Печать
Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru)

Он отказался стать премьером

Будучи академиком, Юрий Рыжов не счел себя достаточно компетентным для руководства правительством. В отличие от многих других — не академиков
" Ему четырежды предлагали возглавить правительство России, и каждый раз он находил предлог отказаться от столь высокого доверия.
Спортсмен, признанный коллегами ученый (академик), администратор (ректор Московского авиационного института), политик (делегат Первого съезда народных депутатов СССР, председатель Комитета по науке и культуре), дипломат (посол во Франции) и, наконец, президент Международного инженерного университета. А сейчас — еще и член Наблюдательного совета «Новой».

– Юра, ты кто? — по-журналистски бесцеремонно спросил я, входя в его кабинет.
(Я знаю его так давно, так давно и не знаю. Никогда не видел в гневе, в растерянности, в плохом настроении. Он всегда ровен, корректен, а главное, компетентен в вопросах, которые стоят перед страной.
Наша интеллигенция постоянно жалуется, что народ и власть ее не ценят. Прежде всего она не любит сама себя и азартно ищет друг у друга недостатки. Про Юрия Рыжова я никогда не слышал худого слова. Ладно бы он был в тени (обозвали бы приспособленцем), а то в свои 76 всегда на виду.)
— Что значит «кто»?
— Ну, для начала: откуда родом?
— Родом из Москвы. Из коммуналки одного из переулков Арбата. До сих пор в памяти подгоревший паркет в левом углу комнаты. Буржуйка там стояла дважды: в Гражданскую и во Вторую мировую.
— Родители?
— Ты прямо как на допросе…
— Извини, просто хотел предупредить тебя, ученого, чтобы разговор был, как на лекции в ЖЭКе. Читатель у нас разный, и с ученым человеком хочется поговорить на равных.
— Родители… Отец вернулся с Первой мировой войны прапорщиком, а вообще-то он был бухгалтером в одной российской фирме.
— Ай-ай-ай, не помешало в жизни?
— Только один раз. Арестовали в конце 20-х. Сорок дней просидел в Бутырке. Там научился из бутылок делать стаканы. Долго тер веревочной петлей, а потом окунал в холодную воду. Края затачивал о каменный пол. Мастерил из хлеба шахматы.
Потом выпустили. Специалисты нужны были во все времена.
— И что, больше не аукнулось?
— Был момент. После войны параллельно Госплану был создан Госснаб, подразделение, которое возглавил Лазарь Каганович. Туда же перевели и моего отца. И вдруг его вызывают «на ковер» к САМОМУ.
— Каганович — бухгалтера?
— Миф о полной некомпетентности прежней власти — во многом миф. Не обучаясь, они недолго бы продержались. Так вот, Лазарь спрашивает отца: «Помнится мне, что на частных фирмах были такие книги, где записывались спросы и запасы. Не завести ли нам нечто подобное? А то в стране где-то алюминия нет, а где-то с избытком. Как бы наладить баланс?».
Отец высказал свою точку зрения.
Уже уходил, и вдруг вопрос в спину: «А почему вы нигде в анкетах не пишете, что сидели в Бутырке?». — «Когда выходил, предупредили, чтобы об этом никому не говорил, что это ошибка».
— И все?
— И все. Правда, вечером мать уже вещи собирать стала. Но обошлось почему-то.
— Повезло.
— Повезло. Но зато навсегда избавило от иллюзий. Кода в доме говорили, например, что Иванов уехал на заработки в Магадан, то мы понимали, что он арестован.
А так… Детство как детство. Много читал о самолетах. Почему и как летают. Серьезно занимался велосипедным спортом, но особых успехов в нем не достиг.
Школу окончил с серебряной медалью. Незнамо за что по любимой мною физике влепили четверку.
— Обиделся?
— А как же! Подал документы на самый престижный факультет университета, на физтех.
Конкурс сумасшедший, отбор в два тура плюс собеседование. Для медалистов только одна поблажка: не писать сочинение.
Приняли.
Специализировался в аэродинамике, был распределен после института в ЦАГИ в городе Жуковском.
Потом работал в НИИ-1, ныне НИЦ им. М.В. Келдыша.
— Так тихо-тихо и добрался до должности ректора МАИ… Хорошо, а как же тебя, столь успешного и перспективного ученого, занесло в политику? По разнарядке горкома?
