 |
|
Печать |
| Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru) | ||
 |
||
Черный корпусПодводный крейсер поставлен в док. Ответит ли "Курск" на вопросы следователей? |
|
| "Более года подводную лодку видели только водолазы-глубоководники - смутно, сквозь толщу воды и "снег" планктона. Было много споров и сомнений, однажды увидим ли мы ее при солнечном свете. Однако увидели. "Курск" всплыл сначала под орла, начертанного на рубке, затем под палубу верхней надстройки, потом и вовсе море схлынуло со стапель-палубы росляковского дока.
Триумф? Безусловно... Но триумф грустный. Кощунственно бить в литавры по поводу технической победы, но как не сказать добрые слова всем участникам уникальной операции? Тем более что эти слова адресует им патриарх российского судоподъема бывший главный инженер Аварийно-спасательной службы ВМФ СССР контр-адмирал в отставке Юрий Константинович Сенатский: - Этот подъем - начало нового века в прямом и фигуральном смысле слова, новой эпохи в области судоподъема. Шедевр! Фирма "Маммут" честно заработала свои деньги. Надо было обладать не только высоким научно-интеллектуальным потенциалом, но и весьма рисковым характером для проведения такой работы в столь сжатые сроки. Ну и, конечно же, феноменальное везение с погодой. Нам такие гидрометеоусловия при подъеме С-80 и не снились... Обезглавленный, с обрезанными перископами, слегка обросший ракушками "Курск" стоит на стапель-палубе росляковского дока, словно огромный стальной гроб... На черный корпус летит мокрый снег, словно клочья чьей-то седины. Как ни рвались на поднятую атомарину следователи и прокуроры, все же первым вступил на корпус подводного крейсера сын командира - лейтенант Глеб Лячин. Именно он командовал тем катером, который доставил к подводному крейсеру Главнокомандующего ВМФ адмирала флота Владимира Куроедова, командующего Северным флотом адмирала Вячеслава Попова... Кто-то принял очень человечное решение: первым должен вступить на борт "Курска" не чиновник судебного ведомства, а сын погибшего командира. В противном случае произошло бы невольное оскорбление памяти павших подводников - ведь только преступников первыми встречают люди из прокуратуры. Вслед за лейтенантом Лячиным поднялись на палубу подлодки адмиралы, сняв фуражки. Первым делом подошли к кормовому аварийному люку, ставшему невольной западней для тех, кто выжил в кормовых отсеках после страшного удара... Заглянули в него... Почему подводники не смогли выйти из шахты запасного выхода? Теперь на этот вопрос совершенно точно ответят специалисты. На "Курске" работают несколько бригад криминалистов самого разного профиля - от взрывников до медиков. Мало вероятно, что они найдут в отсеках атомарины ответ на главную загадку: что инициировало первый взрыв в торпедном отсеке? Тем более что первый отсек, самый важный для понимания трагедии "Курска", остался пока на грунте. Правда, не много надежд на то, что и искореженные металлоконструкции носового отсека сохранили след первопричины трагедии. Но вот поступили сведения, что найдено несколько аппаратных журналов, в которых фиксируется ход несения тех или иных вахт; по записям в них можно судить об обстоятельствах, предшествовавших роковым взрывам. 25 октября подводный крейсер стали осушать, и криминалисты вошли через кормовой аварийный люк в девятый отсек. Они извлекли оттуда тела трех моряков, которые довольно хорошо сохранились. Но опознать их лица сразу не удалось. Несколько позднее в североморском госпитале медики установили личность своего коллеги - капитана медицинской службы Алексея Станкевича... Меньше всего я ожидал, что телерепортерам разрешат снять ту самую вмятину, о которой столько говорили и столько спорили, что даже сомнение возникло - а была ли эта самая вмятина? Теперь очевидно - была, есть. Вот она - длинная и довольно глубокая борозда проходит по правому борту ниже ватерлинии. Ее не мог прочертить киль надводного корабля - иначе след остался бы в верхней