Вечная койка : Психиатр Равиль Валитов: “Лоботомию мы не применяли”

		Печать
Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru)

Вечная койка Психиатр Равиль Валитов: “Лоботомию мы не применяли”
"На окраине Казани, неподалеку от Арского кладбища, находится режимный объект без вывески. Кирпичный забор, колючая проволока, охранники в военной форме, вышка, запретная зона. Но проволока не под током, охрана безоружна, и беглецу никогда не выстрелят вслед. Это — Казанская психиатрическая больница специального типа, из названия которой слово “тюремная” исчезло только в начале 70-х. Крупнейшая принудительная лечебница страны рассчитана на 1000 коек. Толстые стены полуметровой кладки помнят имена десятков тысяч пациентов. Наталья Горбаневская, которая в 68-м вышла на Красную площадь в знак протеста против вторжения советских танков в Прагу. Валерия Новодворская. Здесь лечили Виктора Ильина, предпринявшего попытку покушения на Леонида Ильича Брежнева. В Казанской психбольнице пытались найти следы легендарного Рауля Валленберга. — В начале 80-х у меня в кабинете раздался телефонный звонок из Комитета ветеранов Балтийского флота: интересовались судьбой адмирала Льва Галлера, — рассказывает Равиль Олегович Валитов, работавший главным врачом больницы с 1975 по 1996 год. — Бывшего командующего Балтийским флотом, заместителя наркома ВМФ обвинили в измене родине и дали срок. Я поднял историю болезни: адмирал пробыл в больнице несколько дней и умер от дизентерии. В первые послевоенные годы на Казанскую психиатрическую больницу была возложена обязанность лечения некоторых больных, находившихся в исправительно-трудовых учреждениях. Лев Галлер психическим заболеванием не страдал. Он похоронен на Арском кладбище, но могилу не найти. Можно говорить только о части кладбища, в которой хоронили пациентов больницы. Ветераны поставили адмиралу памятник. За более чем 60-летнюю историю психбольницы в ее архиве скопились тома историй болезни, в которых не только диагнозы и назначения. Строгое наблюдение означало неотступный надзор, поэтому папки заполнены наблюдениями о поведении и высказываниях пациентов, их рисунками, письмами или дневниками. Несколько лет назад доктор Валитов отыскал в больничном архиве историю болезни Надежды Ивановой-Васильевой, выдававшей себя за великую княжну Анастасию Романову. Приговоренная “тройкой” НКВД к принудительному лечению в психбольнице, она так и не вышла на свободу. Кем же была таинственная пациентка? — Даже если это не Анастасия, то, безусловно, человек, который был тесно связан с царской семьей. Она знала жизнь Романовых до тонкостей. Она писала своим летящим почерком письма английскому королю Георгу V, великим князьям, Анне Вырубовой. Прекрасно знала иностранные языки. Рано или поздно больной человек перестает высказывать бред, понимая, что именно из-за этого находится в психбольнице. Она никогда не отказывалась от своего имени. — Монахиня Валерия Макеева в годы войны находилась в одной палате с Ивановой-Васильевой. “МК” писал об этой истории. В конце 70-х инокиня опять была пациенткой вашей больницы — пострадала за веру. О докторе Валитове отзывается: “Вежливый, интеллигентный человек”. — Это дорогого стоит. Были случаи, когда мы ходатайствовали о выписке пациента, а суды требовали продолжить принудительное лечение. В то время любое выступление, которое не соответствует общепринятым взглядам, воспринималось как чуждое, как продукт больного воображения. Эти люди мешали власти. Истерические психопаты, чьи деяния были продиктованы не разумом, но чувством, признавались невменяемыми. — Если судебно-психиатрическая экспертиза приходит к выводу, что человек не осознавал характер своих действий и не мог руководить ими, его освобождают от уголовной ответственности. Были случаи, когда это спасало невинному человеку жизнь? — В конце 41-го года молодой солдат попал в плен и был заключен в концлагерь. Ему удалось бежать. Когда его спросили про плен, он ответил, что кормили нормально и относились неплохо. Этого оказалось достаточно, чтобы парня привлекли к уголовной ответственности и приговорили к расстрелу. Но охранники обратили внимание на его странное поведение. Он вел себя как слабоумный. Но человек должен понимать суть приговора, и солдата направили в нашу больницу на экспертизу, поскольку Институт Сербского был эвакуирован. Поставили диагноз: реактивный псевдодементный синдром. Это состояние может развиться у человека в результате тяжелой психотравмирующей ситуации. Через 9 месяцев парень пришел в себя и был выписан на попечение родственников. — Известно, что Виктор Ильин находился в Казанской психиатрической больнице 18 лет. Почему так долго? — Сроки