— Да нет, в горкоме до этого я был только один раз, когда утверждали ректором. Это была обязательная процедура. Вот тогда впервые и познакомился с Ельциным. Москва следила за его деятельностью с повышенным любопытством.
Но разговор был формальным, и не думаю, что он меня запомнил.
А в депутаты меня выдвинул коллектив института. «Сходи, мол, Юрий Алексеевич, в Кремль. Может, средства для развития МАИ выбьешь!».
— Значит, тебя послали в Кремль как завхоза, а не как политика? И ты, как и мы все, думал, что если этот строй и рухнет, то не при нашей жизни?
— Да нет, я уже видел, что он рушится. К шестидесятым годам у меня уже сформировались две модели процесса.
— Так-так, очень интересно. Какая же первая?
— Газированная вода без сиропа.
— Не понял.
— А что тут понимать? Все очень просто: разрешить людям торговать частным образом газированной водой без сиропа. С сиропом пусть торгует государство. А частник и без него сможет заработать хорошие деньги, и таких людей будет все больше и больше. Потом они обойдут запреты и будут делать то, чего в стране не хватает.
— Они и без твоей теории делали это в подпольных цехах.
— Правильно. Это модель вторая — теория устойчивости!
— Юра, я же просил объяснять, как в ЖЭКе!
— Хорошо. Возьми полую полусферу с шариком на дне. При раскачивании шарик рано или поздно вылетит из плошки.
Теневая экономика, считал я, развиваясь, выводит официальную на и за предел устойчивости. Процент теневиков-цеховиков, как с ними ни боролись, неизбежно увеличивался, потому что их продукция пользовалась спросом и давала заработать реальные деньги. Но и аппарат хотел тоже не жить по отмеренному ему лимиту и вольно или невольно коррумпировался.
И потом… Потом страна была истощена потребностями военно-промышленного комплекса. Мне ли было не видеть этого? Поэтому я в 1990 году предложил Горбачеву создать депутатскую комиссию по разработке концепции национальной безопасности страны.
— И он понял ее необходимость?
— Между понять и сделать — пропасть огромная, и ее, как предупреждал еще Черчилль Хрущева, нельзя преодолеть в два прыжка.
— И с такими взглядами ты легко прошел в депутаты?
— Ты знаешь, даже слишком легко. Хотя ну какой у меня был агитационный штаб, какие ресурсы? Студенты раздавали в моем округе листовки с моей программой, и все.
Приходилось даже помогать другим. Например, Ельцину. Звонит его помощник Лев Суханов и жалуется, что они не могут найти площадку для встречи с избирателями. Я предложил Дом культуры МАИ. А перед этим я провел там встречу «Мемориала» и демократической общественности. Выступали Сахаров, Боннэр, Евтушенко, Вознесенский. Студенты склеили большую карту Союза с флажками лагерей. Теперь, в самый канун выборов, предстояла встреча с Ельциным.
Тут же позвонили из горкома и потребовали отменить встречу. Мы не подчинились.
Зал был полон. На улице осталось еще очень много народа. Требовали включить выносной репродуктор…
Подумали и не решились — ведь тогда это уже будет несанкционированный митинг. Но уже через некоторое время пришел какой-то главный милиционер и сказал: «Уже сломали одну дверь, сломают и все остальное — включайте репродуктор!».
Часа два это продолжалось, и не было никаких эксцессов. Народ вдруг понял свою силу и ответственность.
Система уже не работала!
— У тебя еще сохранялась надежда, что КПСС можно реформировать?
— Не у одного меня. В партию меня сагитировала вступить искренняя коммунистка, участница войны. В годы «оттепели» многие поверили, что реформы возможны и они просто обязаны не стоять в стороне. Уже мало кто верил, что во всех бедах виноват только Усатый.
Была еще надежда при Горбачеве, но и она продолжалась недолго.
Летом девяностого года, на закате горбачевской «оттепели», я вышел из партии. Слова Юрия Афанасьева — это как формула. Опять победило агрессивно-послушное большинство. Оставаться рядом с ними было позорно.
Вот ты пришел и спросил: кто я по профессии? Я — аэродинамик, профессионал.
