были против, а они влияли на тогдашнюю позицию Польши и Румынии примерно так же, как сейчас влияют американцы и Евросоюз, вместе взятые. В конце концов стало ясно, что политические разговоры могут быть бесконечными, и нужны переговоры военные, потому что это военный вопрос. А порохом пахло уже очень сильно. И 25 июля 1939 года наши предлагают провести в Москве переговоры военных. Так англичане поплыли тихоходным пароходом, который прибыл в Ленинград только 10 августа, через 16 дней – и это в эпоху самолетов! Переговоры шли с 12 по 21 августа, причем, с нашей стороны в них участвовали все значимые военные: начальник генштаба, нарком военно-морского флота, начальник военно-воздушных сил. Возглавлял советскую делегацию нарком обороны Ворошилов – как и другие военные, он совсем не был дипломатом, но все директивы ему давал лично Сталин. То есть, по сути дела, это были переговоры лично со Сталиным, просто не напрямую. А вот со стороны Англии и Франции эти переговоры со Сталиным вели второстепенные лица, которые никому неизвестны и которые не имели никаких полномочий на подписание соглашения. Более того, английский представитель, престарелый отставной адмирал, не был сначала уполномочен даже вести переговоры, так что непонятно, зачем его вообще послали. В результате англичане и французы тупо и меланхолично тянули время. Наши предложили пять вариантов совместных действий в ответ на любую возможную агрессию со стороны Гитлера, вплоть до его нападения на Турцию. Наши предложили проработанные планы практически на все случаи жизни, причем, Советский Союз готов был выставить 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 10 тысяч танков, 5 тысяч только крупнокалиберных орудий, 5,5 тысяч самолетов – то есть, почти все, чем обладал в тот момент. В общем, «чем богаты, тем и рады». Надо отдать должное французам: они тоже предложили практически всю свою армию. А вот англичане пообещали выставить 34 дивизии, основной части которых просто не было, и по срокам их формирования английская делегация не могла сказать ничего определенного. В общем, англичане и французы просто тянули время. «Камень преткновения» был прежним: если немцы на кого-то нападают, советская армия, чтобы нанести удар по немцам, должна пройти к границам Германии, хотя бы к границам Восточной Пруссии, - неважно, через Литву или через Польшу. И нам в этом категорически отказывали, причем не поляки и литовцы, а уже англичане и французы. Потому что это помешало бы Гитлеру напасть на нас. И во второй половине дня 21 августа, когда стало окончательно ясно, что английское и французское правительства над Советским Союзом просто издеваются и не собираются ни о чем договариваться, Ворошилов сделал письменное заявление, которое позволю себе процитировать. «Подобно тому, как английские и американские войска в прошлой мировой войне не могли бы принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции, если бы не имели возможности оперировать на территории Франции, так и советские вооруженные силы не могут принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Англии и Франции, если они не будут пропущены на территорию Польши и Румынии.» Однако Англия и Франция категорически отказывались даже обсуждать эту возможность, и события после нападения Гитлера на Польшу показали причину этого: они хотели максимального усиления Гитлера против Советского Союза. Будучи связанными с Польшей военными договорами, они после нападения Гитлера на нее объявили ему войну, – которая вошла в историю как «странная война». Объявив войну якобы в защиту Польши, они на деле не шевельнули пальцем для этой защиты и не вели никаких военных действий против Германии до самого мая 1940 года, когда Гитлер стремительным броском покончил с Францией и переключился на Великобританию: такова цена вероломства. Возвращаясь к англо-французско-советским переговорам в Москве, надо сказать, что в тот момент вооруженные силы их участников в совокупности более чем в два раза превосходили вооруженные силы Германии и Италии. То есть, немцы в принципе не могли бы ни на кого напасть в условиях пакта о коллективной безопасности. Но англичанам и французам мир был не нужен: им нужно было натравить на нас Гитлера. В результате они сорвали переговоры