принудительного лечения не назначаются судом, они определяются состоянием больного. У человека, который предпринял покушение на главу государства, было тяжелое психическое расстройство. В результате попытки убийства Брежнева погиб водитель. Пациенту были созданы особые условия — это был единственный больной, который содержался в одиночной палате. Его круг общения составлял только персонал. Сегодня он живет в Санкт-Петербурге, получает пенсию, и если его спросить, как к нему относились в больнице, думаю, что ничего плохого он сказать не cможет. — Если люди, которых привлекали по политическим статьям, как огня боялись психбольницы, то среди уголовников наверняка встречались симулянты. — С симуляцией психических расстройств гораздо чаще встречаются в судебно-психиатрической экспертной практике. Но 2—3 случая в год и у нас обязательно были. Вся сложность заключается в том, что симулировать нужно круглосуточно, поскольку наблюдение продолжается 24 часа в сутки. В отношении определенной категории больных ведется журнал наблюдений. И порой поведение больного с 8 до 16 часов диаметрально отличалось от поведения, которое он демонстрировал в отсутствие врачебного персонала. Человек, изображавший из себя слабоумного, вдруг смотрел телевизор вместе со всеми и вполне адекватно хохотал. Некоторые переигрывали, изображая психическое расстройство. Но симптомы объединяются в синдром. Грубо говоря, в борще должны быть свекла, картофель, лук, капуста, томат, но не лапша! Если на комиссии высказывались сомнения, то мнимый больной направлялся на повторную экспертизу. …Один калмык в 42-м сдался в плен. Там вступил в Калмыцкий национальный дивизион. Участвовал в расстреле наших солдат в Днестровских плавнях и в 44-м году даже был представлен Гитлеру. В 45-м ему удалось уйти на Запад. Поселился в Бельгии. Поменял фамилию, женился, появились дети. Но в СССР у него остался сын. Он приехал, но мальчик не захотел знаться с отцом. Во второй приезд был задержан органами. Во время следствия демонстрировал слабоумие. Экспертиза в Институте Сербского признала, что он заболел после совершения преступления, и суд направил его в нашу больницу. Мы за ним понаблюдали и пришли к выводу, что поведение пациента носит симулятивный характер. На экспертизе он собирал все силы и опять возвращался к нам. Так продолжалось раза три. В конце концов его судил военный трибунал и приговорил к расстрелу. Хотя средний срок пребывания больного в психбольнице составляет около трех лет, в лагерно-тюремном мире спецбольницы называют вечной койкой. Если наказание в виде лишения свободы имеет начало и конец и зэки старательно отсчитывают дни до воли, то принудительное лечение может затянуться на долгие годы. Выписка не является стопроцентной гарантией того, что не произойдет рецидива. …В отдаленной деревне жил с бабушкой ребенок-горбун. Он рос изгоем. Увлечения у него были изощренными. Однажды раздавил насекомое и испытал состояние сексуального возбуждения. Потом он принялся за мышей и лягушек. Вскрывал, препарировал и впадал в экстаз. Следующей жертвой стал щенок. А в 17 лет он привел в подвал своего дома четырехлетнего мальчика. Убил, проделал вскрытие, отрезал голову и играл ею в футбол. — Это расстройство влечения практически не лечится. Пациент говорил врачам, что раскаивается в содеянном. Очень много читал. Больничная библиотека насчитывает 12 тысяч томов. Большую советскую энциклопедию проработал от “А” до “Я”. Правда, были странности в поведении. Персонал записывал: “Сегодня внезапно сзади обнял больного, заложив руку ему за шею”. Прошло 12 лет, и встал вопрос о выписке. На комиссии спрашиваю: “Володя, чем ты увлекаешься?” “Книжки читаю, журналы выписываю”. И вдруг лечащий врач просит его показать свой альбом. Он сразу замкнулся: “Не покажу!” Когда я открыл этот альбом, у меня волосы встали дыбом: все страницы были обклеены детскими головками, вырезанными из репродукций. Разве болезнь прошла? Этот пациент представлял реальную социальную опасность. Прошло еще 5 лет. Он перестал демонстрировать свой запретный интерес. Понял, что в таком случае ему не выйти. Наконец выписали его в психиатрическую больницу общего типа. Я ему объяснял: “Володя, если произойдет сексуальное насилие по отношению к ребенку, подозревать будут тебя. Ты должен удерживать свое болезненное влечение. Сорвешься — никогда не выйдешь”. К счастью, он больше ничего не совершил. Был больной из мордовского села, который в состоянии эпилептических сумерек убил 14 односельчан. О содеянном не помнил ничего. В больнице у него не было ни одного приступа, держался вежливо, тактично. Продержали его 12 лет и еще 5 лет посылали запросы по месту жительства. — Вижу у вас на книжной полке сборник “Карательная психиатрия”. Разве политические были больными? — 82 процента пациентов больницы совершили убийство, 12—15 процентов — насилие. По антисоветской статье была небольшая группа, около 70 человек. Среди них были психически больные люди. Ведь колонии не пустовали — надо ли было вести двойную бухгалтерию? Ни Синявского, ни Даниэля, ни Щаранского, ни Орлова невменяемыми не признали. …У дочери секретаря ЦК компартии одной из республик первые симптомы психического заболевания проявились в юности. Девушку лечили на дому. Она с трудом окончила университет, но работать не могла и после смерти родителей осталась без средств к существованию. 