2 декабря 1994 года.
День известного уложения «мордой в снег» охраны Гусинского у здания московской мэрии
"
Писали и говорили про это занимательное действо много, поэтому только личные наблюдения. Фабула. В центре Москвы, на пороге здания мэрии одни вооруженные люди (и вроде бы, не «братки») выясняли отношения с другими вооруженными людьми (и вроде бы, не «братками»), посредством уложения «мордой в снег». Народ хотел подробностей, но все силовые структуры от мероприятия открещивались, и кивали в сторону СБП, о могуществе которой тогда не писал только ленивый. И только ленивый журналист не позвонил нам: мне или Сереже Носовцу, ныне – увы – покойному. Мы – в свою очередь - звонили в приемную Коржакова и слышали жизнерадостное: «идет мероприятие». И ни слова более. На утро следующего дня, после истерической пресс-конференции Гусинского, речь на который шла, разумеется, о «кровавой руке Кремля», шквал звонков удесятерился. Мы с Носовцом отправились к Коржакову. Подробности разговора опущу, он был долгим и бестолковым. Скажу только, что наша аргументация «если мы отвечаем за пропаганду, позвольте ею заниматься, если «дурилки картонные» - вот заявления об уходе», все же возобладала. История – в изложении шефа СБП – казалась простой и понятной. До скуки. Сейчас звучит даже забавно, но в основе «громкого политического дела» оказалась пара левых «мигалок» и одна подержанная иномарка. Мигалки украшали кортеж Гуся, на котором он рассекал по Москве, без каких-либо разрешительных документов, чем порядком раздражал А.В. («спецталонами» тогда ведала исключительно СБП, все прочие службы получали вожделенные клочки картона из ее рук) Подержанная иномарка принадлежала СБП. 2 декабря она «повела» кортеж Гуся из второго «Успенского», в котором он тогда обитал на съемной даче, до мэрии, в которой тогда располагался офис «Моста». «Вели» кортеж – насколько я понимаю – нисколько не таясь, близко повиснув на «хвосте», вдобавок – вели оперативную съемку. Охрана занервничала. Патологический страх Гусинского перед возможными покушениями, граничил с манией преследования. Короткие его переходы от машины до офисных и ресторанных подъездов сопровождались почти театрализованными действами, когда охрана – мало того – что брала Гуся в «коробочку», но еще и растягивала над головой как зонтик - бронежилет. Или какое-то его подобие. Надо ли говорить – тогда, утром 2-го декабря, он запаниковал
Охрана страшную иномарку отсекла на подъезде к мэрии, попыталась разобраться с пассажирами. Те – предъявили удостоверения. Охрана, однако, уже вошла в раж. Завязалась перебранка, следом – потасовка, а потом грянул выстрелы. Стреляли сотрудники гусиного ЧОПа. К счастью, не по людям – по машине. Зачем – кстати – непонятно. «Устрашения для», не иначе. Машину, впрочем, попортили основательно. И все. То есть – и все причины. Следствие не заставило себя ждать. Вечером СБП осуществила «проверку деятельности» того самого ЧОПа – изъяты были фальшивые удостоверения, «левые» стволы, «прослушки», «наружки» и прочие - хорошо теперь всем известные – ушки. И даже целые уши спецслужб. Таков был устный рассказ. Рогозин выдал кассету с оперативной съемкой, и я поехала в Останкино. В ИТА, под эфир «Времени» слепили сюжет, на мой взгляд, вполне добротный: первые внятные объяснения произошедшего плюс документальный экшен. Чего ж вам боле, для новостной-то программы? Но острожный Непомнящий, тогдашний шеф ИТА, принял соломоново решение, сюжет оставили до 23.00, когда вместо выпуска новостей выходила программа Nota bene, которую делали мои ребята, независимая продюсерская группа «Центр». «Мои» - в том смысле, что телерадиокомпанию «Центр» (не путать с ТВЦ!) в 91-м создали молодые выпускники и студенты журфака МГУ, а Е. Яковлев выпустил в эфир с программами «Негосударственные новости» и «100° по С». Я пришла в команду в конце 92-го, вела программу «Центр», потом была ее руководителем, потом придумала и запустила информационно-аналитическую «Nota bene». Потом ушла в АП, и Nota шла уже без меня, ежедневно, как информационный итог дня. В общем, решение Бориса Вениаминовича, было верхом политкорректности, а вернее - извечного телевизионного лавирования. Но он пошел еще дальше: - И кто пойдет с этим в эфир? - вопрос был «со смыслом». Тогда, в 94-м, было, что называется «не то, что теперь». Теперь - в это почти невозможно поверить, но в ту пору человека, рискнувшего озвучить официальную версию в сколь ни будь резонансном конфликте, либеральная пресса немедленно стирала в порошок. Скажете, и теперь то же? Да. Но тогда вся пресса была исключительно либеральной. И даже ультра-либеральной. Потому, вопрос Непомнящего был «со смыслом». В эфир - по старой памяти - пошла я. И это – как выяснилось – было правильно. Потому что за этим последовало много чего. Киселев посвятил мне добрую половину своих «Итогов», Минкин разразился журналистским расследованием, Гусинский, говорят, изрек: «Я уничтожу эту женщину». Ну - как вы понимаете - обошлось. Потом, правда – совершенно неожиданно – аукнулось в 2001. Во время моего неудачного сотрудничества с НТВ. В кулуары вдруг просочились туманные намеки на то, что руководство компании вдруг всполошилось. Из-за меня. Что было странно. Заурядное бабское шоу, которое я собиралась вот-вот покинуть, могло вызвать разве что неудовольствие. И то - «развлекательного» продюсера Саши Олейникова. - Дело кажется в твоем прошлом… - Лена Лапина, тогдашний заместитель Олейникова, сообщила мне об этом трагическим полушепотом, «с изменившимся лицом»(с) Ситуация разъяснилась довольно скоро. Оказалось, кто-то из старых НТВ-шников, записных «гусиных перьев» вдруг сообразил, с кем имеет дело. Иными словами, что Марина Юденич и Марина Некрасова – одно и тоже лицо. Хотя - разумеется - я никогда этого не скрывала, и книжка моя трудовая лежала в отделе кадров канала. А в ней – черным по белому и про телекомпанию «Центр», и про АП, и про пресс-службу президента. Однако ж – все было, как было: сообразили не сразу. Раздался тихий вопль: «Это же она! Та самая, которая про…«мордой в снег»… на ОРТ…» Ужас, ужас, ужас Тогда - впрочем, дело быстро сошло на нет. Йордан легко усмирил «бунт старых». Он – по собственному признанию - не видел особого криминала в уложении Гуся со товарищи мордой в снег. Потому – полагаю - что сам в компании с Кохом, шестью годами позже, совершил нечто подобное. И надо сказать – с большим успехом. Но это уже совсем другая история.