|
Под амнистию не попадает
В среду, 11 декабря, в Твери рассмотрят апелляцию москвича Ильи Фарбера , которого в августе этого года Осташковский суд признал виновным во взятке и приговорил к семи годам и одному месяцу лишения свободы, а также к штрафу в 3,1 млн рублей.
Приговор Фарберу могут уменьшить на треть - такую просьбу, уже после суда, высказал прокурор.
А уже на следующий день, 12 декабря, после рассмотрения жалобы, в России ждут амнистии по случаю празднования 20-летия Конституции, сообщила «Комсомольская правда».
- В соответствии со статьей 84 Уголовного кодекса РФ актом об амнистии, лица, совершившие преступления, могут быть освобождены от уголовной ответственности, от наказания, либо назначенное им наказание может быть сокращено или заменено более мягким видом наказания, - пояснила «КП» юрисконсульт Екатерина Теряева. - Амнистия объявляется Государственной Думой Федерального Собрания Российской Федерации и не должна применяться в отношении отдельных категории граждан и конкретных составов преступлений, общественная опасность которых не допускает смягчения наказания. Существует исчерпывающий перечень таких составов преступления, к ним, в том числе, относится получение взятки в крупном и особо крупном размере.
Из всего этого следует, что на Илью Фарбера амнистия не распространяется .
«Судя по настрою Фарбера (я вчера у него была), ожидается представление. Но что касается юридической части, могу на сто процентов утверждать, что вина Ильи не доказана. Я изучила дело очень внимательно, все притянуто за уши. В апелляции мы планируем допросить специалиста-лингвиста Ирину Левонтину, которая внимательно изучила все разговоры Фарбера с Гороховым и пришла к выводу, что отсутствуют разговоры о взятке. Так что будем заявлять ходатайство о ее допросе», — рассказала Ставицкая порталу zekov.net.
«Росбалт» напоминает, что Илья Фарбер отказался от услуг адвокатов при рассмотрении жалобы на приговор. Вероятно, он изменил решение, когда узнал, что если никто из его адвокатов не будет участвовать, его защиту будет осуществлять адвокат по назначению.
Илья Фарбер в камере СИЗО N1 Твери дал интервью ведущей телеканала «Дождь» Ксении Собчак и рассказал, что не собирается просить о помиловании и готовится после освобождения помогать как заключенным, так и работникам исправительной системы .
Илья Фарбер говорит, что не жалеет о переезде из Москвы в Тверскую область в 2010 году и решении стать сельским учителем и директором ДК, которое в итоге и привело его к тюремному заключению. «Я делал, что надо было делать. Я об этом не жалею. Я поехал туда, потому что было дымно в Москве, и повез туда детей. Там мне понравилось, и там нужен был учитель в школе, я стал учителем. Потом нужно было доделать клуб, я стал директором клуба. Потом нужно было сесть в тюрьму, я сел в тюрьму. Я не жалею», - сказал он.
Прокуратура просит снизить наказание Фарберу до 5 лет лишения свободы.
«Дрожать за свою шкуру - последнее дело»
По мнению Ильи Фарбера, пишет NEWSru.com , есть большая категория заключенных, которые считают, что «все, жизнь уже прошла» и «все, расслабься, ты в тюрьме, поэтому чифир, сигареты и побольше лежать, поменьше думать, погромче радио, жалко, телека нет. Все. В принципе, как и на свободе. Такая же тюрьма у людей». Эти заключенные воспринимают его не как VIP-заключенного, а «как дурака» и учат его тому, что «если бы сидел тихо», то «намного раньше уехал на зону». «Вот когда мне с этим задают вопрос, то я также спрашиваю, а в чем, вообще, смысл существования человека? Цель-то какая? Вот хорошо, «сидеть тихо». В обществе сейчас все на стереотипах, вот эти решетки - это те стереотипы, которые окружают людей там, за забором. И они сидят в тюрьме еще похлеще, чем, думаю, я. Потому что цель выйти - это недостойная цель. Последнее дело самое - это дрожать за свою шкуру. Это последнее самое дело», - сказал Фарбер в интервью.
Он считает, что его дело стало политическим за счет широкой огласки и теперь «вредит имиджу страны». Фарбер вспомнил, как работал в правительственном доме отдыха «Снегири» в Подмосковье с «самыми несчастными детьми», которым «не нужен был вертолет в выходные, им не нужны и Гавайи, но им нужно было папу, маму видеть и колыбельную слышать», и назвал «государственным садизмом» систему приучения детей к «рабской психологии».
