| |  | | | | |  | | Николай Победоносцев
| | | | |  | | | Николай Баранов | | | | |  | | | Отец Паисий | | | | |  | | | Николай Гирс | | | | |  | | Страница «Le Progres Illustre» с информацией об экспедиции Ашинова
| | | | |
Похождения вольного казака
«Что Ашинов плут – это многие знают, но из-за этого странно не воспользоваться берегом Красного моря и не завязать сношений с Абиссинией»
(Продолжение. Начало - 27.02.2012)
«Молва о подвигах Ашинова в Африке опережала его возвращение в Россию. Друзьям он писал, будто доставил в Абиссинию двадцать тысяч ружей для армии Негуса (императора). В Эфиопии он встретился со своими «молодцами», оставленными там ещё в первую поездку, и абиссинскими воинами, высланными ему навстречу расом (наместником) Аллулой. В дороге на них напали дикари, ашиновцы героически отбивались. Во время боя беременная жена Ашинова, Софья Ивановна, начала рожать. В минуту затишья в походной палатке муж принял роды, чуть ли не зубами перекусил пуповину, и снова бросился в гущу боя… Для газет Ашинов писал с дороги более сдержанно: мол, основали «вольные казаки» станицу Новая Москва в Африке, а теперь атаман по заданию абиссинского императора везёт в Россию делегацию братьев по вере», - пишет в в апрельском номере «Совершенно секретно» Сергей Макеев.
«Действительно, летом 1888 года Ашинов с двумя абиссинцами появился в Киеве, где проходили основные юбилейные торжества по случаю 900-летия Крещения Руси. Но это были не те священники, которых атаман встретил на берегу Красного моря, а два монаха Абиссинского монастыря в Иерусалиме. Их принял обер-прокурор Святейшего синода К.П. Победоносцев. Всё общение с гостями происходило через Ашинова, по его словам выходило, что Негус и абиссинская церковь стремятся к тесному союзу с Россией и Русской православной церковью. Абиссинцы просили представить их лично императору. Победоносцев обещал содействовать этой встрече, но… без Ашинова.
Переводчицей наметили абиссинку Марью, жившую в монастыре. Ашинов сильно обиделся, но стерпел. Ведь теперь Победоносцев всерьёз увлёкся идеей сближения двух церквей. В письме государю он сообщал, что уже подобрал кандидатуру руководителя духовной миссии в Эфиопию: «В настоящее время мы ожидаем с Афона одного дельного монаха Паисия…» И далее: «Что касается до Ашинова, то он, конечно, авантюрист, но в настоящее время он служит единственным русским человеком, проникшим в Абиссинию… и, по всей вероятности, в таких делах удобнейшим орудием бывают подобные Ашинову головорезы».
Император милостиво принял монахов-абиссинцев, пожаловал каждому по пятьсот рублей на обратную дорогу. Но никаких серьёзных вопросов на этой встрече не обсуждалось. Однако колёса бюрократической машины уже пришли в движение: интересы государства, нескольких ведомств и даже личные интересы отдельных лиц требовали скорейших и решительных действий. Проникновение в Эфиопию духовной миссии в сопровождении отряда «вольных казаков» казалось всем удачным решением. При этом религиозные цели служили отличным прикрытием военно-стратегических задач экспедиции. Наконец, осенью того же года Александр III одобрил экспедицию, она приобрела государственный статус.
Миссия Паисия
Скорее всего, кандидатура руководителя православной миссии была рекомендована Победоносцеву тем же Ашиновым. В своих путешествиях он не раз останавливался на подворье Афонского Свято-Пантелеимонова монастыря в Константинополе и хорошо знал управляющего подворьем схимонаха Паисия. Ашинов всегда интуитивно находил людей с авантюрной жилкой. Вот и Паисий был натурой, мягко говоря, увлекающейся. В молодости он не избегал мирских удовольствий, говорили, что водился и с гулящими бабёнками, а когда раскаялся, ударился в крайнюю степень – ушёл в скопцы.
Вскоре сектантов арестовали, сто сорок скопцов сослали в Сибирь. Паисий бежал и с чужими документами пробирался на юг, чтобы уйти за границу. В Таганроге он под видом странника Василия некоторое время работал в семье Чеховых – ухаживал за садом, рыл ямы под яблони и слёзно молился о прощении грехов. Его, возможно, видел А.П. Чехов в детском возрасте, о нём рассказывал писателю его дядя М.Е. Чехов.
