Па-де-де с КГБ : Дело Рудольфа Нуреева: неизвестные подробности

		Печать
Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru)

Па-де-де с КГБ Эта трагическая история началась в июне 1961-го. Передо мной заключение по материалам уголовного дела, утвержденное старшим помощником Генерального прокурора Российской Федерации Г.Ф.Весновской. Касается оно бывшего артиста Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова Рудольфа Хамитовича Нуреева. И хотя документ этот не так уж и велик, читать мы его будем по частям.
"Итак, часть первая. «Приговором Судебной коллегии по уголовным делам Ленинграского городского суда от 2 апреля 1962 года Нуреев Р.Х. по ст. 64 «а» УК РСФСР с применением ст. 43 УК РСФСР осужден к 7 годам лишения свободы с конфискацией имущества по обвинению в том, что, находясь в гастрольной поездке в составе балетной труппы Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова во Франции, отказался возвратиться из-за границы в СССР при следующих обстоятельствах. 16 июня 1961 года по окончании гастролей в Париже Нуреев вместе с труппой прибыл в аэропорт, чтобы лететь в Лондон. Перед посадкой в самолет директор театра сообщил Нурееву, что по указанию Министерства культуры СССР ему надлежит убыть в Москву для участия в концертных выступлениях, в связи с чем его вылет в Лондон отменяется. Вместо выполнения этого распоряжения Нуреев обратился к французским властям с просьбой о предоставлении ему политического убежища и от возвращения в Советский Союз в беседе с представителями посольства и руководителем труппы отказался. Отказ Нуреева возвратиться в СССР был использован буржуазной прессой для клеветнической кампании, чем нанесен значительный ущерб интересам Советского Союза. Факт отказа Нуреева возвратиться в СССР доказан материалами дела». Факт действительно доказан. Но что предшествовало этому решению? Чем оно вызвано? Не подтолкнул ли его кто-то и не было ли примитивной провокации? Чтобы ответить на эти и многие другие вопросы, Управление КГБ по Ленинградской области возбудило уголовное дело, которое принял к своему производству капитан Валдайцев. А обвинялся Рудольф Нуреев ни много, ни мало в измене Родине, и в постановлении об избрании меры пресечения в случае его появления на территории Советского Союза предписывалось подвергнуть Нуреева заключению под стражу. Так что ситуация была далеко не шуточной – за измену Родине, в соответствии со статьей 64 «а», Нуреева ждал смертный приговор. Так что же натворил талантливый танцовщик Кировского театра? Какие выдал секреты, какие тайны продал, чем подорвал престиж Советского Союза? Ответы на эти вопросы – в объяснительных записках и протоколах допросов артистов, рабочих и представителей администрации Кировского театра. «Артист балета прыгает к свободе» Под таким заголовком десятка два западных газет рассказали тогда о неожиданном поступке Нуреева. Какие прыжки?! Какая свобода?! Был страх, только жуткий страх оказаться в лапах КГБ. И хотя на дворе стояла хрущевская «оттепель», Рудольф сразу понял, что означает изменение его маршрута – в лучшем случае увольнение из театра, а в худшем тюремная камера. Так что выбирал он свободу не в политическом, в чисто физическом смысле слова – он не хотел за решетку. Не будем лукавить, оставаясь на Западе, Нуреев выбирал и другую свободу – свободу общаться с кем ему угодно и сколько угодно. Уже в те годы геи на Западе никого и ничего не опасались, а в Советском Союзе специально для них была припасена 121-я статья Уголовного кодекса РСФСР. А теперь – о самой операции, проведенной (или проваленной?) Комитетом безопасности. Вот что рассказал об этом следователю Георгий Коркин. Кстати, в «большой дом» он явился уже как бывший директор театра. – Гастроли в Париже заканчивались 15 июня, а 16 утром мы должны были вылететь в Лондон. И вдруг в последний день пребывания во Франции ни свет ни заря меня вызвали в посольство. Именно вызвали, а не пригласили. Вместе со мной затребовали и Виталия Стрижевского (сотрудника КГБ, который числился заместителем руководителя гастрольной поездки. – Б.