"Прения окончены. Трибунал приступает к работе. Не один месяц уйдет у служителей Фемиды на то, чтобы разобраться в преступлениях “оборотней”. Слишком много успели совершить они. Потому-то, наверное, и слава “оборотней” разнеслась далеко за пределы Москвы... В банде “оборотней” генерал МЧС Ганеев занимал совершенно особое место. Даже сегодня, по прошествии двух лет, никто не услышал четкого ответа, что связывало этого человека с сыщиками из МУРа. Сегодня мы впервые рассказываем о делах и подвигах генерала, превратившего свой кабинет в нечто среднее между фондовой биржей и пыточной камерой. Владимир Ганеев был беспределен во всем: и в жизни, и в бизнесе, и в разборках...
(Продолжение. Начало в “МК” от 21, 22, 24 февраля) По соседству с Джеймсом Бондом
Я никогда не встречался с этим человеком — не в пример большинству других участников банды. Но и того, что слышал, читал о нем, вполне достаточно, чтобы сформировать этот образ. Сразу после его задержания один знакомый рассказал, как случайно столкнулся с ним на охоте. Будущий арестант примчался в сопровождении вереницы джипов. Зверей стрелял налево-направо, не щадил ни самок, ни детенышей, повсеместно оставляя подранков. А когда егеря возмутились, обложил всех трехэтажным матом: “Да вы знаете, кто я такой?!! Я самих вас здесь расстреляю!!! Я генерал!!!” “Беспредельщик”, — шепотом обменивались потом егеря, и это короткое новоязовское словечко лучше всего, пожалуй, определяет суть генерал-лейтенанта Владимира Ганеева. Начальника Управления безопасности МЧС и главной “крыши” муровской бригады. Он был беспределен во всем: и в жизни, и в бизнесе, и в разборках. Когда на даче у Ганеева делали обыск, даже искушенные в излишествах чекисты (слава богу, сколько нуворишей прошло через их руки) были изумлены. Дом на участке в 3 гектара был не просто богат: все здесь кричало о роскоши и достатке. Дубовые лестницы. Сделанная на заказ бронзовая десятиметровая люстра. Мраморные камины. Эксклюзивная мебель. В каждой комнате — по домашнему кинотеатру (всего техники под миллион долларов). Одни только шторы, как явствовало из найденных квитанций, обошлись ему в 20 тысяч “зеленых”. Платяные шкафы генерала напоминали бутик. Двести пар костюмов, невероятное количество женских сумочек и платьев, штабеля туфель. Россыпи коробочек от ювелирных украшений (сами драгоценности, равно как и иномарки — две “БМВ”, три “Мерседеса”, — родственники Ганеева успели эвакуировать до начала обыска). (Дом на Пятницком шоссе с кортом, баней и штатом прислуги был не единственным достоянием скромного генерала. На Чистопрудном бульваре владел он квартирой в какие-то 200 метров. А уже после его ареста испанская полиция нашла в курортном городке Марбелья другой ганеевский особняк. Он стоит на самом берегу Средиземного моря по соседству с виллами Бандераса, Шона Коннери и других миллионеров.) …А ведь когда-то был он неплохим офицером, достойным продолжателем семейных традиций. Отец его прошел всю войну, командовал 5-й ударной армией, дослужился до генерал-лейтенанта. Дед был одним из организаторов советской власти в Башкирии. Ганеев даже успел побывать в Афганистане, заработать орден: заработал, надо сказать, честно. Но после того, как в начале 90-х пришел он в МЧС — начальником Управления безопасности, — словно щелкнул внутри какой-то тумблер. От безграничной власти закружилась у Ганеева голова. Он почувствовал себя небожителем, частью элиты, особой касты. Касты, надо заметить, неприкасаемой. Поначалу Ганеев пользовался абсолютным доверием министра. В его подчинение были отданы все силовые службы МЧС: центр спецназначения “Лидер”, 348-й спеццентр, шифровальная связь, секретное делопроизводство. Но генерала подвела нескромность. В 98-м он приехал на одну из