Затем Паисий объявился в Свято-Пантелеимоновом монастыре на Афоне. Он выделился среди братии сильным характером, активно участвовал в смещении местного архимандрита, грека по национальности, и назначении русского архимандрита Макария. Способности и рвение Паисия были замечены, и его в чине схимонаха назначили управлять подворьем монастыря в Константинополе. В этой должности Паисий приобрёл необходимый опыт администратора, хозяйственника и отчасти дипломата.
Наконец, Паисий прибыл в Санкт-Петербург. Теперь Синоду надлежало значительно повысить его в чинах, прежде чем назначить руководителем ответственной миссии. И вот всего за одну неделю Паисий стал иеромонахом, а затем и архимандритом. А ведь за предшествующие двадцать лет монашества он поднялся всего на одну ступень.
Паисий и Ашинов начали собирать деньги. Архимандрит через газеты обратился к православным с призывом жертвовать на экспедицию и строительство храма в Абиссинии. Православное палестинское общество открыло подписку на те же цели, причём сбор средств проходил под покровительством великого князя Сергея Александровича (сын Александра II – от ред.). Морское ведомство готовило пароход Добровольного флота для доставки экспедиции к месту высадки; это же судно должно было привезти в будущий русский порт запас каменного угля. Для охраны экспедиции в Красное море готовилась выйти канонерская лодка «Манджур». То же министерство выдало Ашинову оружие – двести винтовок, двести сабель, четыре пуда пороха и даже пять пулемётов. Примерно столько же оружия должно было выделить и военное министерство.
Денег от государства Ашинов не получил, но он знал, что в горячих точках оружие – самая надёжная валюта. Обещанные Ашиновым сотни «вольных казаков», ожидающих своего атамана в Турции, были, конечно, блефом. Поэтому большая часть оружия была своего рода золотовалютным запасом.
Паисий и Ашинов приехали в Одессу, чтобы завершить подготовку к экспедиции. Ашинов вербовал «вольных казаков» преимущественно среди одесситов. Вскоре часть грузов была уже на борту. И тут громы небесные грянули над головами обоих предводителей: тёмное прошлое архимандрита Паисия стало известно Синоду, и теперь его сотрудничество с авантюристом Ашиновым выглядело настораживающим.
Почти одновременно в министерства иностранных и внутренних дел поступили сведения из первых уст о том, что никакой станицы Новая Москва не существует: четверо колонистов «первого призыва», брошенные Ашиновым в Таджуре, бежали из «Новой Москвы». Двое с превеликими трудами добрались до французской фактории Обок и там были госпитализированы; ещё двое явились в русское посольство в Константинополе и рассказали всю правду.
Разразился скандал. Всякая государственная поддержка была свёрнута, сбор пожертвований прекратился, газетам запретили печатать обращения Паисия и Ашинова. «Манджур» так и не вышел в море. Оружие с военных складов так и не выдали. Грузы миссионеров и колонистов выгрузили с парохода.
Но экспедиция не была запрещена, более того, император и многие приближённые втайне надеялись, что поставленные цели будут все-таки достигнуты. Нижегородский губернатор Н.М. Баранов, метивший в наместники «Русской Африки», выразил, пожалуй, общее мнение: «Быть может, началом моих действий в Абиссинии была бы постановка виселицы для Ашинова. Что Ашинов плут – это многие знают, но из-за этого странно не воспользоваться берегом Красного моря и не завязать сношений с Абиссинией».
Теперь атаману и архимандриту оставалось действовать на свой страх и риск и только на собранные средства. Прямого рейса до нужного места, конечно, не было. Миссионеры и колонисты плыли на пароходе Добровольного флота «Корнилов» до Александрии, где должны были пересесть на другой пароход.
Десятого декабря при большом скоплении народа, в присутствии градоначальника, после отслуженного молебна «Корнилов» поднял якоря и простился с Одессой протяжным гудком. Эту новость горячо обсуждали в кофейнях и на Привозе, хотя газеты умолчали об этом событии под страхом закрытия.
Ашинов ковчег
Архимандрит Паисий включил в свою православную миссию около сорока человек: иеромонахов Антонина и Аристарха, архидьякона Ювеналия, трёх афонских монахов, послушников и хор певчих. Несколько послушников держались особняком, ходили – словно маршировали: правой рукой махали, левую держали по шву, будто придерживали несуществующую саблю на боку. (Есть свидетельства, что четверо монахов были военными инженерами, необходимыми для строительства форта.)