1 мая, во время праздничной демонстрации, девушка вывесила из окна грязную простыню, где черной краской написала: “Долой коммунистов!” На судебно-психиатрической экспертизе ей поставили диагноз “шизофрения” и направили к нам. Она, конечно, не нуждалась в принудительном лечении в отрыве от дома. Важнее было решить ее социальные проблемы. Но был, например, врач-хирург, полностью охваченный идеями свержения власти. С целью привлечения внимания он оставлял в телефонах-автоматах чемоданчики, в которых были вмонтированы взрывные устройства. Пострадали люди. — Наталья Горбаневская вспоминала, что всем давали нейролептик галоперидол. Она, например, не могла даже читать: доходила до конца страницы и не помнила, что было в начале. “Тяжелая артиллерия” била по психике. Каково здоровому человеку принимать нейролептики? Он боялся превратиться в “овощ”? — Мой учитель — прекрасный клиницист, психиатр, профессор Владимир Сергеевич Чудновский — пробовал эти препараты на себе в минимальных дозах — его воспоминания очень непростые. Но таких препаратов, которые превращали бы людей в “овощи”, нет. В положениях о специальных больницах было записано, что они не имеют права на клинические апробации препаратов, если те не допущены Минздравом. Большинство медикаментов поступало из-за рубежа, кроме аминазина, трифтазина, сульфазина. У этих препаратов действительно огромное количество побочных эффектов. Они подавляют эмоции, волю. Пациенту трудно думать, концентрироваться. Но после прекращения приема психическая сфера восстанавливается. — В свое время всех потряс фильм по роману Кена Кизи “Пролетая над гнездом кукушки”. В вашей больнице практиковалась лоботомия? — У нас не проводилось ни одного хирургического вмешательства в головной мозг. Никогда не делались стереотаксические операции, связанные с разрушением центра, вызывающего, скажем, эпилептические припадки. Ведь малейшая неточность может привести к тяжелым, необратимым последствиям. — А инсулиновые шоки? — Инсулино-шоковая терапия применялась. Больному подбирают дозу инсулина, чтобы он вошел в неглубокое коматозное состояние длительностью 10—15 минут. Затем вводят глюкозу, и человек приходит в себя. Если те же нейролептики дают сильные побочные эффекты, подавляют все сферы психической деятельности, вызывают неврологические нарушения, то единственное осложнение инсулино-шоковой терапии — лишний вес, который набирают больные из-за неуемного аппетита. Если сами психические расстройства, в особенности шизофрению, не лечить, человек станет инвалидом. Без действия препаратов его эмоционально-волевая сфера страдает, недаром эту болезнь когда-то называли ранним слабоумием. — Но я говорю о людях, которых привлекали по политическим статьям. Вялотекущая шизофрения — удобный диагноз. Отсутствие ярких симптомов, изменение эмоционально-волевой сферы, недостаточная критика своего состояния, бред реформаторства — многим можно поставить. Неужели у вас никогда не было сомнений в диагнозе? — Были. В ряде случаев я вообще не назначал медикаментов. Если у человека нет серьезных психических нарушений, лучше не трогать такие сферы психики, как эмоции или воля. Само содержание в спецбольнице — достаточно сильное средство психологического воздействия. Психбольницы со строгим наблюдением сегодня относятся к Минздраву, а тогда находились в ведомстве МВД. Там строгий режим, охрана, ограничения свободы передвижения. Пациенты не могли самостоятельно покинуть палату, свидания с родственниками разрешались в присутствии персонала. Все письма просматривались лечащим врачом и оставались в истории болезни. Пересылались только письма о пересмотре дела, адресованные прокурору. А послания Брежневу, в ООН, в Верховный Совет подшивались в историю болезни. — А если бы во времена Джордано Бруно существовала психиатрия? — Его высказывания наверняка сочли бы чистым бредом. Поставили бы диагноз “паранойяльная шизофрения” и поместили в психиатрическую больницу."
28.04.2006	Елена Светлова Московский комсомолец