с нами, и 21 августа наши от простой и явной безысходности дали понять Гитлеру, что не против начать переговоры с ним. Интерес Гитлера был понятен: ему было категорически необходимо, чтобы мы не мешали ему захватывать Польшу. И он был просто счастлив договориться о возврате Советскому Союзу территорий, которые были отторгнуты поляками и на которых осуществлялось зверское угнетение украинцев и белорусов. И те, кто сегодня переписывает историю, забывают одну исключительно важную вещь: Советский Союз, несмотря на всю ненависть к белополякам, на Польшу как государство не нападал и в войну на стороне Гитлера не вступал, отнюдь нет. Наши ждали 17 дней, и, лишь когда польское государство и польские вооруженные силы практически перестали существовать, потому что правительство и генералы просто убежали, причем еще до взятия Варшавы, - лишь после этого наши вошли на территорию Польши. Именно поэтому поляки, которые гиперчувствительны ко всему, что касается национальной гордости, во время войны воевали, в том числе, и в составе Красной армии. Ведь у поляков, которые были интернированы в сентябре 1939 года или сосланы в Сибирь в последующие годы, после нападения Германии на Советский Союз появился выбор: они могли вступить в армию Андерсона. И многие вступили, - но очень многие воевали в составе нашей армии. Никогда бы такое не было возможно, если бы поляки считали нас агрессорами, которые напали на Польшу. Мы вошли на территорию, которая формально тогда была польской, а реально была нашей, украинской и белорусской, в тот момент, когда польского государства уже не существовало. И в этом отношении мы с Польшей не воевали. Да, были эпизодические, незначительные бои с польской армией, - но не стоит забывать, что, несмотря на совместный парад в Бресте, эпизодические бои были и с немецкой армией. И, кстати, в 1945 году, по некоторым воспоминаниям, были небольшие, но все же столкновения с американской армией. Дело военное. Но на момент вступления Красной армии в Западную Белоруссию и Западную Украину польского государства как такового уже не существовало – и об этом все фальсификаторы истории старательно забывают именно потому, что это исключительно важно. А нам нужно понимать, что пересмотр истории – это не шутка, не недоразумение, это иной способ ведения войны. Очень циничная, но верная в своей основе поговорка гласит, что в средней школе есть два главных предмета: история и начальная военная подготовка. Вторая учит, как стрелять, а первая – в кого. И именно история, а точнее, лежащие в ее основе мифы и стереотипы, которые у нас уже почти поколение изо всех сил пытаются «развеивать», и определяет самосознание народа. Именно история в решающей степени создает народ не как некую размытую «культурную общность», но как целое, которое осознает свои интересы и способно защитить их в ужесточающейся глобальной конкуренции. Именно поэтому попытки фальсифицировать историю более опасны, чем шпионаж и диверсия. Шпионаж разрушает военные тайны, диверсия - хозяйственную инфраструктуру, а фальсификация истории - то, ради чего эти военные тайны и эта хозяйственная инфраструктура существует. Фальсификация истории разрушает саму национальную идентичность, без которой нет народа, а страна превращается в «трофейное пространство», бессильно ждущее своего порабощения, - в то, чем мы были в 90-е годы. Наши стратегические конкуренты в развитых странах понимают это очень хорошо, и именно в этом понимании кроется главная причина постоянного давления на нашу историю, то есть на наши представления о самих себе. Я позволю себе напомнить, что, несмотря на бесспорные преступления сталинизма, он не осуществлял геноцида по национальному признаку. Даже переселение народов осуществлялось в лучшие условия, чем были в разрушенных войной районах России. Есть воспоминания людей, как переселяли тот же самый чеченский народ: их привозили в подготовленные поселки. Да, было зверство, когда аулы, до которых нельзя было доехать, бомбили, - это было. Но в целом их перевозили в подготовленные поселки, и сами пожилые чеченцы, которые хорошо понимали тогда, за что их переселяли, считали это спасением своего народа. Я напомню, что самое большое насильственное переселение людей в истории – 11 миллионов