Миссия везла с собой много православной литературы и церковной утвари.
Ашинов, в отличие от Паисия, принимал в свою команду всех желающих. Атаман, подобно Крысолову, соблазнил многих красивыми песнями о благословенном крае. А некоторых и соблазнять не надо было, ведь авантюризм в крови у жителей Одессы – большинство добровольцев были одесситы. Казаков набралось целых двое (оба терские), десяток осетин, два харьковчанина, три петербуржца. Среди колонистов оказалось немало людей с полезными профессиями – столяры, плотники, кузнецы, слесари, садовники, отставные солдаты. Были и образованные – фельдшер, зубной врач, учителя и недоучившиеся студенты. Наконец, и несколько военных в отставке. Бывший юнкер Мануил Цейль стал адъютантом атамана. Некоторые колонисты ехали с жёнами и детьми.
На свою беду атаман набрал в отряд немало одесских босяков с явно уголовным прошлым. Уже в плаванье они промышляли воровством у пассажиров, обзавелись «жёнами» из числа русских богомолок, направлявшихся в Палестину. Безобразничали они и на стоянках в иностранных портах.
На пароходе «Корнилов» экспедиция дошла до Александрии, оттуда на «Лазареве» до Порт-Саида. Здесь на входе в Суэцкий канал путешественники надолго застряли, ожидая попутного парохода. Впоследствии местные жители рассказывали, что весь город оказался во власти ашиновской вольницы, и сам атаман, и городская полиция оказались бессильны.
Наконец, появился пароход «Нижний Новгород». Капитан Пташинский докладывал позже начальству: «Всё мною виденное в Порт-Саиде произвело на меня самое тягостное впечатление, так как эта экспедиция делает нам стыд и позор. Вся команда состоит положительно из каких-то оборванцев, пьяных и шумящих на весь город. Днём и поздно вечером вся дружина бродит по улицам в невозможных костюмах, притом грязных и рваных от спанья на земле. К сожалению, между ними многие духовного звания и гуляют в рваных рясах. Все в весёлом, бесшабашном настроении духа, кричат и поют песни днём и ночью».
Пташинский отказался везти экспедицию. Но вольная жизнь ашиновцев соблазнила некоторых моряков – трое матросов бежали с «Нижнего Новгорода» и примкнули к «казакам».
Ашинову и Паисию удалось договориться с капитаном австрийского судна «Амфитрида», тот согласился за 36 тысяч франков доставить экспедицию в Таджурский залив. Путешествие продолжилось.
Несмотря на запрет атамана, «вольные казаки» повсюду болтали об истинных целях путешествия. Ещё в Порт-Саиде ходили фантастические слухи, что это «войско, идущее завоёвывать Индию»! Колониальные власти Италии и Франции встревожились. От самого Суэца вслед за «Амфитридой» шла итальянская канонерка «Аугусто Барбариго». Ашинов на всякий случай раздал своим «молодцам» винтовки и просил капитана «Амфитриды» не заходить в итальянский порт Массауа и французский Обок.
Как оказалось, среди пассажиров парохода находился итальянский агент полковник Миниателли. Это обнаружилось, когда один из одесситов обчистил карманы итальянца. Но к тому времени «Амфитрида» уже прошла итальянскую колонию Эритрея, канонерка также прекратила преследование. Французские колониальные власти пока не предпринимали решительных действий.
Утром седьмого января 1889 года «Амфитрида» бросила якорь возле селения Таджура. Вместе с местными жителями гостей встречали трое измождённых русских из «Новой Москвы», уже не чаявших вновь увидеть своих.
C Пушкиным на дружеской ноге
Ашинов понимал, что для основания настоящей станицы «Новая Москва» на побережье ему понадобятся все участники экспедиции. Он не мог выделить сопровождение для православной миссии в глубь континента. Поэтому он послал гонцов к эфиопским властителям с просьбой прислать конвой для миссионеров.
А пока атаман разбил своё «войско» на взводы и принялся обучать их азам военного дела. Но на досуге ашиновцы опять пошаливали: то скот украдут, то кого-нибудь ограбят. Ашинов всякий раз платил пострадавшим внушительные компенсации. Казна экспедиции пустела.