Отказ от признания вины приводит к максимально жесткому наказанию
Говоря о судебном процессе, Фарбер рассказал, что ему «предложили государственную систему»: взять на себя несуществующую вину, чтобы получить условный или небольшой реальный срок.
При этом, по его словам, как пишет «Росбалт», эта государственная машина «включает адвокатов в себя только для вида», навязывая им свои правила, чтобы они «поменьше рассказывали заключенным и своим подзащитным об их правах, поменьше обжаловали что-то». «Адвокаты прекрасно сейчас знают, что, если подсудимый не признает вину, получает максимально жесткое наказание, едет в максимальную даль, куда-нибудь в Тьмутаракань, и еще и там его мучают изрядно. Если же он сидит тихо, тогда все может быть по-другому. Он может за очень тяжкое преступление получить немного лет, и сидеть хорошо, и близко к родным. Это все знают адвокаты», - рассказал осужденный учитель.
Фарбер пообещал, что, когда выйдет на свободу, обязательно будет заниматься правозащитной деятельностью, помогать как заключенным, так и тем, кто работает в тюрьмах, изоляторах, колониях, потому что «они нуждаются в помощи».
Самым страшным для заключенных он назвал перевозку в автозаках, где людей впихивают в «стаканы», металлические ящики, способные шокировать даже карлика, и «диких поездах», которые называются «Столыпин», и по соседству едут больные с открытой формой туберкулеза и «многодетные отцы невиновные». Он заявил, что было бы неплохо устраивать «дни открытых дверей», чтобы люди посмотрели на автозаки, в которых перевозят их близких.
Комментируя акции протеста своего старшего сына Петра, Илья Фарбер сказал: «Вот вы говорите, кто-то пишет, что сын на горе отца делает пиар. Да нет горя у меня. Какое же у меня горе, если у меня такой сын?».
Напомним, Осташковский городской суд Тверской области 1 августа приговорил Фарбера к семи годам и одному месяцу лишения свободы. Суд признал Фербера виновным в получении взятки и превышении должностных полномочий. Сам подсудимый вину не признал. Ранее Верховный суд РФ отменил прежнее решение — восемь лет тюрьмы.
Согласно материалам дела, Фарбер летом 2011 года получил 300 тысяч рублей от директора коммерческой организации за то, что позволил подрядчику продолжить ремонтные работы в помещении ДК, а через месяц еще порядка 132 тысяч рублей за подписание акта выполненных работ. При этом работы были проведены не в полном объеме, и, как считают следователи, подписав указанный акт, он причинил бюджету учреждения ущерб в размере 941 тыс. рублей.
В 2012 году Тверской областной суд приговорил учителя к восьми годам лишения свободы в колонии строгого режима. Этот приговор был отменен Верховным судом РФ и отправлен на новое рассмотрение в Осташковский суд, который признал Фарбера виновным в получении взятки и злоупотреблении должностными полномочиями и назначил наказание в виде 7 лет и 1 месяца в колонии строгого режима. Приговор вступил в законную силу. Однако после того, как президент РФ Владимир Путин назвал дело Фарбера «вопиющим», прокуратура заявила о необходимости смягчения наказания и добилась восстановления сроков обжалования вынесенного приговора. Сам Илья Фарбер намерен участвовать в процессе без помощи адвокатов, поскольку считает их бесполезными.
Просто сидел за компанию с отцом, почти за 300 километров от него
Напомним, что 21 ноября старший сын Ильи Фарбера Петр провел акцию, отметив восьмисотый день заключения своего отца под стражу сидением в клетке, установленной на смотровой площадке на Воробьевых горах.
Петра тогда пришли поддержать друзья и простые сочувствующие. Прохожие останавливались, заговаривали, пытаясь выяснить зачем. Телекорреспонденты подтянулись с тем же интересом. Подъехавшие сотрудники МЧС сначала долго убеждали молодого человека покинуть площадку, ужасная, дескать, погода, вы простудитесь и заболеете. А ближе к полуночи самостоятельно сняли замки и попросили добровольного пленника на волю. Полицейские на удивление спокойно и, как сказал Петр Фарбер, с заметным сочувствием помогли ему правильно составить протокол: ничего, мол, не нарушал, не хулиганил, никого не оскорблял. Просто сидел за компанию с отцом, почти за 300 километров от него.