тусовок, сидя за рулем новенького пятисотого “Мерседеса”. Министр, ездивший тогда на “Волге”, этому крайне удивился. Вскоре большинство служб из подчинения Ганеева было выведено… По понятным причинам об опале он не рассказывал никому. Для окружающих Ганеев по-прежнему оставался важняком из МЧС. В чем, в чем, а в искусстве “разводить” Ганеев преуспел с лихвой. Руководителей государства называл по именам, запросто. Любой коммерческий вопрос брался решать на раз. Всем входившим к нему, не таясь, прямо с порога предлагал зарабатывать деньги. Слава о всемогущем генерале МЧС широко гуляла по Москве. Неиссякаемым потоком шли к нему за подмогой коммерсанты всех мастей. “Крыша” нужна сегодня каждому, а в прочности “крыши” ганеевской сомневаться не приходилось. Да и как иначе, если горят золотом диски правительственных “вертушек”, и висят на стенах роскошного кабинета красочные фотографии, от которых захватывает дух. С патриархом. На приеме в Кремле с сильными мира сего. В Грозном верхом на БТР (генерал ездил в Чечню на три дня, за что получил потом право именоваться участником боевых действий). Но настоящий звездный час Ганеева наступил после его знакомства с муровцами. Свел их один из заместителей начальника столичного УФСБ — человек, преданный Ганееву с потрохами (за усердие ему был подарен “Москвич-Алеко”, и от счастья такого чекист долго не мог опомниться). Они сошлись с ходу. Каждая из сторон удачно дополняла друг друга. Муровцы давно искали политическую “крышу”. (Хоть и водились с ними многие генералы МВД, только милицейская дружба сродни женской — рассыпается при первом же испытании, а тут — целый генерал-лейтенант!) Ганеев же остро нуждался в силовой составляющей, ибо одними звонками по “вертушке” да угрозами мало что можно сегодня решить. По сути, в его подчинении находилась теперь целая ОРЧ МУРа, готовая выполнить любой приказ. (Один лишь пример: накануне ареста по команде Ганеева “оборотни” “наехали” на какого-то армянина, который не поделил место на стоянке с ганеевским подчиненным — тоже, кстати, генералом. “Мы этого армянина в плен взяли, — радостно докладывал с места событий полковник Самолкин. — Жути нагнали, по голове настучали... Он будет заикаться и извиняться как шелковый!”) Личный врач генерала Эдуард Кулик (он был оформлен сотрудником Управления безопасности МЧС) вспоминал на следствии, что Ганеев кардинально изменился в 95—96-х годах, сиречь, подружившись с “оборотнями”. Еще недавно он жил в типовой окраинной квартире, никак не мог достроить дачу. Теперь же все изменилось точно по мановению волшебной палочки. Ганеев переехал в роскошную квартиру на Чистых прудах. Обзавелся парком иномарок. Регулярно стал отдыхать за кордоном, а на его участке, к которому Ганеев прирезал гектар леса, выросли баня, теннисный корт и домик прислуги. Муровцы не скупились на генеральские прихоти. Ежемесячно ему платили двадцать тысяч долларов (в черной бухгалтерии фонда бригады он значился как Володя Кам. — Камильевич). Если Ганеев приводил под их “крышу” коммерсантов, к “окладу” добавлялась и половина всей привлеченной прибыли. И Ганеев старался как мог. Девяносто процентов своего рабочего дня начальник УБ отдавал бизнесу. С коммерсантами он встречался не таясь, прямо в служебном кабинете. Предпочтение отдавалось строительству, ресторациям, индустрии развлечений. Энергии этого человека можно только позавидовать. С одинаковым энтузиазмом он строил мусороперерабатывающие заводы и вкладывал в похоронные конторы. Влезал в бизнес-центры и магазины беспошлинной торговли. Ему было дело даже до производства молока. Теперь, после встречи с муровцами, ассортимент его возможностей резко возрос. Отныне он предлагает не только свои услуги, но и “крышу” Петровки — лихих