 |
|
Печать |
| Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru) | ||
 |
||
Журналист Виктор Петров, проведший два года в чеченском плену: Самую страшную пытку Бараев называл "русский плач третьей степени"Это когда на спину узнику льют расплавленный полиэтилен, заставляя при этом отжиматься от пола |
|
| "Мы сидим с Виктором Петровым у него на кухне и обсуждаем больную тему. Он только вернулся в родную Самару из чеченского плена. Виктор абсолютно счастлив. Рядом сидит жена Зоя. Он боялся встречи с дочерью-третьеклассницей, но Наташка сразу его узнала, только проворчала: "Думала, курить бросит. Хоть бы что-то хорошее из плена вывез..."
Как будто и не было двух лет Виктор заставляет меня читать его статьи 94 - 95-го годов. Я тогда писал то же самое. Чеченцы борются за свою землю. Это нормальные работяги, взявшие оружие. В каждой строчке сквозит симпатия к тем, кого сегодня он называет просто бандитами. Зигзагам Витиной судьбы можно только удивляться. Бывший летчик-штурмовик, ушедший из военной авиации в теоретическую физику; кандидат философских наук, нашедший себя в журналистике. До 1999 года руководил самарской телепрограммой "Оперативные хроники", которая за месяц до его пленения получила одну из номинаций на проходившем в Москве фестивале "Правопорядок и общество". Светлая голова, прекрасная память, которую из него не сумели выбить за два года. У Виктора уже был опыт освобождения солдат-заложников. Поэтому звонку, прозвучавшему в его квартире в мае 1999 года, он не удивился. Звонила Светлана Кузьмина, председатель комитета "Чечня". - Виктор, нам сообщили, что в Чечне найден один из солдат, которого ищет мать! Поедешь с нами? - Конечно! Как становятся заложниками - 3 июня 1999 года я уехал из Самары. И если в первые две командировки в Чечню жена меня не провожала, то тут с Наташкой, с дочкой, пришла на вокзал. Попрощались, и вдруг Наташка остановилась и смотрит вслед. Потом я застыл на месте и не могу идти. Не люблю всякие мистические штучки, но... За месяц до этого психолог-аналитик Центра медицины катастроф посмотрела мне на руку и сказала: "Тебе предстоит побороться за свою жизнь". Пятого июня приехали в Ингушетию, в дом Радимхан Могушковой, работницы МЧС по поиску и освобождению пленных, которая нас позже и "сдала" бандитам. Долго жили у нее, чего-то ждали, а двадцатого нас повезли в Грозный. Частный домик на окраине города. Появляется человек. - Я заместитель полевого командира. Даем фото солдата, которого ищет мать. - Да, это наш Абдулла! Во дела! Значит, ислам принял. Ну, ладно, Абдулла так Абдулла. Поехали на него смотреть. Светлана Ивановна сама предложила: "Пусть нам глаза завяжут!" Чеченец спохватился. - Ах, да-да! Чтобы вы не увидели, где у меня база! Смех, да и только. Завязали глаза Кузьминой, я накрылся курткой. Пересели в другую машину. Слева-справа-сзади садятся люди. Ехали долго. При подъезде кто-то произнес: "Вот он, центр ваххабизма". А центром ваххабизма тогда был Урус-Мартан. Приехали к какому-то частному дому. Там нас со Светланой Ивановной разделили. Меня взяли за руку, завели в комнату, усадили и пристегнули наручником к кровати. - Понял, куда попал? - Конечно, понял. Бить будете? - Пальцем не тронем! Окна занавесили, свет включили. Заходит парень симпатичный, чеченец, представляется. Я, мол, бывший омоновец. Решил подзаработать, охраняя тебя. Это-де вы, русские, в прошлую войну научили нас воровать людей. - Долго нас будут выкупать? - Неделю, две, может, три. Сколько за меня они собираются просить, мне не говорили, но по косвенным признакам я определил, что много. Так начались эти два года. Однажды ему дали пистолет... - На следующий день, когда меня вывели на улицу, я увидел в туалете книжку, по которой платят за свет, и на ней прочел наш адрес: улица Грейдерная, дом 43. На этой Грейдерной