А вот есть люди, у которых профессия трудно определима. Им все равно, какому богу поклоняться, лишь бы этот бог имел власть.
— Хорошо, ты ушел из партии, но во власти остался. С тобой считались?
— Считались или делали вид, что считались. Я участвовал в выработке бюджета страны. Все, что мы могли сделать, мы сделали, несмотря на то что от нас скрывали реальные цифры и министр Павлов пытался умело маскировать истинные цифры расходов на ВПК. В связи же с концепцией безопасности В.А. Крючков сказал: «Все хорошо, все разумно, но концепция комиссии Рыжова — это для будущего, а нам (КГБ) нужно работать здесь и сейчас. Поэтому следует принять срочно нашу концепцию».
— Вот так ты сходил во власть, ушел из нее и стал дипломатом.
— Не вдруг и не сразу. Ельцин в девяностом году стал председателем Верховного совета РСФСР. Возвращаюсь как-то из командировки, а жена говорит: тебя очень ищут Ельцин, Бочаров и Силаев. Вскоре пришел Бочаров и сказал, что меня, его и Силаева Ельцин альтернативно выдвигает в премьеры. Поехал к Ельцину. Он повторил предложение, подчеркнув, что сознательно выдвинет три кандидатуры.
Я категорически отказался.
Он удивился: «Почему?».
«Вопросы экономики не в моей компетенции, и мне с головой хватает того дела, которым занят».
А на следующий день на Верховном совете РСФСР он все-таки назвал мою фамилию.
Я встал, поблагодарил за оказанное доверие и снова отказался.
Б.Н. Ельцин изобразил на лице недоумение, словно бы и не было предыдущего разговора.
Бочаров выступил со своей программой, что-то наподобие «500 дней», Силаев просто сказал, что постарается оправдать доверие.
Вот его-то и выбрали.
Мне казалось, что для меня эта эпопея окончена. Ан нет.
Через некоторое время узнаю через Бурбулиса, что Ельцин недоволен работой правительства РСФСР и опять прочит меня в премьеры.
А тут путч. Потом сессия ЮНЕСКО в Париже. Уехал. Поселился в посольстве. На сессии встретился с новым министром иностранных дел Б. Панкиным, с которым еще летом познакомился в Праге, где он был послом СССР в Чехословакии. Он мне говорит: «Может, ты останешься здесь послом?».
Я говорю: «Подумаю».
Вернулся вечером в посольство, и вдруг по внутреннему телефону звонит охранник посольства: «Вас Ельцин к телефону».
Б.Н. Ельцин: «Срочно возвращайтесь в Москву и берите правительство».
Я сказал, что ни в коем случае, но в Москву 25 или 26 октября вылетел.
Пришел в Белый дом. Там уже заседает Президентский совет, и склоняют меня.
Ельцин говорит: «Он отказывается».
Потом обсуждали кандидатуру Святослава Федорова и его идею народных предприятий.
Под конец заседания я сказал, что сейчас такое время, что трудно будет утвердить какую-нибудь кандидатуру на Верховном совете. Логичнее было бы временно взять на себя эти функции самому Ельцину.
Большинство совета было против: подвергнется угрозе высокий рейтинг президента.
Разошлись, так ни до чего не договорившись. А 28 октября я пошел на заседание Верховного совета РСФСР. Ельцин вышел на трибуну и объявил, что руководство правительством берет на себя.
Бурбулис мне: «Это ты!».
«Его уговоришь… Ты его лучше знаешь. Я и не пытался», — отвечаю.
Коллеги очень боялись, что рейтинг Ельцина из-за экономических трудностей начнет падать.
Спустя некоторое время в Кремле, в здании, где заседал Верховный совет СССР (то есть «мой»), встречаю М.С. Горбачева:
«Ну что, ты поедешь во Францию?».
«Я же сказал Панкину, что надо подумать».
«Нечего думать. Соглашайся».
Пошел к Ельцину, обрисовал ситуацию. Он довольно холодно сказал: «Ну, если вы не хотите работать в правительстве России, поезжайте во Францию».
Однако после указов Горбачева о назначении меня послом СССР во Франции, в декабре 1991 г., рухнул Союз. И Б.Н. Ельцин предложил мне ехать в Париж уже послом России. В начале января он подписал указ, и я тут же улетел во Францию.