Журналист «Частного корреспондента» Алена Городецкая побеседовала с Петром. Это интервью мы предлагаем вашему вниманию.
— Вы довольно ярко отметили 800 дней с момента заключения отца под стражу.
— Я всего лишь хотел привлечь внимание людей. И судя по тому, что вот и вы позвонили, это удалось. Люди подходили, спрашивали, кто я и почему сижу в клетке. Вечером полицейский пытался объяснить, что стоит использовать другие пути для достижения справедливости, не такие радикальные. Я рассказывал, что испробовал уже немало, но все без толку, и в финале он сказал: «Вообще, хорошая идея, согласен...».
— Отец знал об акции?
— Да, но не поддерживал ее. Он говорил, что я замерзну и подхвачу ангину, просил не делать этого.
— Сколько вы планировали просидеть там на ветру под дождем?
— Сутки. Но меня освободили сотрудники МЧС, после одиннадцати часов сидения. Полицейские помогли составить объяснительную, что я не собирался нарушать общественный порядок, а просто так вот отметил дату заключения отца. Очень вежливые были полицейские, надо сказать, чуткие.
— Люди в поддержке себя легко проявляют?
— Многие из папиных учеников, которые приходили на суд в Осташкове, поругались с родителями, например. Деревня маленькая, а дело громкое: сотрудники ФСБ приезжали в администрацию, что смогли — изъяли, всех напугали. Из жителей сочувствуют все, очень сочувствуют и искренне сожалеют о произошедшем, но участвовать в этом открыто не могут, вы поймите, ведь им там жить… Рома Валеев, сын главы местной администрации Любови Геннадьевны Валеевой, сбежал из дома, поссорился с матерью (а она сама по этому делу едва не стала «подсудимой»), приехал в Москву, готовится поступать в ГИТИС. Мы вместе снимаем квартиру, участвуем в акциях разных, на митинги ходим. Он мне брат теперь — и с мамой помирился.
— Какой у вас сейчас распорядок жизни?
— Довольно насыщенный, очень мало сплю. Я живу в основном в командировках. По работе — в городе Гусь-Хрустальный, уже полтора года работаю переводчиком с китайского в компании, занимающейся переработкой пластиковых бутылок. Езжу туда раз в неделю на несколько дней. Кроме того, провожу каждый день совещания, часов по пять по телефону. Параллельно мы с отцом, несмотря на то, что он в тюрьме, делаем всякие интернет-проекты, он меня консультирует во время свиданий. Ну и, собственно, регулярные поездки к отцу, передачи, встречи с адвокатами. И еще «Русь сидящая» (организация, помогающая родственников осужденных. — Прим. ред.) — они помогают папе, я помогаю их подопечным.
— Как вы попали на производство?
— Помогла учеба в Китае. Меня пригласили в самом начале, когда монтировалась производственная линия на заводе. Было много китайцев, надо было руководить, чтобы все смонтировали, потом запустили, отладили и чтобы все работало. Им нужен был переводчик, а таких не много. Я учился в Китае, но после возвращения четыре года не разговаривал на этом языке, не было практики, навыки забылись, надо было еще вспомнить китайский. Где-то за полмесяца мне удалось все вспомнить и выучить технические термины. Сейчас я занимаюсь письменным техническим переводом.
— У вас серьезные способности к обучению, как и у отца, насколько я знаю.
— Как и у деда, кстати, который по первому образованию математик. Потом врачи запретили ему заниматься умственной деятельностью, зато он стал каменщиком высшего разряда. Папа — оперный артист, закончил ГИТИС, был последним выпускником Наталии Сац и работал в Детском музыкальном театре все время учебы. Потом стал заниматься архитектурой, дизайном. А я пока еще ни на кого толком не выучился, пять лет в школе, в Китае, собирался пройти аттестацию в России и поехать дальше учиться в Европу, но вот пока вынужден отложить. Приходится изучать законы и правоприменительные нормы.
— Почему отец отправил вас учиться в Китай?
— Он всегда был поклонником этой культуры, сколько я помню его, — всегда занимался ушу, а это уникальный вид спорта. И он был категорически против того, чтобы ребенок часы наибольшей активности организма — дневное время — просиживал в классе, а потом еще и по вечерам чах над уроками. Я ведь учился в той самой школе, где учился Джеки Чан, — школа Пекинской оперы! Образовательная программа там была последней в приоритетах: три часа в день. В остальное время — ушу. Всякие боевые приемы, трюки, владение всевозможными предметами, оружием. Растяжки, гимнастика, танцы — целый день с перерывами на еду и немного отдыха. Я там очень полюбил ролики и в старших классах ночами напролет катался. Снимался в рекламе, играл в кино.