мы жили дней десять. А потом за домом кто-то стал вести наблюдение, и меня подальше увели. Шли пешком. Меня сопровождали трое охранников. Один, Резо, был настолько безграмотен, что, взглянув на часы, не мог сказать, который час. На окраине Урус-Мартана я чуть не наступил на противопехотную мину. Потом все сильно всполошились - похоже, нас преследовали. Резо отдал мне свой пистолет, чтобы я помогал обороняться. - Я никогда не стрелял из такого! - Че там уметь?! Передернул и все... Но я тогда еще не был готов стрелять в своих конвоиров. Появился второй: - Ну ты даешь, Резо! Виктор, отдай ему пистолет! Перевели меня в другое место. Условия там были намного хуже. Бетонный подвальчик высотой метр двадцать, в котором я днем и ночью сидел в скрюченном положении, пристегнутый наручниками к мотору от "КамАЗа". Жара страшная. Гигиены никакой. Делал все, не сходя с места: в банку, ведро. Я буквально задыхался, когда однажды принесли вентилятор. Но на ночь сволочь охранник забирал его себе. Но кормили нормально: салатик, суп, сыр. За две недели подвала я научился расстегивать наручники. К сожалению, это не пригодилось, подходящего момента не было, чтобы бежать. А на третью неделю увезли меня дальше в горы. Все охранники новые. - Тебя нам отдали за долги! У нас есть люди в России, и тебя обменяют... Привезли в горную деревушку. Три дома, один петух. Чистый воздух, облака в окошко залетают. Красиво. Первый побег - Сидел я в курятнике. Вдобавок к наручникам хозяин дома Муса сделал мне кандалы. Но обращались прилично, особенно дети хозяина. Девочка обычно забирала у меня лампу, при свете которой я читал. Почистит, наполнит солярой. Потом наберут на пару с братом цветов, принесут, поставят в кувшин. Осенью я решился на первый побег. Муса с семейством поутру пошел собирать сено в стога. Дверь мне, как обычно, привалили бревном. Но я еще раньше прорыл лаз под стенкой. Снял с себя наручники, вывернул ногу, чтобы выскользнуть из кандалов. Выскочил на откос и побежал к руслу речки. Смотрю краем глаза: камень шевелится. На этом камне и поскользнулся. А на нем грелись кавказские гадюки! Две меня укусили за штанину, а одна вцепилась в задницу. Было бы это в мае -июне, когда у них яд наиболее опасен, тут бы я и помер. А в сентябре обошлось. Но все же свое черное дело яд сделал, как оказалось, позднее. Хватились меня часа через полтора. Муса в таком бешенстве был, что долго бегал около дома, палил вверх из автомата. А я сидел на горе почти напротив дома! Вечером пошел строго на запад. Думаю, через один хребет перевалю, а за вторым уже виден Пятигорск. Через сутки уперся в альпийские луга. Это настоящие джунгли! Мощная трава метра три высотой: раздвигать руками не получается, в отчаянии пытаюсь махать топором, как мачете, - не лучше выходит. На третьи сутки побега я почувствовал себя плохо: все-таки, видимо, подействовал яд гадюки. Понял - надо выходить на людей, а то помру. Нашел одинокий дом. Кричу: "Хозяин, дай пожрать!" Он завел в дом, дал миску с супом, а я есть не могу. Попил чаю, лег. Разбудили меня пинками. Смотрю - люди с автоматами. Рассказал им, кто я есть. - Ладно, проверим. Может, ты шпион или вертолетчик! Ушли... Когда вернулись, сказали: "Ты не представляешь, откуда ты сбежал! Очень серьезная организация!" Братья-заложники - Возвращать Мусе меня не стали, а на машине привезли в Бамут. И две недели я сидел в подвале с украинским предпринимателем Александром Руденко. Потом меня перевезли в Грозный, а его в конце 1999 года выкупили за 30 тысяч долларов. В Грозном я встретился опять со Светланой Ивановной Кузьминой, и после этого нас уже возили вместе. Когда Грозный стали бомбить, нас перевезли в Шатой, на базу боевиков. Там мы встретили новый, 2000 год. Там же к нам присоединился еще один заложник, предприниматель Александр Михайлович Терентьев. 