части корпуса. А вот "подводный объект" - запросто. Версия капитана 1-го ранга Михаила Волженского, что иностранная подлодка задела "Курск" своей кормовой частью, а именно кормовым стабилизатором, нашла еще одно зримое подтверждение. Не надо быть трассологом, чтобы заметить: длинный след прочерчен довольно узким предметом, каким и является подводное "крыло" субмарины. Тогда становится ясным, почему вторая подлодка отделалась довольно легко - все ее жизненно важные центры отстояли достаточно далеко от места удара. Становится ясным и то, почему она так медленно удалялась от места происшествия: противолодочные самолеты североморской авиации определили ее скорость не более пяти узлов. Столь нехарактерно малая для атомоходов скорость может быть объяснена тем, что иностранная подлодка получила повреждения винторулевой группы. Находит свое объяснение и стотридцатипятисекундная пауза, которая разделяет оба взрыва. Первый мог быть вызван тем, что в "смятом" после удара торпедном аппарате деформировалась и лежавшая в нем торпеда, в ее двигателе соединились окислитель и топливо - форс пламени ударил в стеллажные торпеды. Мощный разогрев при резко возросшем давлении вызвал детонацию остального боезапаса. Однако главная вмятина, ее начало, все это осталось на корпусе первого отсека, чьи фрагменты, как уже сообщалось, были подняты еще в прошлом году и будут, как объявлено, подниматься в следующее лето. Могло ли такое случиться? Этот вопрос до сих пор задают и люди, далекие от подводницкой жизни, и профессионалы-подводники. Впрочем, последним ответить на этот вопрос легче: они-то знают, что в таком предположении нет ничего невероятного. Здесь, в Питере, леденящие душу видеокадры, снятые в руинах "Курска", мне довелось смотреть вместе со вдовами подводников и бывшими командирами подводных лодок. Капитан 1-го ранга в отставке Юрий Филиппович Голубков командовал самой быстроходной в мире атомариной - К-162. Именно она установила не превзойденный до сих пор рекорд подводной скорости - 44,7 узла (82,8 км/час). - Мы отрабатывали учебные задачи в полигоне, где ныне погиб "Курск", - рассказывает Голубков. - Вдруг доклад акустика: на траверзе правого борта шум винтов иностранной атомной подлодки. Понимаю, за нами вели слежку, и иностранец случайно вышел за пределы нашего кормового сектора, то есть зоны акустической тени. Командую - право на борт - и вывожу наглеца, как говорится, на чистую воду. Он же стремится снова зайти мне в корму, спрятаться в непрослушиваемом секторе. Чужак маневрировал резко и дерзко. Но у меня же скорость выше, и это я захожу ему в корму. И держусь в его кормовом секторе, несмотря на все выкрутасы, которые он совершал под водой. В конце концов он понял, что ему не отвязаться и пошел прочь из наших территориальных вод. Я проводил его до указанного мне рубежа, а потом вернулся в базу. И только потом, представив себе наше взаимное маневрирование как бы со стороны, испытал нечто похожее на ужас. Две огромные ядерные "коломбины" с немалой скоростью заходили в хвост друг другу, как истребители, причем на предельно малой "высоте", причем ориентируясь только на шумы винтов... Такие "игры" припомнит любой командир-подводник, ходивший в моря. Одним везло, другим - не очень: сталкивались, но все же расходились по своим базам - пусть с вмятинами, но без трупов. "Курску" не повезло преотчаянно... Мы снова вглядываемся в экран: стальное месиво труб, кабелей, конструкций спрессовано чудовищным взрывом до войлочной плотности. С трудом различаю изжеванный, словно окурок, ствол перископа, бессмысленно свисает якорь-цепь, та самая, которая мешала отпиливать торпедный отсек, вот ржавая горловина кормового аварийного люка... И снова обезображенный нос: вместо второго отсека - забитая стальным хламом труба. Это жерло вулкана, принявшего огненный выброс внутрь себя. Командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов просил не показывать эту страшную рану вовсе не из