ребят, которые, как говорил Ганеев, не в пример “Альфе” и “Вымпелу” могут не только выезжать на разборки с бандитами, но и “закрывать” любого агрессора. Так было, например, с директором рынка стройматериалов “Дмитровский двор” Николаем Кичигиным. В марте 2001-го Кичигин пришел к Ганееву за помощью. Он хотел начать кожевенное производство и нуждался в “крыше”. “Хорошо, — важно изрек генерал, выслушав ходока, — вас возьмет под крышу МУР. Я дам своих воспитанников. Сильнее их в Москве нет... Только учтите, что бизнес они контролируют очень жестко... Если вы где-то решите без них, то...” Ганеев не договорил, что значит “то”, но оно и не требовалось. Все было понятно без слов. Ровно через день, 28 марта, генерал уже знакомил Кичигина с полковником Лысаковым, своим, как он выразился, “давнишним другом и братом”: “Все, что мы делаем, мы делаем вместе”. Я цитирую все выражения и фразы Ганеева дословно, по стенограммам его разговоров, которые есть в материалах уголовного дела. К тому времени спецслужбы уже начали разработку генерала. Скрытая техника беспристрастно фиксировала каждую его встречу. Зафиксировала она и диалог, состоявшийся после того, как коммерсант Кичигин закрыл дверь генеральского кабинета. “Сотку имеет, значит, надо десятку у него просить, — протянул Ганеев. — А попозже, я думаю, пятнадцать процентов”. “Не, — Лысаков жадничать не хотел, — везде двенадцать процентов. Это как все спецслужбы, как все охранники...” “Но тогда мне ни х... не достанется... Не, я разведу. Скажу: ребятам — четырнадцать, и мне — шесть...” А вот расшифровка другого диалога Ганеева. На этот раз он “разводит” (по его же определению) некоего коммерсанта Сергея Егоровича (следствие его не нашло). На календаре 29 марта 2001-го. Ганеев: У вас серьезные дела намечаются, ребята. Вам надо крышу иметь. Просто так, по звонку, вы зае...сь работать. Вам надо повстречаться с МУРом. Они люди понимающие и понимают, что сегодня вы не можете там десятку платить. Потому что всего пятнадцать—двадцать... Увеличатся объемы, будете больше... Коммерсант: Да, да, да... Ганеев: Во когда, б..., начнут е...ь, б…, вас бандюки, б... А они придут! Как только у вас не пятнадцать будет, а двадцать—тридцать, придут сразу. Это я вам гарантирую! Коммерсант: Да, я знаю... Ганеев: А с МУРом я тебя на следующей неделе... Ребят я тебе дам толковых, лучше их нет... Насчет последнего генерал не врал. Лучше “оборотней” для него и впрямь не было никого. Ведь только с их помощью он сумел стать тем, кем стал: сначала — миллионером. Потом — заключенным... Из отчета о проведении серии обысков в рабочих кабинетах, квартирах, гаражах, банковских ячейках и на дачах арестованных. Всего изъято Валюта: 3 млн. 400 тыс. долл. и 10 тыс. евро Рубли: более 800 тыс. Пластиковые кредитные карты “Visa Gold”: 10 ед. Часы наручные: “Брегет” — 1 шт, “Вашерон Константин”, “Патек Филипп” — 12 шт. Ключи от автомашин: 45 ед. Пистолеты (“ПМ”, “Беретта”, “Вальтер”, “ИЖ”): 20 ед. Электродетонаторы: 3 ед. Гранаты: 2 ед. Патроны разного калибра: около 1000 ед. Цепи золотые: 10 ед. Кокаин: более 100 гр. Героин: более 15 гр.
В моей смерти прошу винить генерала Г.
Никогда не знаешь, где потеряешь, где найдешь. То, что вчера казалось недостатком, в одночасье может стать достоинством. И — наоборот. Точно по классику: и пораженье от победы ты сам не должен отличать... ...