человек - это изгнание немцев из Западной Польши и из Западной Чехии после Второй мировой войны. Их никто никуда не перевозил: их просто выгнали из домов, и 11 миллионов человек пошло в никуда. Немцы это помнят очень хорошо, но они никому не рассказывают, потому что понимают и помнят свою вину. Второе отличие сталинизма от нацизма, извиняюсь за выражение, в том, что он не вел захватнических войн. Даже война с Финляндией, которую мы начали и в которой мы виноваты, началась после отказа финнов осуществить обмен территорий, чтобы отодвинуть границы от Ленинграда в преддверии большой войны. ЧЕРНЫХ: - Главное значение Ленинграда заключалось не в символе - «Колыбель октябрьской революции». Здесь было много военных заводов. ДЕЛЯГИН: - Ленинград был тогда более важен, чем сейчас Питер, потому что у нас не было тогда промышленности за Уралом и в Поволжье, да и на самом Урале было не так много. Поэтому Ленинград был ключевым городом. Финнам был предложен обмен Карельского перешейка на другие территории, в два раза большие по площади, но не населенные и не развитые. Естественно, они отказались категорически, потому что считали эту землю своей. Но я напомню, что, когда финны во время блокады Ленинграда эту землю себе вернули, они дальше на Ленинград не пошли. Сыграло свою роль и героическое сопротивление Ленинграда, но и финны не усердствовали, потому что твердо понимали: «не наше». И понимание этого со стороны Советского Союза позволило заключить с ними сепаратный мирный договор в 1944 году. И не стоит забывать того, что общая численность жертв сталинизма по архивным данным со всеми досчетами получается в разы, а по некоторым позициям в десятки раз меньше того, что нам рассказывают разного рода пропагандисты. Подчеркиваю принципиально: жертвы были, террор был, и 1937 год коснулся не только интеллигенции, коммунистов и чекистов, но и обычных людей, и даже вне городов, причем очень жестоко. Но масштаб жертв совсем не тот, который нам втирают в головы. При этом профессиональные обличители сталинизма загадочным образом забывают о его главной, его реальной вине. Она заключается в том, что прививка страха и насилия, которую сталинизм сделал нашему обществу, отбила у целого народа, и в особенности у элиты этого народа, способность к инициативе. Результат - подрыв жизнестойкости, который и привел, в конечном счете, к уничтожению советской цивилизации. «Я тебя породил, я тебя и убью», что называется. Грубо говоря, главная вина Сталина в том, как мне чеканно сказали в конце 80-х, что созданная им система породила Горбачева. И вот это вина бесспорная, бессрочная и бесконечная. И отсутствие реального сопротивления переписыванию истории – это продолжение той же самой русской Катастрофы, это проявление сниженного иммунитета, подавленной способности к самозащите. Ведь история пересматривается маленькими шагами. После того, как сталинизм приравняли к нацизму, следующим этапом промывки наших мозгов будет объяснение, что, поскольку в 1939 году Сталин и Гитлер договорились друг с другом, то, значит, в 1939-45 годах они вместе, плечом к плечу воевали против «всего цивилизованного человечества», «всего мирового сообщества» и вместе потерпели поражение от США, Великобритании и Франции. Однако немцы в своих преступлениях покаялись, а русские почему-то не покаялись и, более того, пролезли даже в Совет безопасности ООН! И поэтому мы должны каяться, каяться и каяться, а главное – должны навсегда забыть о том, что имеем какие бы то ни было свои национальные интересы. Да, сегодня это звучит дикостью, - но не большей, чем 20 лет назад звучало бы приравнивание сталинизма при всех его преступлениях к нацизму. То есть, это следующий шаг, до которого мы еще, вполне возможно, доживем. Ведь мысль о том, что в России есть национальные интересы, до сих пор вызывает истерику и у американцев, и у европейцев, и у той части российской интеллигенции, которая искренне считает, что «эта страна» не имеет права на существование. Мне еще в 2001 году приходилось на Всемирном экономическом форуме слышать заявления о том, что Россия всегда играла в истории Европы исключительно негативную роль. Когда одному из авторов этих заявлений, немцу по национальности, напомнили о победе над фашизмом, он уже