57 лет, крепкий мужчина. В Шатое я встретил и Брис Флетьо. Сначала думал - чеченец. Потом тот рассказал, что он французский журналист. "Только ты им не говори!" Говорил, что за него просят три миллиона долларов. И вот я узнаю, что наш Брис по освобождении выпустил книжку и четыре месяца назад повесился. Жалко очень и не верится. Такой жизнерадостный человек был... Наши Шатой начали бомбить. Днем самолеты, ночью гаубицы. Нас перевели в горную деревушку. Бежать оттуда было можно, но я был повязан Светланой Ивановной. Не оставлю же я ее! Кстати, у нас появлялся Муса, от которого я сбежал первый раз. Думал, убьет, но обошлось. Он сказал: "Ты меня подвел так, что я бросил курить и пить..." Стали бомбить и нашу деревушку. Однажды во время налета я кинулся на пригорок, упал. Смотрю: лежу нос к носу с человеком. Физиономия русская, бледная, за плечами винтовка снайперская. - Откуда, кто такой? - спрашиваю. - Заблудился, батюшка... А назвал он меня так потому, что у меня были патлы длинные, борода и усы - натуральный священник. Меня одна группировка хотела даже перекупить за 300 тысяч долларов, чтобы продать потом Русской православной церкви. Я парню все лепешки отдал, что у меня были на случай побега. - Где кладбище? - спрашивает. Показал я. Надо было мне, дураку, с ним сразу уходить! А я побежал Кузьмину предупредить. И ее не нашел, и когда вернулся, парень уже исчез. Второй раз во время обстрела я забежал в пустой блиндаж на пригорке. Закурил. И кто-то вдруг дунул на спичку. Вдвигаюсь в стену. А мимо меня один человек проходит в камуфляже, другой, третий, четвертый. И наверх, в гору. Потом последний оборачивается: "Батюшка, или кто ты там... Ты уж никому не говори, что мы здесь были!.." 15 марта боевикам был дан приказ отходить из Аргунского ущелья. Шли пешком. Нас трое с Кузьминой и Терентьевым, да человек восемьдесят боевиков. Сначала нас обстреляли, потом двое подорвались на мине. Потом по снежному насту мы перешли минное поле, даже не заметив его. И третьего апреля 2000 года пришли в Самашки. Поселили нас в лесу, в блиндаже, и больше года мы провели там... Как пытают чеченцы В Самашках отношение к нам резко поменялось. Начали избивать. Один раз так меня отметелили, что сломали ребро. Александр Михайлович Терентьев от побоев начал заговариваться. Спрашивал: "Мы давно здесь? А что мы здесь делаем? Мы заложники? Не может быть..." Или начинал просить прощения за то, что меня расстреливал. Было же такое: ко мне однажды подошел Ильман Бараев и говорит: "Тебе надо Длинного расстрелять!" Это была кличка Александра Михайловича. Я наотрез отказался. Меня избили. Положили в колею на дороге. Подготовили патрон холостой и говорят: "Давай, Длинный, стреляй..." Терентьев стрельнул. Естественно, мимо. Если бы в упор, я бы почувствовал пороховые газы, точно бы тогда тоже рехнулся. А 1 декабря Терентьев умер. Сначала отказал кишечник. Его заставили искупаться. И он во всем мокром часа два сидел на морозе. А к утру затих. Мы со Светланой Ивановной пытались откачивать - бесполезно. Потом в лес пришли охранники из смены Ильмана Бараева. Оказалось, что Александр Михайлович был "их" пленник, они за него получали деньги. Стали срывать злость на мне. Использовали как грушу для тайского бокса. Когда пришла следующая смена, меня просто не узнали: все лицо было синим. Попадало и Светлане Ивановне. Представляешь - бьют женщину в возрасте 54 лет... Самым изощренным садистом был Ильман Бараев. Это он колол нам в вену димедрол, так, что крыша съезжала напрочь. Еще одно его изобретение - "смерть через макумбу", когда нас со Светланой Ивановной закапывали в землю с головой. Да еще и ногами утаптывали сверху. А секунд через тридцать откапывали, чтобы задохнуться не успели. Была еще "смерть через тарабуду" - это когда подвешивают вверх ногами