Они познакомились на какой-то вечеринке, и Решетников сразу понял: человек серьезный, с таким можно иметь дело. И когда на второй или третьей по счету встрече новый знакомый предложил помогать его бизнесу, Решетников даже обрадовался. Дела у его фирмы “Алмед” шли неплохо. Занималась она экспортом цветных металлов (преимущественно в Германию). Обороты росли. Рано или поздно “крыша” понадобилась бы все равно. Но о такой защите, как генерал Ганеев, он и мечтать не мог. Поначалу речь шла всего-то о тысяче долларов в месяц. Решетников согласился на нее с легким сердцем. Он хорошо запомнил день первого взноса: 1 апреля 1998-го, день смеха. Подумал даже: такой человек и такие смешные деньги. Но очень скоро стало Решетникову не до смеха. В августе 98-го, накануне дефолта, Ганеев взял у него в долг 217 тысяч “зеленых”: он покупал 200-метровую квартиру на Чистопрудном бульваре (по документам, правда, выходило, будто генерал менял ее на свою — 80-метровую в Останкине — как равноценную). Когда же пришло время платить по счетам, Ганеев только развел руками: дефолт! “Ладно, не хнычь, — сказал он через пару недель, когда Решетников достал его вконец. — Есть один вариант. Я могу выдернуть эти деньги из оборота. Но не просто так...” И бравый генерал поведал оторопевшему коммерсанту свой план. Дескать, он возвращает ему деньги, но дает их как бы в рост. А набегающие проценты и станут его с Решетниковым расплатой. За год рассчитаемся — а там будет видно. Конечно, знай Решетников, чем все закончится, плюнул и на деньги, и на долги: не до жиру — быть бы живу. Но кто же знает, что ждет тебя за поворотом... Дефолт здорово подорвал дела “Алмеда”. Решетникову кровь из носу нужны были живые деньги, и другого пути заполучить их он не видел. Так президент компании “Алмед” Вадим Решетников попал в вечную кабалу к генералу Ганееву. Отныне из кредитора он превратился в пожизненного должника. Год прошел, но деньги назад Ганеев забирать не спешил. Наоборот, он ежемесячно вкладывал получаемые проценты в бизнес Решетникова. Эта пирамида росла как снежный ком. К 2001 году только ежемесячный процент, причитающийся генералу, составлял уже 42 тысячи долларов. И это не считая платы за “крышу”, которую Ганеев поднимал постоянно. (“Твой бизнес существует лишь благодаря мне, — неизменно твердил он Решетникову. — Одно неверное движение, и тебя порвут!”) В общей сложности за 4 года “дружбы” Ганеев вытряс из него больше 4 миллионов долларов: по миллиону в год! Неплохо, если учесть, что в решетниковский бизнес он вложил не свои, а его же деньги. Решетников оплачивал учебу в МГИМО генеральскому сыну — завсегдатаю модных клубов, собирающемуся после окончания учебы работать в ФСБ (“Отдам его Юрке Заостровцеву”, — много раз объявлял Ганеев; потом, правда, передумал, решил устроить в МУР, в родной 5-й отдел), сыновью охрану (иномарку Ганеева-младшего неизменно сопровождал джип вневедомственной охраны МВД). Собственно, и машины покупал тоже коммерсант. Почти весь ганеевский автопарк — “БМВ” 3-й серии с форсированным движком, пятисотый “Мерседес”, гоночная “Мицубиси” — числился за “Алмедом”. (В 2002-м, когда у Решетникова возникли проблемы и судебные приставы стали описывать имущество, “Мерседес” у Ганеева-младшего отобрали. Пришлось оформлять задним числом документы, будто иномарку сынок купил накануне за... 26 тысяч рублей.) Перед каждой поездкой генеральской семьи в теплые края президент “Алмеда” вручал Ганееву круглую сумму: до нескольких сот тысяч долларов. Деньги передавались лично ему или же генеральскому адъютанту полковнику Лысову, который занимался всеми щекотливыми вопросами и на службе практически не появлялся: строил Ганееву дачу, подбирал газоны, покупал собак. (Дача, кстати, была оформлена тоже на Лысова.) Аппетит приходит во время еды. Очень скоро Ганееву показалось недостаточно и “крышных” денег, и процентов. Он захотел получить решетниковский бизнес целиком и сразу. По его настоянию коммерсант был вынужден оформить на работу в “Алмед” многочисленных генеральских родственников. Жена и сын стали заместителями гендиректора. Племянник и шурин заняли другие, не менее почетные должности. Разумеется, на службу никто из них не ходил. Ни у кого даже не было своего кабинета. Пару раз Решетников пытался вырваться из кабалы, но Ганеев пресекал все попытки жестко: “Только пикни, будешь иметь дело с бандюками!”