тогда, восемь лет назад, очень спокойно сказал, что роль Советского Союза в победе над фашизмом не стоит преувеличивать. Есть и менее известные вещи, на которые наши закрывают глаза. Например, принципиальная позиция Запада – отказ ЮНЕСКО признавать блокаду Ленинграда в качестве события, которое имеет всемирно историческое значение. Причем объяснения удивительно просты: ЮНЕСКО уже имеет, якобы, большие проблемы с поляками из-за Освенцима, который находится на территории Польши и функционирование которого признано таким всемирно историческим фактом, и с немцами в целом по истории второй мировой войны. И обострять отношения с ними еще из-за блокады Ленинграда им совершенно неинтересно. А российская бюрократия молчит в тряпочку. Привести эта «политика умиротворения» информационного агрессора, на фоне которой бледнеет даже Мюнхенский сговор, может к тому, что наших детей будут заставлять учить, что блокада Ленинграда была преступлением сталинского режима, а доблестные немецкие и финские войска по мере сил оказывали гуманитарную помощь жертвам коммунистического террора. Это вполне возможно через поколение, потому что мы идем к такому положению полным ходом. Я общался с вполне сформировавшимися взрослыми 30-летними людьми, прекрасно социализированными, вписанными в жизнь, у которых уже есть дети, - и эти взрослые люди на голубом глазу объясняли мне, что Советский Союз отнюдь не был самой читающей страной в мире. Я говорю – почему, ну, я тогда жил, а вы не жили, я же видел своими глазами! А мне отвечают: не выдумывайте. Ведь читать – это хорошо, согласны? А как может быть что-то хорошее в «совке», да еще и при коммунистах? И идея о том, что вся сталинская модернизация проводилась на западные кредиты, чуть ли не МВФ, которого тогда, к слову, не было, западными специалистами и западными чуть ли не рабочими, тоже уже вполне популярна среди либерального «офисного планктона». И надо понимать, что наши комиссии по борьбе с фальсификациями истории очень легко могут превратиться в комиссии по фальсификации истории. Потому что все, о чем я говорю сейчас, было бы невозможно, если бы наша правящая бюрократия не поддерживала и не стимулировала забвение истории нашей страны. Ведь то, что нас пытаются превратить в манкуртов, в «Иванов, не помнящих родства» американцы и европейцы, - это нормальная конкурентная борьба. Они наши противники в этой борьбе, они свои интересы отстаивают, и это их естественное занятие. А вот почему им не сопротивляется российское общество – это другой вопрос. И ответ печален: потому что российская бюрократия хочет, чтобы мы стали манкуртами, как мне кажется. Ведь, каким бы неэффективным ни было наше государство в прошлом, какие бы преступления ни совершили представители этого государства, оно всегда, и при царях, и при коммунистах, было нормальным государством в том смысле, что стремилось к общественному благу. Само это общественное благо иногда понималось удивительно извращенным образом, но его всегда пытались достигнуть. Созданная же в России нынешняя государственность, как можно понять, принципиально отвергает саму идею общественного блага, заменив ее идеей личного обогащения чиновников. И эффективность современного российского государства с точки зрения общества поэтому не идет ни в какое сравнение с эффективностью самых гнусных и самых нелепых режимов из нашего прошлого. Даже Керенский лучше, потому что Керенский хоть что-то пытался сделать. Он хотя бы не осуществлял политических репрессий против Ленина и большевиков, с которыми разобраться было раз плюнуть, - не осуществлял потому, что, как Горбачев, был демократ и считал, что демократия – это главное в жизни. И Керенский не занимался личным обогащением, это не было главной его целью. И поэтому любой режим, который существовал в нашей стране в прошлом, выглядит лучше той государственности, той бюрократии, которая существует сейчас. И, соответственно, любой режим прошлого является для нашей бюрократии страшным, смертельным упреком. Даже Брежнев, управлявший страной едва ли не «не приходя в сознание», даже Горбачев… Ну да, Горбачев натворил дел, но он искренне старался, чтоб было лучше. И когда он говорит, что лично не проливал крови – это правда. Другое дело, к чему это привело, к какой