соображений секретности: - Для нас, моряков, корабль - всегда нечто живое и одушевленное. И демонстрировать увечья родного тебе существа больно... Тем не менее этическими соображениями пренебрегли. Наверное, мир все-таки должен был заглянуть в этот обожженный стальной кратер, из которого вознеслись души оплаканных им людей. Надо было показать и эту роковую вмятину... Да, вмятина пролегла не только по правому борту "Курска", она навсегда отпечаталась в наших душах... Так получилось, что в этот день ровно год назад из девятого отсека извлекли тело капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова с его запиской, прогремевшей на весь мир. Нынешним летом Ольга Колесникова встретилась с тем самым водолазом-глубоководником Сергеем Шмаковым, который выносил из лабиринта смерти ее мужа. - Я очень боялась этой встречи, - рассказывает Ольга. - Я не знала, что ему сказать... Я просто обняла его. Сергей стал мне родным человеком, потому что он вошел в Митину могилу, потому что его руки держали руки моего мужа... Потому что он подарил мне последнюю встречу с Митей. Ведь даже то, что от него осталось... для меня это было родное тело... Прошлым летом Ольга ходила на катере к месту гибели "Курска" и бросила в море большую красную розу. Теперь те же слова, идущие из сердца, скажет судоподъемщикам и мать другого Мити - матроса Дмитрия Старосельцева - Вера Сергеевна. Я познакомился с ней в Видяево, на поминальной годовщине гибели подводного крейсера. - Дима так рвался на эту лодку! Ведь она носила название нашего родного города. Я тоже радовалась - думала спрячу единственного моего сынка от войны в Чечне под водой. Вот и спрятала... Разве уйдешь от судьбы? Диму Старосельцева опознали в Рослякове в числе первых. Пока пишутся эти строки, самолет с "грузом 200" уже приземлился в Курске. Но в воздухе уже другие... Страшные, растянувшиеся на год похороны по всей России. Адмирал Вячеслав Попов просил родственников погибших подводников не терзать себя понапрасну и не приезжать в Росляково без приглашения. Но не выдержала душевного напряжения и, не дожидаясь вызова, бросив все, ринулась в Мурманск мать капитана 3-го ранга Николая Белозорова, а вслед за ней и его вдова Ирина. - Я чувствую, что Колю подняли. Пока не опознали, но он там... Там и его мама. Я должна сейчас быть рядом с ней. С Николаем Ирина прожила душа в душу четырнадцать лет. Море часто и надолго разлучало моряка с домом, с женой и сыном Алешей. - Все наши встречи он отмечал в своем календарике, - говорит Ирина. - И знал наперечет, сколько дней в году он провел с нами. В 1996-м таких дней было всего сорок четыре. В роковом двухтысячном - и того меньше. Последний раз мы виделись в марте... Командир электротехнической группы Николай Белозоров принял свой смертный час в пятом отсеке... День за днем с борта "Курска" выносят носилки с телами, закутанными в черный пластик. Идет скорбный подсчет - двенадцать, девятнадцать, тридцать два, сорок пять... Двадцать пять тел ко вчерашнему дню были опознаны. Всего пока пятьдесят семь подводников покинули свой корабль навсегда. Это почти половина экипажа. - В Баренцевом море погибли не сто восемнадцать человек, а больше, - утверждает Ольга Колесникова. - С ними, нашими мужьями, погибли дети, которые могли родиться от них... Стоит "Курск" в лесах на стапель-палубе росляковского дока - носом к городу, кормой к морю. Его готовят к последнему плаванию во Вьюжный, на судоразделку. В шестом - реакторном - работают люди. Радиационный фон здесь ниже природной нормы. В понедельник начали выгружать из контейнеров крылатые ракеты с левого борта... К седьмому кильблоку положен венок из живых цветов. За семь лет до гибели "Курска" в Калининградском порту трудами и хлопотами замечательного писателя-моряка Юрия Иванова был воздвигнут поминальный крест из четырех якорей. На нем надпись: "Всем, кто погиб в море". Сегодня там тоже лежат цветы. " |
|
|
30.10.2001 |
Николай Черкашин Российская газета |