С.). Примчались, ждем... Я-то думал, что будут хвалить за успешные выступления, а нам объявили, что есть решение Москвы (именно так и сказали – Москвы, а не министра культуры или кого-либо еще) о немедленном откомандировании Рудольфа Нуреева в Советский Союз. Я пытался возражать, говорил, что Нуреев блестяще танцевал в Париже, что о нем писали все французские газеты, что его с нетерпением ждут в Лондоне, что его отсутствие скажется на выступлениях всей труппы. Но мне в категорической форме заявили, что это решение окончательное и обсуждению не подлежит. – И как вы действовали? – Так, как мне велели. А сценарий, должен вам сказать, был довольно странный: мне было предложено объявить об этом решении в аэропорту, в тот момент, когда вся труппа будет проходить паспортный контроль перед посадкой на лондонский самолет. Я считал, что это неразумно, что это не только повергнет в шок самого Нуреева, но и может вызвать международный скандал – ведь вокруг много иностранцев, и мы не в Шереметьеве, а в Ле-Бурже. Но меня никто не слушал. Рано утром вся труппа отправила свой багаж на лондонский рейс, среди прочих были и чемоданы Нуреева. В них, кстати, ничего не было, кроме танцевальных костюмов и игрушек. Да-да, детских игрушек! Судя по всему, в детстве ему их не хватало, и теперь Рудольф восполнял этот недостаток. Перед выходом на летное поле я вызвал Нуреева из очереди и сказал, что его срочно отзывают в Москву для участия в очень важном концерте. С ним летят один из администраторов, переводчица и двое рабочих сцены. «Этого не может быть!» – воскликнул Нуреев. Ему сразу сделалось плохо, он сильно побледнел, ослаб и едва не упал. Подбежали наши люди, стали его успокаивать, станцуешь, мол, в Москве и прилетишь в Лондон, но Нуреев, казалось, ничего не слышал. – Да-да, его состояние было близко к обморочному, – подтвердил Виталий Стрижевский. – Потом он пришел в себя, говорил, что не хочет в Москву, что хочет быть с труппой и должен выступать в Лондоне. Мы просили его взять себя в руки, понять, что Москва есть Москва и мы ничего сделать не можем, что концерт в столице очень представительный, что билет на рейс Москва – Лондон для него уже заказан... На какое-то мгновение он в это поверил, стал сетовать, что его костюмы улетают в Лондон и в Москве ему не в чем будет танцевать. Тем временем заканчивалась посадка, и Нуреев попросил разрешения попрощаться с труппой. Вместе с работником посольства Романовым я проводил его к самолету, он со всеми тепло попрощался – и мы вернулись в зал ожидания. В мою задачу входило обеспечить посадку Нуреева в самолет Аэрофлота, а потом догонять труппу. Мы зашли в кафе, заказали кофе, но Нуреев пить отказался. Он был страшно взвинчен и нервозен, поэтому мы не спускали с него глаз. И вдруг в кафе появилась Клара Сэн! Нуреев вскочил и подбежал к ней. – Кто такая Клара Сэн? – уточнил следователь. – Его поклонница, – ответил Стрижевский. – Молодая, красивая девушка, по слухам, дочь чилийского миллионера. Она не отходила от Нуреева чуть ли не с первого дня гастролей. Мы считали, что именно из-за нее он пропадает по ночам и в гостиницу возвращается под утро. – Вы знали о его отлучках и ничего не предпринимали? – Как это не предпринимали?! – возмутился Коркин. – Еще как предпринимали! Я не раз с ним беседовал на эту тему, требовал, увещевал и даже угрожал. И знаете, что он мне отвечал? «Если вы подчините меня общей дисциплине, я покончу жизнь самоубийством!» Между нами говоря, на будущее я решил никогда больше не брать его за границу. – Я тоже делал ему замечания, – поддержал Коркина Стрижевский, – просил не пропадать по ночам и прекратить общения с сомнительными личностями. На что он отвечал, что лучше вообще не жить, чем жить по регламенту. «Сомнительные личности» Капитана Валдайцева очень интересовало, что это за сомнительные личности, из-за лишения общения с которыми Нуреев готов был покончить жизнь самоубийством. Ответить на этот вопрос не смогли ни главный художник театра Симон Вирсаладзе, ни заведующий балетной труппой Владимир Фидлер, ни главный администратор Александр Грудзинский. Совершенно неожиданно, назвав вещи своими именами, все прояснила партнерша Нуреева, известная балерина Алла Осипенко. – Хочу подчеркнуть, – сказала она на допросе, – что Нуреев был только моим партнером