Местный султан Магомет-Сабех был недоволен. Вскоре он прямо заявил Ашинову, что не является полностью самостоятельным государем, что получает от французов двадцать тысяч франков в год и в знак покорности должен поднимать французский флаг при появлении любого судна. Однако султан дал Ашинову добрый совет: перебраться в соседнее селение, в сорока верстах по берегу, которым правил суверенный султан Магомет-Лейта. Он наверняка выделит «вольным казакам» обширные земли. К тому же в тех местах есть давно заброшенная крепость Сагалло, построенная египтянами, когда они владели всем этим краем.
Действительно, племенной вождь Магомет-Лейта охотно сговорился с русскими. Султан и внешне понравился ашиновцам – ну, вылитый поэт Пушкин! Его так и стали звать запросто «Пушкиным».
Крепость Сагалло неплохо сохранилась, хотя была оставлена лет тридцать назад. Стены с бойницами и крепостными воротами, вал и ров могли, по крайней мере, остановить первый натиск врага. Внутри крепости была каменная казарма под плоской крышей, посреди мощёного двора глубокий колодец. На крыше поставили походную церковь – палатку с крестом. В казарме разместились Ашинов с женой, Паисий с миссией и семейные колонисты, остальные поселились в палатках на дворе.
Вскоре состоялось торжественное «новоселье»: архимандрит Паисий отслужил литургию, затем благодарственное молебствие, провозгласив многие лета императору и Ашинову. Затем атаман поднялся на стену, водрузил российский флаг и произнёс:
– Братцы православные! Отныне эта земля на пятьдесят вёрст вширь и на сто верст вглубь – наша русская земля!
– Отныне и вовеки веков, аминь! – провозгласил Паисий.
Все ответили троекратным «Ура!».
Колонисты произвели разведку окрестностей и принялись за работу. Как выяснилось, Ашинов хорошо подготовился к хозяйственной деятельности: было заготовлено достаточно семян, черенков плодовых деревьев и виноградных лоз, не говоря уже о кирках и лопатах.
Мяса и рыбы было достаточно: каждый день охотники приносили в крепость подстреленных антилоп, кабанов, зайцев, а то и фазанов. В море добывали сплетённым неводом много кефали, а при отливе ловили угрей прямо руками.
Однако тяжкая работа и воинская муштра под африканским солнцем не всем была по нраву. Атаман даже учредил суд для лодырей и нарушителей дисциплины. В ответ на строгости началось дезертирство: уже через неделю по двое, по трое и поодиночке бежали шесть человек и среди них один из командиров взводов.
Тем не менее, жизнь колонии начала помаленьку налаживаться. Ещё никогда Ашинов не был так близок к свершению своих грандиозных планов. О путешествии в Абиссинию он уже не вспоминал. Атаман быстро привык властвовать – не над мифическими «вольными казаками», а над реальными людьми, зависимыми от него, как крепостные, – и считал своё нынешнее положение неколебимым.
Всеми предан
Как и предсказывал министр иностранных дел Н. К. Гирс, экспедиция Ашинова наделала много шума в дипломатических кругах. Первым потребовал объяснений итальянский посол. Его заверили, что вояж Ашинова – дело частное и государство не имеет к нему никакого отношения. Как кур в ощип попала Австрия: итальянцы ей выговорили за то, что австрийское судно доставило русских к спорным территориям.
Французы долго молчали, хотя район, прилегающий к Таджурскому заливу, давно был под протекторатом Франции, а крепость Сагалло выкуплена у местного вождя ещё в 1882 году. Видимо, французы до последнего времени верили, что Ашинов направится с побережья в Абиссинию. Теперь его намерения стали ясны всем. Из французской фактории Обок к крепости Сагалло был отправлен лёгкий крейсер «Пэнгвэн». Прибывший на нём офицер потребовал очистить крепость и вообще убраться из подконтрольных Франции мест. Ашинов отвечал, что владеет крепостью и этими землями по праву, на основании договора с местным вождём. Вероятно, Николай Иванович считал свои дружеские отношения с некоторыми представителями французской элиты верным залогом своей безопасности, а действия колониальных властей объяснял несогласованностью с политикой метрополии.
Офицер удалился. Париж официально запросил царское правительство об Ашинове. Гирс доложил об этом Александру III и, получив его инструкции, ответил телеграммой: «Императорское правительство не принимает никакого участия в предприятиях Ашинова, который действует на свой собственный страх, нам ничего не известно о заключении будто бы означенным лицом соглашения с местным туземным начальником, и если Сагалло находится в пределах французского протектората, то, как само собой разумеется, Ашинов обязан подчиниться существующим в этой местности правилам».