— Трудным было вхождение в культуру?
— Мне пришлось драться чуть ли не с первого дня, никто не торопился принимать меня за своего просто так. Это вообще другие люди: у них быстрее реакция, они в сто раз ловчее, у них значительно ниже болевой порог. Две ситуации. Первая — у меня на глазах человеку пробили голову в нескольких местах, он не только не умер, он общался с окружающими в ожидании скорой. Вторая — приятель упал с велосипеда и сломал ногу при падении, потом сел на велосипед, и с шутками-прибаутками поехал в больницу с друзьями. Никого не волнует твоя жизнь, в Китае много жителей, хочешь жить — борись за себя сам. Такая бытовая философия.
— Так что же искал человек с фамилией Фарбер в русской деревне?
— В 2010 году на Селигере папа познакомился с капитаном военно-морского флота. Тот рассказал ему, что преподавал 5 лет в сельской школе в этих местах и даже получил два участка с домом. Папу это заинтересовало, и уже по возвращении она стал ездить по школам, искать, где бы пригодиться. Школы были очень дремучие, двери открывали неприветливые физруки, которые по совместительству были и охранниками, и кочегарами. И вот он добрался до деревни Мошенка в 30 километрах от Осташкова. Там тоже требовались учителя, там были и участки свободные. Один был даже с домом, который папе обещали показать. Он приехал в Мошенку как раз во время подготовки к 1 сентября. Его встретили просто шикарно, учителя оказались замечательными, дети там прекрасные. Через год после суда над папой школу закрыли. Учителя сейчас не работают, а дети ездят в соседнее село, в какое-то убогое бетонное здание. А эта школа была похожа на большой теремок со стрельчатыми крышами. Старое деревянное здание голубого цвета, очень живописное. Главный вход, по бокам два крыла, немножко изгибаются. Она очень маленькая, может быть, классов восемь в общей сложности. Наверху, на чердаке, живут голуби.
— Какие впечатления о жителях он привозил домой?
— Он рассказывал про главу администрации, какая она красивая, как звонко смеется, — она ему очень тогда понравилась. Детьми восхищался — какие они искренние и открытые. Например, такую историю рассказывал: у кого-то сгорел дом, дети спасали собаку, а погорельцев взяли к себе в дом их друзья-соседи. Чья-то семья держит коров, и живут они на одном молоке, дети рассказывали папе, как они их доят, ухаживают за ними. Эти истории его прямо за живое брали.
— У него было много внеклассных занятий?
— Папа преподавал ИЗО, музыку, литературу — это основное. И после уроков учил детей писать на мольберте. Писали друг друга с натуры, папа объяснял, как это делать правильно. Устраивал вечера музыки и литературы, в закрепление пройденного на уроках. Он пел песни, читал стихи, играл на гитаре. Учил играть тех, кому интересно. Зимой на 14 февраля сделали снежную горку в виде сердца, четырехметровую. Две горки сходились в одну. Делали их на каркасе старых ржавых качелей, он торчал посреди белого снега и мозолил глаза. Потом папа взялся за этот злосчастный клуб, приглашал специалистов, своих хороших друзей, они приезжали, искали недоработки, нарушения, смотрели, насколько там хорошо выполнен ремонт, что можно исправить. Мы полностью обмерили все помещения, собрали чертежи клуба. Там использовался только один этаж фактически, а мы придумали, как задействовать все вместе с чердаком и сделать два этажа из первого. Спроектировали настоящие кулисы, хотели устроить там театр. Чтобы с большей пользой использовать пространство, чтобы не только библиотека была, но еще и зал для бильярда, например, для пинг-понга. Зал для бальных танцев. Когда это обсуждалось с детьми, они были в восторге!
— Поклонников бальных танцев там в изобилии?
— Главное — создать условия. Это ведь лучше, чем проводить вечера сидя на остановке, попивая пиво и обсуждая местные сплетни.
— По-моему, инициатива вашего отца — это социальное предпринимательствов чистом виде, как раз то, что сейчас становится актуальным трендом для альтруистов. Как вы для себя оцениваете произошедшее?