и никаких личных отношений у меня с ним не было... Да и не могло быть, – добавила она после паузы. – Не могу не отметить, что за дерзость, грубость и зазнайство в коллективе его не уважали. Хамил он буквально всем. Авторитетов для него не существовало. Нуреев знал, что он талантливый и одаренный танцовщик. Знал и беззастенчиво этим пользовался, считая себя незаменимым. Однажды он даже нахамил постановщику «Легенды о любви» Юрию Григоровичу, и тот снял его со спектакля. Точно так же он вел себя и в Париже: из-за съемок в рекламном ролике не постеснялся сорвать очень важную репетицию со мной. В гостинице мы его почти не видели – все время где-то пропадал. Очень скоро мы узнали, где именно: среди его поклонников было много лиц с отклонениями от нормы, то есть гомосексуалистов. Тогда, в июне 1961-го, события в Ле-Бурже развивались стремительно и, что самое главное, не подчиняясь никакому сценарию. – После того как Нуреев поговорил с Кларой, он вернулся к нам и присел на подлокотник кресла, – показывал на допросе Стрижевский. – Клара куда-то ушла, но вскоре вернулась. Нуреев опять подбежал к ней, о чем-то коротко поговорил, вернулся и как-то весь сжался. Я спросил, что с ним, на нем лица нет. Он молчал. А потом вдруг вскочил и быстро двинулся из кафе. Я – за ним. «Куда ты? Вернись. Скоро самолет на Москву». Он пробормотал что-то, я понял только, что он что-то решил, что его решение окончательное и бесповоротное... Вдруг откуда-то появились шестеро полицейских в форме, один в штатском, они скрутили мне руки и оттеснили от Нуреева. Воспользовавшись этим, Нуреев исчез... Мы с Романовым заявили протест, позвонили в наше посольство. Вскоре приехал генеральный консул, и нам дали возможность поговорить с Нуреевым. Мы умоляли его одуматься, объясняли, что его поступок – измена Родине, что он наносит непоправимый ущерб театру, родственникам и самому себе, что он просто-напросто губит свою жизнь. Но он как заведенный твердил, что в СССР возвращаться не желает. И тогда я предложил ему то, что надо было сделать в самом начале всей этой истории. Я сказал, что пусть меня уволят, но я беру ответственность на себя и предлагаю ему первым же рейсом вылететь в Лондон, продолжить гастроли с театром и уж потом вместе со всеми вернуться в Москву. Нуреев задумался, а затем сказал, что это ловушка, что он перестал верить людям, что своего решения не изменит и просит прекратить встречу. Нас тут же выставили. Но мы не оставили попыток отговорить Нуреева и попросили пустить к нему нашего осветителя Сергея Мельникова, у которого с Нуреевым были более или менее приличные отношения. Рудольф Нуреев в Уфе. 16 ноября 1987 г. ИТАР-ТАСС – Рудольфа я нашел в весьма и весьма растрепанных чувствах, – расскажет несколько позже Мельников. – Я объяснил ему, что ошибку еще не поздно исправить, что власти его поймут и, конечно же, простят, тем более что Стрижевский предлагает отправиться в Лондон... «Поздно, – сказал Нуреев. – Уже поздно. Я подписал прошение о предоставлении мне политического убежища». Черт с ней, с этой бумагой, сказал я. Дело не в ней, а в том, что если он не вернется, большие неприятности ждут всех его родных и знакомых. «Это я прекрасно понимаю, – бросил он. – Но мне никого не жалко. Никого, кроме Пушкина... (Александр Иванович Пушкин – педагог Нуреева. – Б.С.) Я знаю, что делаю и на что иду. А возвращаться мне нельзя. Теперь, когда меня можно обвинить в измене Родине, они могут меня расстрелять». «Бог с тобой, за что? – возражал я. – Ты же никого не продал и не предал». «Они знают, за что, – мрачно заметил Рудольф. – И в Союзе мне не жить – расстреляют, и здесь, скорее всего, покончу с собой». Он обнял меня, заплакал и вроде бы даже сделал движение в сторону двери, но полицейский схватил меня за плечи и выпроводил из комнаты. Главный администратор театра Александр Грудзинский считал, что этот «позорный случай не произошел бы, если бы Нурееву не предложили в столь грубой и нетактичной форме вернуться в Москву. Если на то пошло, то ничего бы не случилось, если бы он улетел в Лондон, а оттуда вместе с театром вернулся бы в Москву. Если уж так понадобилось, то арестовать его можно было и после гастролей». Охота на Нуреева Французские газеты взахлеб рассказывали о «прыжке артиста к свободе», о его баснословном контракте с труппой де Кюэваса, который подписала лично маркиза де Кюэвас-Рокфеллер, о его успехе в первом же спектакле труппы. А советские дипломаты писали ноты, заявляли протесты, давали лживые интервью. Разумеется, копии этих материалов немедленно отправлялись в Москву. Интересен своеобразный отчет первого секретаря посольства СССР во Франции М.