– Я изучала жизнь Игоря Васильевича без малого тридцать лет, – рассказывает Раиса Васильевна. – Каждую бумажку, записочку разглаживала утюжком и складывала в специальную картотеку. Документов, которые я нашла, набралось столько, что ими заполнилась целая комната.
Будущую жену Курчатов встретил в ленинградской квартире друга Кирилла Синельникова. Это была любовь с первого взгляда, которую супруги пронесли через всю жизнь. Современники утверждали, что, если бы рядом с отцом ядерного проекта была другая женщина, он вряд ли стал бы столь выдающимся человеком.
Мария воспитывалась в строгости. Родители звали ее Марусей, одевали старомодно. Ночами напролет при свече она зашивала полоски на старушечьих черно-белых чулках, чтобы они стали одноцветными. Когда же свершилась революция и родители умерли, Мария стала модно одеваться и называть себя Мариной. Девушка похорошела настолько, что даже бывшие одноклассники узнавали ее с трудом. Но полностью ее женская суть раскрылась после встречи с Игорем Курчатовым.
– Это был худощавый стеснительный юноша с ярким румянцем на щеках и пронзительными глазами, – незадолго до смерти написала в своем дневнике Марина Курчатова. – Мы прожили долгую, счастливую жизнь. И кажется, я достигла той цели, к которой стремилась – всемерно помогать любимому человеку.
Вопреки сложившемуся в советские времена образу Курчатов не был сухарем и занудой. Всегда веселый, жизнерадостный, он заражал своей неуемной энергией окружающих. В компании любил распевать песни, играть в бильярд, спорить на самые разные темы. Практически у всех коллег женского пола Курчатов пользовался огромным успехом. Высокий, хорошо сложенный, с прекрасным чувством юмора... В него влюблялись, его боготворили! Но никаких интрижек зевс атомного олимпа себе не позволял, ведь работа его была сверхсекретна. И за связь с ним легко было поплатиться. Как поплатилась одна молоденькая лаборантка, которой Курчатов неосторожно сделал комплимент. На следующий день девушку в спешном порядке перевели в другой институт. Сработала система доносов. Несмотря на огромные привилегии со стороны правительства и лично Берии, который возглавлял спецкомитет по созданию ядерного оружия, Курчатов жил, словно на пороховой бочке.
– В то время все работали на КГБ, – вспоминала жена Марина Дмитриевна. – Но Игорь Васильевич относился к этому как к должному. «Ну и что? – говорил он об одном товарище, который регулярно доносил на него. – Работает-то парень хорошо!»
О том, какое впечатление муж производит на женщин, Марина Дмитриевна знала не понаслышке. Всю жизнь она хранила любовные письма неизвестной ей Веры Тагеевой, с которой был дружен муж со времен студенчества. Они с Курчатовым дали друг другу астрологические прозвища Орион и Капелла. Переписка шла много лет подряд.
Строки тех нежных посланий поражают сдержанностью: «Здравствуйте, юный поэт, милый энтузиаст! Вы знаете, у вас есть поэтическая струнка. От ваших писем веет прекрасной природой, и радует меня очень то, что иногда вы видите и чувствуете так же, как я».
Чувство ревности было чуждо Марине Дмитриевне. Зато со стороны потенциальных соперниц и близких друзей Игоря Васильевича почти всегда исходила враждебность к его жене. Вероятно, поэтому после смерти Курчатовых в прессе стали часто появляться негативные воспоминания о его супруге.
Одной из привычек Курчатова была его тяга давать людям клички. Марину Дмитриевну, например, он ласково называл Мурсон, а собственное начальство – «рукребятами» (от «руководящих ребят». – Прим. ред.). Были клички и у него самого. За сходство с былинным богатырем коллеги прозвали его «князь Игорь». А в 1942-м, после того как Курчатов перенес очередное крупозное воспаление легких и почти три месяца провалялся в постели, у него отросла реденькая козлиная бородка. Расставаться с ней Игорь Васильевич категорически не хотел.
Коллеги окрестили его Бородой
– Вот выиграем войну, тогда и бриться будем, – отвечал он на расспросы коллег, тут же окрестивших его Бородой.
В хорошем расположении духа Курчатов довольно поглаживал свою бороду. Когда же физик нервничал, то вздыбливал ее «против шерсти». В такие моменты все знали: попадаться ему под руку не стоит.
После первых испытаний атомной бомбы все участники секретного проекта получили высокие государственные награды и премии.
– Курчатов и Харитон, главный конструктор бомбы, – по миллиону рублей, я – 75 тысяч, – вспоминал директор комбината, на котором был пущен первый реактор, Ефим Славский. – А еще у нас было особое снабжение…
В средствах Курчатов был не стеснен, но никогда не забывал о своей родне и нуждающихся коллегах. Каждый месяц он поручал секретарше посылать десятки денежных переводов по всей стране. Двадцать лет помогал семье одного своего лаборанта, который в блокаду замерз насмерть прямо за рабочим столом. А потом и вовсе подарил его детям свою двухкомнатную квартиру в Ленинграде.
В последние годы Курчатов чувствовал себя все хуже: начал страдать склерозом, много курил и ходил с палочкой. Сказывались огромные дозы радиации, которые он «хватал» во время экспериментов. Ученый старался больше бывать на воздухе, часто приезжал в Барвиху к другу и коллеге Юлию Харитону. В тот воскресный день, 7 февраля 1960 года, он был в отличном настроении.
– Представьте, какое наслаждение я испытал вчера! – принялся восторженно рассказывать он друзьям. – Еду мимо консерватории, а там афиша: дают «Реквием» Моцарта. Как же давно я не слышал этой поразительной, неземной музыки!
Детей у Курчатовых не было
После этого Курчатов позвал Харитона прогуляться, вышли на улицу, сели на лавку. Курчатов, слушая рассказ о последних результатах исследований, с интересом наблюдал за белками, резвящимися на дереве. Так и умер, не издав ни звука. В сердце образовался тромб. Ему было 57 лет – не так мало для ядерщика. Многие его коллеги скончались в муках еще раньше.
Марина Дмитриевна пережила мужа на 9 лет. Последние годы провела в одиночестве.
– Я была совсем девчонкой, – вспоминает Раиса Васильевна. – Бывало, бегу мимо ее крыльца, а она, такая роскошная пожилая дама, сидит в шезлонге и кормит орешками белок.
Детей у Курчатовых не было, их род прервался. В его биографии много белых пятен. До сих пор не расшифрованы предсмертные записи ученого, которые он втайне от врачей делал в блокноте с обложкой «Автобиография Джавахарлала Неру».