Тридцатого января уже три французских военных корабля подошли к Сагалло. Тот же офицер потребовал от Ашинова тотчас прибыть к коменданту Обока.
– Если ему надо посмотреть на русских, пусть сам к нам едет! – отвечал Ашинов.
– Хотя бы спустите российский флаг! – почти просил посланец.
– Ещё чего! Мы русские подданные и спускать флаг не обязаны. А ежели вам надо свой флаг поднять, тут пустого места много! – и атаман указал французу место за крепостной стеной.
Французы опять удалились. Снова полетели телеграммы из Парижа в Санкт-Петербург. Александр III был взбешён и прямо на телеграмме русского дипломата начертал: «Непременно надо скорее убрать этого скота Ашинова оттуда, и мне кажется, что и духовная миссия Паисия так плохо составлена и из таких личностей, что нежелательно его слишком поддерживать; он только компрометирует нас, и стыдно будет нам за его деятельность».
Французскому правительству было обещано, что Россия пошлёт военный корабль для эвакуации незаконных поселенцев. Но при этом сообщалось, что для этого потребуется неопределённое время. Это означало, что Россия признает за Францией право решить вопрос немедленно.
Французы, может быть, и не спешили бы, но в начале февраля в Обок добрались дезертиры из лагеря Ашинова и рассказали о раздорах и непорядках в крепости. Возможно, они нарочно чернили своего недавнего командира. Аверкий Гордасевич, сын полицейского чиновника, уверял французов, что атаман грабит и притесняет местное население, насилует женщин. Другие беглецы в один голос призывали французов арестовать Ашинова.
Белый флаг
В полдень пятого февраля 189 года уже четыре французских судна выстроились в боевой порядок напротив крепости Сагалло. На шлюпке прибыл посланец-туземец и передал Ашинову приказ коменданта Обока сдать оружие и покинуть крепость.
Ашинов ответил:
– Пускай белого офицера пришлют, я с ним потолкую.
В ожидании французских парламентёров Ашинов приказал заколоть барана и принести из погреба вина. Прошло около трёх часов, атаман по православному обычаю прилёг вздремнуть. И даже первый орудийный выстрел он принял за приветственный салют, тем более что снаряд упал далеко от крепости. Второй снаряд угодил прямо в казарму. Часть крыши обрушилась, как раз над помещением для семейных, и погребла под собой двух женщин и трёх детей.
Корабельная артиллерия методично разрушала крепость. Началась паника. Ашинов оказался никудышным военным. Он отдал нелепый, гибельный приказ: выйти из крепости и построиться в цепь. К счастью, его уже никто не слушал, часть людей бежала в близлежащий лес, другие залегли во рву. Адъютант Цейль забрался на крышу и спустил флаг и в тот же момент исчез в пекле взрыва. Одного из ашиновцев на глазах у всех разорвало на куски. Было много раненых. Повсюду слышались крики ужаса, стоны раненых, плач женщин и детей, молитвы монахов.
Ашинов словно впал в оцепенение. Лишь некоторые из его подчинённых вели себя мужественно: медики под огнём перевязывали раненых, им помогала и Софья Ивановна. Четверо ашиновцев, рискуя жизнью, успели вынести из арсенала боеприпасы и оттащить их на безопасное расстояние. Монахи спасали церковную утварь и книги. Наконец, атаман приказал поднять белый флаг. Кто-то снял исподнюю рубаху и начал ею размахивать.
Обстрел прекратился. За пятнадцать минут были убиты шестеро и ранены двадцать два человека. Погибли две женщины (одна была на сносях), трое малолетних детей и только один мужчина.
Переговоры с победителями вёл архимандрит Паисий. Ашинов прятался во рву, опасаясь, что враги расправятся с ним. В тот день французы не оказали раненым никакой помощи и не позволили русским связаться по телеграфу со своими посольствами.
Ночь они провели на развалинах крепости. Утром похоронили убитых по православному обряду и стали ждать своей участи. Наконец, французы выдвинули ультиматум: колонисты должны сдать оружие и выйти из крепости; после этого их посадят на корабли с остатками имущества; миссию Паисия высадят в Джибути и сопроводят до Абиссинии; судьбу остальных колонистов решат французские власти.
Архимандрит Паисий от лица всех участников экспедиции дал согласие.