крови и к каким жертвам, но он искренне старался, как лучше. И он не занимался личным обогащением, - ему пиццу пришлось рекламировать в 1993 году, правда, это тогда был единственный случай банкротства ресторана, но тем не менее… Благими намерениями Горбачева вымощена дорога в ад либерально-демократических реформ, но у него, по крайней мере, были благие намерения, - и именно этого ему не простила правящая Россией бюрократия и не может простить до сих пор. Даже Горбачев – живой упрек клептократии! И вот для того, чтобы ни у кого не возникло не то что желания, а даже возможности сравнивать нашу нынешнюю клептократию с бюрократией 30-летней давности, вот для этого нужно заставить любыми путями людей забыть свое прошлое, превратить Россию в страну манкуртов, а нас – в идиотов. И в этом главном, принципиальном подходе интересы наших клептократов, как я полагаю, полностью тождественны интересам наших внешних стратегических конкурентов. И они с восторгом будут охаивать и оплевывать Советский Союз 1939 года просто потому, что Сталин заботился об интересах своей страны, об общественном благе, хоть и в своем специфическом понимании. Достаточно посмотреть на реакцию Сталина на Мюнхенский сговор, о которой мы говорили выше: титанические дипломатические усилия, интенсивные переговоры, - и в итоге почти два года и большой кусок земли выиграны. Для чего выиграны – другой разговор, но выиграны. А теперь для сравнения вспомним реакцию российской бюрократии на речь Путина в том же Мюнхене. Он сказал Западу: господа, у нас тоже есть интересы и, если вы не будете их учитывать, мы будем огорчаться и пытаться их защитить. И наша бюрократия на речь собственного президента наплевала с высокой колокольни - и президент ей это позволил. Почти никаких реальных действий по отстаиванию национальных интересов России не было. Поэтому и сравнивать бюрократию тогдашнюю с нынешней нельзя: сравнение совсем не в пользу нашей клептократии. Значит, ей нужно - просто для самосохранения, - замазать все прошлое черной краской. И то плохое, что было, и то хорошее, что было, - все было очень плохо, ничего хорошего не было, потому что - цитирую – «что могло быть хорошего в «совке» и при коммунистах?» Повторю: это прямая речь вполне интеллигентного человека с высшим образованием, хорошим уровнем дохода, который живет в Москве и прекрасно себя чувствует. Очень интеллигентный человек и очень приятный в общении, между прочим. ЧЕРНЫХ: - И он не одинок. ДЕЛЯГИН: - Нет, не одинок, таких людей много. Я вижу это в ЖЖ, я вижу это в Интернете, я общаюсь с некоторыми из них. Было одно мероприятие, на котором организаторам выдали красные ленточки. И вот взрослый человек, вполне вменяемый в остальных вопросах, ни капли не репрессированный наотрез отказался носить эту ленточку, потому что она красная. Потому что он люто ненавидит прошлое своей страны и люто ненавидит свой народ, который, будучи, с его точки зрения, «быдлом», посмел защищать свои интересы и свои представления о справедливости и, хуже того, защитил их! Но он ненавидит свой народ в силу искренних изгибов психики, а вот наша клептократия ненавидит нас потому, что наш народ просто в силу своего существования мешает ей воровать. И она ненавидит наше прошлое потому, что почти любое честное воспоминание, – страшный упрек, на который ей ответить нечего. И поэтому в нашей стране объявлена война празднику 7 ноября. Ведь 7 ноября – это день рывка народа к справедливости. Наш народ тогда показал, что нельзя презирать его, нельзя попирать ногами справедливость, а если власть будет пытаться это делать, он власть эту заменит. И это живой, ежегодный упрек нашей клептократии. А ведь царский режим, с моей точки зрения, был более справедлив, чем наша нынешняя клептократия. И поэтому 7 ноября у нас нет, у нас есть 4 ноября, которое придумано, высосано из пальца… И мы празднуем что угодно, лишь бы не праздновать 7 ноября, потому что эта дата напоминает ворам о справедливости, а бандитам – о неизбежности возмездия. Я думаю, что сегодня нам нужно внимательнее изучать, прежде всего, историю 90-х годов. И тогда мы будем хорошо понимать, кто и зачем хочет обмануть нас в вопросах, относящихся к более ранней истории. "
26.08.2009	Евгений Черных Комсомольская правда