на турнике. Светлану Николаевну просто подвешивали, пока кровь к лицу не прильет, а меня еще и избивали. Другое изобретение Бараева - "русский плач третьей степени". Заставляет принять упор лежа, потом берет пакет полиэтиленовый, поджигает его, и на спину капает. Горящий полиэтилен прилипает к спине, а Бараев отжиматься заставляет... Побег последний и успешный Ближе к нынешнему лету мы окончательно поняли - никто нами не занимается. Посредники то появляются, то исчезают. В июне появилась смена Анзора - это самый страшный из садистов был. Он подзывает нас со Светланой Ивановной и говорит: "Даю неделю сроку, чтобы повесились!" Я говорю: "Мне религия запрещает. Есть желание - сам вешай..." - И повешу! Потом Анзор уходит, а со мной остаются два молодых пацана: семнадцати и шестнадцати лет. Старший берет палку и учит младшего, как со мной обращаться: заставляет, чтобы я ласточкой вниз головой прыгал с бревна на землю. Я отказываюсь, он меня бьет палкой. После обеда раздаются выстрелы со стороны федеральной дороги. Трое человек идут на разведку. Остаемся мы со Светланой Ивановной и двое охранников. Старший говорит: "Смастери нам гамак!" А нас днем не приковывали. Я иду за гвоздями и вижу автомат метрах в двадцати от костра. Пока в мою сторону не глядят, проверяю: патрон в патроннике, все как надо. Спускаюсь в блиндаж, достаю две гранаты Ф-1, складываю их на улице под топчан, на котором они молились Аллаху... Теперь остается только решиться. Я хотел пристрелить этих двоих. И тут вдруг появляется Ильман Бараев! Он видит непорядок, берет автомат, снимает рожок и берет с собой, автомат кладет на то же место. - Виктор, принеси из блиндажа плейер. У меня появляется какое-то бесстрашие от отчаяния. Я беру из блиндажа плейер, захватываю еще рожок, незаметно бросаю его рядом с автоматом. Отношу Бараеву плейер. На меня по-прежнему не смотрят. Я понимаю: либо сейчас, либо никогда. Подхожу к автомату, присоединяю рожок. И - на тебе! Рожок с патронами другого калибра, к этому автомату не подходит! Я хватаю топор и две гранаты, бегу в то место, где мы брали воду, и оттуда ухожу на запад. О Кузьминой уже не думаю. Не дойдет она! Фора мне досталась в 15 минут. Когда я подходил к Сунже, раздались выстрелы со стороны лагеря. Сбросил кеды, поплыл, еле удерживая топор. Одна граната из кармана выпала. Вылез из воды, забежал в кусты. И в это время двое появляются. Вглядываются в мою сторону, потом заходят в воду и, подняв автоматы, плывут. Я достаю гранату, бросаю чеку и швыряю гранату: нате, ребята, ловите! Взрыв я услышал, когда уже бежал дальше. Шесть дней я шел. Особенно страшно было на третьи сутки. Еды нет, обессилел. Ночью только голову подниму, чтобы определиться по звездам, как тут же падаю. Видок у меня был, конечно... У Знаменской вышел на мост, который охраняли федералы. Иду, слезы на глазах. - Русские? - кричу. - Русские!.. - Звони начальству, я теперь от вас никуда не уйду! Только цифры Цены на заложников в Чечне Заложники для чеченцев - промысел привычный, и на них всегда существовал определенный тариф - в зависимости от ценности пленника и ситуации в республике. Штучный товар 1-й категории - журналисты НТВ и ОРТ, полпред президента Власов и представитель МВД Шпигун, граждане Франции, Англии, Италии, племянник мэра Махачкалы, сестра президента "Русского лото". Обычная стартовая цена от 3 до 10 миллионов долларов. В процессе "торгов" сумма снижалась соответственно до 1 - 5 миллионов. 2-я категория - рядовой и младший офицерский состав Российской армии, простые жители соседних с Чечней регионов. Цена от 50 тысяч до 100 тысяч долларов. В итоге люди из этой категории выкупались за 10 - 20 тысяч долларов. 3-я категория - чеченцы, от 5 до 10 тысяч долларов США. " |
|
|
19.07.2001 |
Александр Евтушенко, Андрей Павлов Комсомольская правда |