Весть о случившемся достигла России уже восьмого февраля. Царь не захотел обострять отношения с Францией и повелел сделать официальное сообщение: «Императорское правительство полагает, что не представляется основания возлагать на французские власти в Обоке ответственность за происшедшее в Сагалло кровопролитие и что ответственность за это должна всецело пасть на Николая Ашинова, решившегося нарушить спокойствие в пределах территории, подведомственной державе, находящейся в дружественных отношениях с Россией…».
Тем временем русских доставили в Обок. Паисия обманули, никто и не собирался отправлять миссию в Эфиопию. Раненых поместили в госпиталь. Ашинова с женой, Паисия и близких к ним колонистов держали некоторое время под арестом, остальным была предоставлена относительная свобода. В конце концов, по договорённости с русским правительством, французы доставили всех задержанных в Суэц, где их взял на борт специально присланный из Одессы военный клипер «Забияка». В начале марта неудавшиеся покорители Абиссинии вернулись в Россию.
Рядовые участники экспедиции и миссии были отпущены по своим городам и весям (особы, приближённые к атаману, – под надзор полиции), а предводитель похода арестован. Так бесславно окончилась африканская эпопея Николая Ивановича Ашинова и его «вольных казаков».
Переквалифицировался в управдомы
Следствие по делу Ашинова провели быстро, но до суда оно не дошло, последовало высочайшее повеление, и Николай Иванович отправился в ссылку в Царицын. С ним его жена и абиссинский юноша, которого Ашинов повсюду таскал за собой. Там, в Царицыне, абиссинец с настоящим именем Авар-Микаель-Айоольде-Георгис получил, наконец, законный вид на жительство.
Уже на следующий год Ашинову разрешили проживать в имении жены в Черниговской губернии. Но бурливая кровь авантюриста не давала ему покоя. В 1891 году он начал предлагать свои услуги по проникновению в Абиссинию её главному врагу – Италии. Потом помчался во Францию, оттуда в Англию, но, кроме пустых обещаний, ничего не снискал. В России уже знали о новых происках авантюриста, и на границы был отдан приказ о его немедленном аресте.
Прознав об этом, Ашинов написал из Англии письмо государю, вновь объясняя важность союза с Эфиопией. Можно понять Александра III, который начертал на этом послании красным карандашом: «Записки сумасшедшего!»
Прошло несколько лет, имя Ашинова подзабылось. Он потихоньку вернулся в имение жены, обзавёлся еще несколькими детьми. Хозяин он был средний, но всё-таки направил неуёмную энергию в полезное русло: организовал добровольную пожарную дружину и разъезжал с бочками на пожары в окрестные сёла. Правда, и захватнические инстинкты его не угасли: он отхватил у соседа изрядный кусок земли, но вмешательства тяжёлой артиллерии не потребовалось, хватило приезда земского начальства.
Своим гостям Ашинов бесконечно пересказывал истории своих похождений, добавляя всё новые и новые детали. Показывал ценные трофеи, например, турецкую саблю в ножнах, усыпанных крупными красными камнями.
– Это сабля султана Ахмета III, – уверял хозяин. – По преданию, владелец этой сабли покорит Константинополь!
Он клялся, что был контужен во время бомбардировки Сагалло, и этим объяснял неудачную оборону.
– Вот поправлюсь, да младшие подрастут, я снова уеду. – И, наклонившись к уху собеседника, добавлял: – Прекрасное дело наметил, держу пока в секрете!..
Но нет, он уже не отправился никуда, дальше сельского погоста».
* * *
«Многие авантюристы вошли в историю не только своими сомнительными подвигами, но и тем, что проложили пусть едва заметную тропу в неведомое. Вот и Ашинов наметил путь в далёкую и загадочную страну, он каким-то необъяснимым образом передал свою одержимость последователям. Вслед за ним туда отправились настоящие первооткрыватели – от мало кому известного поручика Виктора Машкова, действительно принятого Негусом Абиссинии, до всем известного поэта Николая Гумилёва.
И я вижу, как знойное солнце пылает,
Леопард, изогнувшись, ползёт на врага,
И как в хижине дымной меня поджидает
Для весёлой охоты мой старый слуга.
Об этих невыдуманных путешествиях и приключениях я надеюсь вам ещё рассказать», - обещает Сергей Макеев в свежем номере «Совершенно секретно».
Сергей Макеев: www.sergey-makeev-ru, post@sergey-makeev.ru
Сергей Макеев, «Совершенно секретно», № 4/275, апрель 2012 г.
|