. Но, видно, есть предел всему, даже у металла наступает усталость. И когда к осени 2001-го выплаты Ганееву перекрыли доходность всего бизнеса, Решетников отважился на серьезный разговор. Генерал пришел в ярость. Он бросал в коммерсанта стулья, разбил компьютер, шваркнул об стену телефоном, однако денег от этого не прибавилось. Медленно, но верно Решетников шел к банкротству. Особенно подкосила его покупка акций Владимирского электромеханического завода. В 2000-м он взял под нее банковский кредит в шесть миллионов долларов, но нежданно-негаданно правительство выпустило новые правила экспорта цветных металлов. Бизнес оказался под угрозой. Самовольство Решетникова (как так! купил акции, не спросясь!) вызвало у Ганеева новый приступ ярости. Он требовал, чтобы коммерсант избавился от акций, даже сам начал подыскивать покупателей (правда, за посредничество выторговал себе миллион). Ничего не помогало. В начале 2002-го выплаты прекратились. Тут уж на дыбы встала вся генеральская семья, привыкшая за четыре года к решетниковской безотказности. “Ну что там твой спонсор? Когда будут деньги?” — истерично кричала на Ганеева его супруга, дама экзальтированная, моложе мужа лет на десять и потому крепко держащая его в кулаке. Не стеснялся в выражениях и их наследник — будущий муровец. “Хватит цацкаться с ним, — командовал он папой прямо по телефону. — Надо вывозить этого мудака в лес и мутузить”. В первых числах апреля Ганеев объявил Решетникову: до 29 мая отдашь триста тысяч баксов. Иначе... Но в назначенный день Решетников принес ему лишь тридцать тысяч: все, что сумел наскрести. То, что происходило дальше, отчетливо видно из записи, приобщенной к материалам уголовного дела. 29 мая 2002 г. Служебный кабинет Ганеева. Ганеев: Сколько сегодня? Решетников: 30 тысяч. Ганеев (возмущенно): Сколько?!! Решетников: Тридцать. Сто завтра и остальные в пятницу. (Слышны удары.) Не надо, Владимир Камильевич, я тебя очень прошу. Ганеев: А мне по х… Решетников: Ты пойми меня, я же делаю все, что могу… Ганеев: Мне по х… Сегодня какое число? (Удары.) Решетников: Я решу… Я тебя очень прошу… Ганеев (кричит): Какое сегодня число? Решетников: Двадцать девятое… (Удары.) Зачем?!! Ганеев: Ты ездишь на “Мерседесе” до сих пор и охрану держишь. Решетников: Я им не плачу. Ганеев: А это кого е...? Ты ездишь. Леночка (жена Решетникова. — А.Х.) ездит на “Мерседесе”. Решетников: Нет, уже не ездит. Он продается. Ганеев: Короче, час пятьдесят. А дальше я не контролирую. Все! Решетников: Ты же знаешь, что я никуда не кинусь. Ганеев: Кидайся, не кидайся — бесполезно. Ровно час пятьдесят, потом — прощено. Только перед этим сначала Леночку... Потом остальные, а потом следующие. Свободен на х..! Тварюга! На твоих глазах будет все это. Обещаю, на сто процентов обещаю. Решетников: Почему два дня нельзя подождать? Ганеев: А потому! Решетников: Но всему же должно быть объяснение. Ганеев: Нет. Все, не хочу даже разговаривать. Извини, братан, сегодня прощено будет тебе все… У тебя есть времени еще один час пятьдесят минут. И кого бы ты туда ни привел защищать. Завтра с утра при тебе все будет сделано, на твоих глазах, увидишь… (Удары.) Решетников: Я тебя прошу, перестань, я тебя умоляю. Ради всего того, что у нас с тобой было хорошего. Ганеев: У нас ни х… не было хорошего. Решетников: Я тебя умоляю! Ганеев: Ты ошибся, ты очень сильно ошибся. Решетников: Почему ты не можешь меня понять. В мае еще есть два дня. Ганеев: Нет! Нет, сука, у тебя вообще нет дней… Сегодня может быть прощение всех долгов, я это сдерживаю. Прощение полностью всех, троих вас. На веревке! Вот тебе, сука. (Удары.) Убью на х… Ты еще, милый, не видел то, что будет. Решетников: Я знаю. Извини, пожалуйста. Не надо бить. Умоляю. Ганеев: Я тебя просто уничтожу… И еще сейчас один придет… (Лысаков? Самолкин? — А.