Ф.Клейменова. «Вскоре после прибытия в Париж ленинградской балетной труппы в театральных и газетных кругах стали ходить слухи о том, что один из главных артистов труппы Нуреев («азиатик», как его называли в этих кругах) недоволен своей жизнью и подумывает о невозвращении на Родину. Эти слухи привели к тому, что на него началась подлинная охота с целью убедить его остаться во Франции. Искусителями при этом руководили разные мотивы. Парижские газеты сообщили по этому поводу много неверных сведений, вроде романа Нуреева с француженкой или даже англичанкой. На самом деле погоня за Нуреевым шла по трем линиям, причем ни одна из них не имела политической окраски. Наиболее активную роль в попытках сманить Нуреева играл Пьер Лакотт – балетный предприниматель, неоднократно прогоравший, но продолжающий вести широкий образ жизни. Источники его богатства известны: Пьер Лакотт – гомосексуалист, имеющий обширные знакомства в этом специфическом кругу, насчитывающем немало крупных промышленников, банкиров и всякого рода дельцов. Привлечение Нуреева в эту среду сулило Лакотту немалые выгоды. Помогали Лакотту в его затее журналист Тевтон и балетный деятель Курнон, тоже гомосексуалисты. Встречи между ними и Нуреевым проходили в ресторане «Пам-Пам», что на улице Обер, напротив здания Оперы. Свидетели утверждают, что Нуреев не шел навстречу Лакотту и даже не делал вида, что понимает, чего от него хотят. Равным образом слабо Нуреев реагировал на особое внимание, которое проявляла к нему Клара Сэн, молодая, взбалмошная миллионерша, слишком часто менявшая любовников. Нуреев приглянулся ей с первого дня знакомства, и она не отставала от него ни на шаг, сопровождая его днем в прогулках по Парижу, а вечером – в ресторанах. По отзывам свидетелей, это внимание со стороны молодой, красивой и богатой женщины Нурееву явно льстило, но романтического сближения между ними никто не замечал. Гораздо большее влияние на Нуреева оказал третий нажим, ведшийся не по гомосексуальной и не по женской линии, а в области весьма прозаической – чисто коммерческой. Этот нажим вели балерина парижской Оперы Клэр Мотт и руководитель балетной труппы маркиза Кюэваса Ларрен. Труппа находилась накануне распада, им нужна была новая звезда, и именно в таком качестве они видели Нуреева. Его захваливали, задабривали, пели дифирамбы, утверждая, что здесь его будут на руках носить, Америка осыплет золотом и вообще «Запад ждет Нуреева». Эти слова произвели на него особенно сильное впечатление. В результате этой обработки Нуреев внутренне созрел для измены, но продолжал колебаться. План побега, который разработали представители всех трех «линий нажима», мог лопнуть в мгновение ока, так как Нуреев все еще не принял окончательного решения. Лакотт утверждает, что не будь «счастливого обстоятельства», то есть неожиданно объявленного решения о возвращении Нуреева в Советский Союз, побег вряд ли бы состоялся. Об этом же говорил и Нуреев корреспонденту одной из газет. «Я в одно мгновение понял свое положение: если вернусь, меня уже никогда не выпустят за границу. Выбора у меня не было. И я принял решение остаться». По мнению известного в парижских артистических кругах Сержа Лифаря, своим поступком Нуреев как артист погубил себя. Ни в Европе, ни в Америке он не найдет труппы, достойной его. А без твердой руки балетмейстера, без коллективной дисциплины он быстро распустится и так же быстро увянет. Судя по всему, отдает себе отчет в этом и сам Нуреев. По рассказам лиц, находившихся в общении с ним, в течение первых семи-восьми дней после бегства он находился в подавленном состоянии и к нему дважды вызывали врача. Репетиции, а затем торжественная обстановка выступления 23 июня в «Спящей красавице» несколько подбодрили его, но уже после третьего акта с ним приключился нервный припадок. Теперь Нуреев высказывает недовольство своими партнерами, порядками в труппе и т.