— Как бы я его ни оценивал, есть версия следователя: Фарбер приехал в Мошенку воровать деньги у детей. В заброшенную деревню, в опустелый клуб… естественно, зачем еще человек может поехать в эту глушь? Воровать, преподавая ИЗО, литературу и музыку — естественно, с корыстным умыслом, для отвода подозрения. Дескать, раз не удалось устроиться на тепленькое место в Москве. Именно так следователь и думает про папу. Его не сдвинуть. И, согласно этому убеждению, он заявил мне однажды: «Клянусь, ни одного свидания не получишь».
— Вы ему дерзили?
— Он пригласил меня на очную ставку, но забыл предупредить, выслал повестку задним числом. Я случайно обнаружил, что меня пригласили к зданию ФСБ. Перезваниваю следователю, он отвечает: да-да, зайдите внутрь, пройдите в коридор. Скоро ко мне подходит человек, который, как я узнал позже, проводил задержание папы. Мы зашли в кабинет, появился его напарник, фамилий никто не торопился сообщить.
— Вам на тот момент было 18 лет?
— За пару дней до этих событий только исполнилось. Они долго потрошили мои вещи, потом настойчиво объясняли, какие именно показания я должен дать. Потом начали бить, после отвезли на квартиру на личной машине одного из них. Там пристегнули наручниками к стулу и стали еще доходчивее объяснять, какие показания я должен дать. Я довольно скоро понял, что донести до них ничего не удастся, они в принципе не настроены воспринимать информацию. И просто замолчал. Закончилось тем, что они потушили окурки мне об руку и увезли в следственный комитет.
— Били, тушили окурки, простите?
— Ну, я думаю, что по сравнению с тем, как бьют парни из отряда быстрого реагирования в тюрьме, по сравнению с тем, как пытают в ФСБ, это называется не били, а пожурили. Так вот, после меня привезли в следственный комитет, потому что именно на этот день была назначена очная ставка с Романом Валеевым, который проходил свидетелем по делу, и, собственно, все предыдущие процедуры того дня должны были подготовить меня к правильным показаниям на очной ставке: против Любви Валеевой и папы. Во время очной ставки в кабинете были посторонние люди какие-то, хотя это запрещено по закону, вообще творился какой-то бардак. Впрочем, благодаря этому мне удалось сбежать из здания. Я поймал такси.
— Сколько времени вас продержали в общем?
— С 11 часов до 14 где-то. Никакого официального задержания, возили на своей машине, не оформляли. У них остались мои вещи: компьютер, айфон, еще что-то. Побои я не снимал после, такое в первый раз в жизни было, я не подумал об этом. Потом мне одни советовали ни в коем случае нигде об этом не говорить — это навредит папе, мне, а против фээсбэшников я ничего не докажу. Другие говорили наоборот — кричать об этом на каждом углу. Мы вместе с папиным адвокатом подали жалобу в ФСБ, в прокуратуру, это описано в «Новой газете», генеральная прокуратура тут же среагировала. И я долго ходил по важным кабинетам, давал показания, их записывали, проверяли, но, естественно, никаких доказательств... «Подозреваемые» говорят, что меня не видели и не знают, кто я такой. «Записи видеокамер не сохранились, к сожалению» — словом, как обычно. Мне посоветовали, если подобное случается, вызывать скорую прямо от дверей ФСБ.
— Эта история чему-нибудь научила, открыла вам что-нибудь о вас?
— Она показала, что мне нужно тренироваться уворачиваться от фээсбэшников, когда они пытаются меня захватить. Развить суперспособности, научиться разрушать решетки, клетки. Поднатореть в общении с документами и законами, если серьезно. По-взрослому понимать, как использовать любую ситуацию в плюс. И вообще — учиться. Уметь делать это — тоже очень важная вещь.
— Вы считаете себя взрослым человеком?
— Я — взрослый? Поскольку все три дня рождения после папиного ареста были для меня днями протеста, мне по-прежнему 17 лет. Мы с папой договорились, что все праздники отметим вместе после его освобождения. Некоторые из героев тех песен, что он пел мне в детстве под гитару, в 14 лет полками руководили, поэтому у меня сейчас отличный возраст: вроде бы взрослый, но еще ребенок.
Ранее о деле Фарбера на FLB:
Голгофа для Фарбера
«Голгофа для Фарбера-2»
Что ждет утопию «Культурная Мошенка» в Ильин день?
Проект «Жизнь прекрасна» под амнистию не попадает
Расстроенный рояль правосудия, или «вопиющий случай» продолжается
|