Х.) Решетников: Не бей меня, пожалуйста, сейчас… Ганеев: Ведь знал, что будет двадцать девятого, — и приехал. Подачку! Подачку… Нет, так не бывает. И не будет. Бизнеса у вас в Москве не будет вообще никакого. Учредительства у вас не будет. Вообще в России бизнеса не будет… Уже через час сорок пять… Из генеральского кабинета Решетников вышел весь в крови. Ганеев разбил ему нос и губу, выбил пару зубов, деревянным молотком отшиб пальцы. Уже потом, на следствии, и генеральская секретарша, и постовые на входе — все те, кто не мог не заметить избитого до полусмерти человека, — будут пожимать плечами: не видели, не заметили... А на столе у Ганеева осталась лежать расписка. На 700 тысяч долларов, которые Решетников якобы был должен теперь генеральской жене. Он написал ее, лишь бы прекратить избиения. В тот же вечер, не дожидаясь, пока его жену “поставят на хор”, Решетников вывез из Москвы всю семью. Скрыться сам он и не пытался: знал, что Ганеев с друзьями найдут из-под земли. Он часто видел генеральскую бригаду, имел с ними пару “душевных” бесед, когда Лысаков с Самолкиным обещали ему, что “закроют” его в изолятор и опустят прямо у параши, и сомневаться в их словах не приходилось. Точно загнанный зверь носился Решетников по Москве в поисках денег. Продавал последнее. Заложил в банке свою квартиру, а сам переехал жить в какой-то подмосковный санаторий. В три приема он передал Ганееву 234 тысячи. (После первого транша адъютант Лысов пригнал шефу из Германии новую машину.) Но спасателю этого было мало. Снова и снова теребил он Решетникова, снова и снова обещал вздернуть на веревке родных. И тогда Решетников отправился на Лубянку. Не без опасений. Слишком часто слышал он от Ганеева, что вся верхушка этой грозной организации — его закадычнейшие друзья. Патрушева тот называл Колей, Заостровцева — Юркой. Но страхи оказались напрасны. Заявление Решетникова пришлось в ФСБ как нельзя кстати. Разработка Ганеева шла уже здесь полным ходом, и появление такого ценного свидетеля было настоящим подарком. Свои показания подтвердил он и на допросе в прокуратуре, уже после ареста “оборотней”. Решетников понимал, сколь дорого могут обойтись ему эти откровения. Потому и вел себя как заправский шпион. Никому не оставлял номеров телефонов. Скрывал местожительство. Только уберечься все равно не смог. 18 марта 2004 года он приехал к своему адвокату. В руках у него был запечатанный пакет: “Если в течение десяти дней я не выйду на связь, передайте все в прокуратуру”. Через десять дней пакет пришлось отправлять по адресу: больше Вадима Решетникова никто не видел. “Я подтверждаю свои показания в полном объеме, — говорилось в послании. — И если вы читаете эти строки, знайте, что меня нет в живых”. ...Сегодня адвокаты славного генерала Ганеева заявляют в многочисленных интервью, будто и дома, и машины, и найденные 60 тысяч долларов в кабинете и 45 тысяч “зеленых” в квартире — все это наследство, доставшееся ему от покойного тестя, работавшего управделами в Росавиакосмосе. Правда, по данным следствия, месячная зарплата генеральского тестя составляла примерно 300 долларов. Субсидий и ссуд он никогда не брал. Иных — официальных — источников дохода не имел. Нехитрый подсчет показывает: покойный завхоз должен был не есть и не пить примерно одиннадцать веков, чтобы заработать те деньги, которые выбил Ганеев из Вадима Решетникова. Человека, заплатившего жизнью за свою наивность и доверчивость. Но если бы он один был таким..."