п. Он с нетерпением ждет возможности поехать в Америку, где, как он продолжает верить, его будут на руках носить». Суд, СПИД, реабилитация 2 апреля 1962 года состоялся суд по уголовному делу Нуреева Р.Х. И что интересно: даже представитель обвинения прокурор Ронжин нашел смягчающие вину обстоятельства. – При вынесении приговора прошу учесть, что Нуреев молод, неопытен, имеет неуравновешенный характер. Со стороны наших работников были допущены неправильности при сообщении ему о вылете в Москву. Прошу определить ему минимальное наказание. Справедливости ради надо сказать, что и первые лица в руководстве КГБ довольно объективно оценили ситуацию, строго наказав и даже уволив из органов участников этой операции. Напомню, что в соответствии со статьей 64 «а» Нурееву грозил смертный приговор. Прокурор потребовал минимального наказания. А адвокат Отмегова попросила «определить Нурееву наказание ниже низшего предела с учетом личности и обстоятельств совершения преступления». Суд все это учел и, как мы уже знаем, приговорил Нуреева к семи годам лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. О балетной карьере. Нуреева носили на руках и в прямом, и в переносном смысле. Не было проблем и с деньгами – гонорары его достигли таких величин, что он мог покупать не только квартиры, картины, дворцы и ранчо, но даже целые острова. А в личной жизни счастья не было. Его любовники, один корыстолюбивее другого, изменяли ему. Нуреев переживал, искал утешения в дешевых притонах, и в конце концов это сказалось на его здоровье: он заметно похудел, стал страдать провалами памяти, терять сознание... Лишь через четыре года врачи установили диагноз – СПИД. Осознав, что за беда на него свалилась, он не впал в отчаяние. Правда, лечиться стал довольно своеобразно – изматывающим до потери пульса трудом. Много танцевал, ставил спектакли, дирижировал оркестрами, мотался по всему свету. Вирус иммунодефицита может расправиться с жертвой за год-два, а Нуреев сражался с ним восемь лет! * * * А теперь вернемся к документу, с которого начали этот рассказ. Но прежде – небольшой комментарий Г.Ф. Весновской. – К нам поступило письмо от сестры Рудольфа Нуреева Разиды Евграфовой (Нуреевой) с просьбой о реабилитации брата. Как известно, Нуреев умер в январе 1993 года и похоронен под Парижем на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Уже будучи тяжело больным, Нуреев трижды приезжал на родину, и как танцовщик, и как дирижер. Гарантии его неприкосновенности были весьма зыбкими, ведь приговор Ленинградского городского суда никто не отменял. Сестра его просила вернуть брату доброе имя. Мы приняли соответствующее решение. Вот это решение. «...Факт отказа Нуреева возвратиться из-за границы в СССР доказан материалами дела. Вместе с тем ответственность за это деяние, согласно действовавшему в тот период уголовному законодательству, могла наступить в случае, если оно было совершено в ущерб государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР. Однако в уголовном деле нет никаких данных о наступлении указанных выше последствий. Что касается приобщенных к делу публикаций «буржуазной» прессы, которые наряду со свидетельскими показаниями положены в основу обвинения, то они освещают лишь имевший место факт отказа Нуреева возвратиться из-за границы в СССР и связанные с этим интервью, не содержащие враждебной информации, направленной против СССР. При таких обстоятельствах в действиях Нуреева Р.Х. отсутствует состав вмененного ему в вину преступления, предусмотренного ст. 64 «а» УК РСФСР. Кроме того... ряд положений ст. 64 «а» УК РСФСР, квалифицирующих бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы как форму измены Родине, признаны не соответствующими статьям 27 (часть 2) и 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации и утратившими силу. С учетом изложенного на Нуреева Р.Х. распространяется действие Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий». Рудольф Нуреев в 1995 году был реабилитирован. "
12.03.2004	Борис Сопельняк Совершенно секретно