В начале февраля последовал официальный визит Ельцина к Миттерану, и началась моя посольская жизнь. А через несколько месяцев случилось ЧП. Менялся прежний резидент. Уже перенес свои вещи в гараж. Простился. А утром его вещи нашли на месте, а резидент пропал.
О бегстве полковника Ощенко, работавшего на английскую разведку и отбывшего именно туда, написали все местные газеты.
Ко мне пришел собкор «Известий» Ю. Коваленко, спросил, как я расцениваю случившееся.
Я сказал: «Случившееся говорит только о том, что воспитание кадров в Министерстве иностранных дел СССР поставлено лучше, чем в КГБ. В МИДе люди после окончания срока работы возвращаются на Смоленскую площадь, а некоторые разведчики предпочитают отправляться к «потенциальному противнику».
— Да, Юра, я еще не встречал человека, который за один месяц дважды становился послом одной и той же страны. Ну а теперь смотри, где же логика? Ты отказываешься стать главой правительства, сославшись на некомпетентность, и практически без сопротивления занимаешь «генеральскую» должность?
— Учиться многому, конечно, пришлось. Зато не приходилось отучиваться от того, чем душа жила.
— А результаты?
— У меня установились очень хорошие отношения с французским общественным и политическим иыстеблишментом, прессой. Не было проблем в случае необходимости выйти на самый верх.
Но посягательства на мою «невинность» на этом не закончились. В середине лета 92-го года меня срочно вызвал в Москву президент. Прихожу. Встреча один на один. И опять предложение премьерства.
«Борис Николаевич, нужен вам премьер, который не будет вам возражать в силу своей некомпетентности?».
«Хороший ход!».
«Да не ход — правда!». Обнялись, попрощались, и я вернулся в Париж.
Но и это не оказалось финишем…
Декабрь, пятница. Я смотрю телевизор. Заседание Верховного совета России. Аудитория накалена до предела. Крики: «Долой». Ельцин вдруг заявляет: «Кто за новую Россию, пусть со мной выходит из зала». Все правительство и ряд депутатов уходят.
На душе предельно тревожно. Опять создалась критическая ситуация.
Вечером звонок. Ельцин несколько возбужденно вновь предлагает занять пост председателя правительства.
Я говорю: «Борис Николаевич, давайте поговорим завтра».
«Завтра мне в одиннадцать часов нужно предлагать решение!».
«Я завтра перед одиннадцатью часами вам перезвоню».
Это потом я узнал, что Борис Николаевич с соратниками поехал на АЗЛК после столкновения с мятежным парламентом. А там их, видимо, встретили более чем холодно.
Впервые письменно составил тезисы завтрашнего разговора. На следующий день звоню.
К телефону подходит Ельцин. «Борис Николаевич, выслушайте меня».
«Что, опять нет?».
Я говорю: «Выслушайте меня». И излагаю ему возможные функциональные варианты кандидатур премьера, не называя, естественно, фамилий.
«Так, значит, нет?».
«Нет».
«Ну, до свидания».
Через несколько дней Б.Н. Ельцин выставил на рейтинговое голосование в парламенте несколько кандидатур.
Расклад получился такой: Скоков и Черномырдин получили порядка 600 голосов, а Гайдар — более 400.
Ельцин, имея право выбрать любого из первых трех, выбрал Виктора Степановича.
На этом моя эпопея с премьерством завершилась окончательно. Следующие шесть лет вопрос больше не возникал.
Довелось успешно поработать во времена нового президента Франции Жака Ширака. Перед отбытием в 1999 г. был даже награжден им орденом Почетного легиона.
Летом 1999 года уже в Москве Ельцин тоже отметил меня.
— Чем?
— Орденом «За заслуги перед Отечеством» третьей степени.
— И вот ты вернулся на Родину. Чем собирался заняться бывший дипломат?
— А что делать, если тебе уже шестьдесят девятый год?
— Не знаю, лукавил ли мне Андрей Дмитриевич Сахаров в своем интервью, когда утверждал, что все научные достижения в его области совершаются до тридцати лет, а потом…
— Не лукавил. В математике, теоретической физике это почти так. Экспериментаторы держатся дольше. А потом ты можешь быть экспертом, организатором, педагогом."
31.10.2006

 Геннадий ЖАВОРОНКОВ
Новая газета