|
В свое время на Императорский фарфоровый завод в Санкт-Петербурге живописцев без котелка и крахмального воротничка не пускали. Потом заводу приходилось всякое делать: агитационные тарелки, уникальные чашки для подарков президентам и "общепит", танковые свечи и даже унитазы. Но - удивительное дело - и завод, и мастера сохранились.
Более 250 лет назад, когда императрица Елизавета Петровна повелела основать Императорскую (Ломоносовскую) фарфоровую мануфактуру (третью в Европе), с работников брали подписку: "Ни с кем никогда о состоянии того дела ни тайно, ни явно не говорить и никому не открывать под опасением по суду жестокого наказания".
Сегодня "под опасением жестокого наказания" лучше помалкивать не о фарфоре, а об "офшоре" - финансовом "рецепте", не менее бережно хранимом кем-то в новом Санкт-Петербурге, и не только. Восемь или девять офшорных компаний в 1998 году скупили у работников ЛФЗ 80 процентов акций за 800 тыс. долларов. Затем два очень солидных американских фонда, в основе одного из которых лежат американские же бюджетные деньги, приобрели четыре из этих "офшорок" за 8 млн. долларов. Где осели недостающие 7 млн. долларов, не знает никто. Мы попытаемся пойти по следам этих денег, однако дорога будет неблизкой.
"Всехняя" приватизация
В начале "перестройки" фарфоровый завод не то чтобы ходил во флагманах социалистической индустрии, но благодаря уникальному потенциалу имел все шансы стать процветающим предприятием. Руководила им уже лет тридцать твердая коммунистка с характерной фамилией Метелица. И в начале 1990 года между Минлегпромом РСФСР и ЛФЗ был заключен обычный для тех лет арендный договор: оборудование не очень дорого арендовали, платили налоги и пытались добиться прибыли. Сбыт у фарфора был всегда.
Арендный договор был заключен аж до 31 декабря 2000 года "с правом выкупа", но о выкупе тогда никто не думал, тем более что стоимость зданий и оборудования в начале 1990 года оценили в 11 млн. рублей. В карманах деньги лишь обесценивались, зато в виде недвижимости и оборудования росли: к лету 1993 года, когда был утвержден план приватизации ЛФЗ, три индексации - одна за другой - привели к тому, что то же самое имущество оценивалось уже в 518 млн. рублей (исключая не подлежащий приватизации музей и, по некоторым данным, "главный корпус", построенный чуть ли не при Елизавете).
В 1993 году, следуя общим веяниям, Метелица задумалась о приватизации. В соответствии с действовавшим в то время законодательством предприятие с такой стоимостью активов могло быть преобразовано только в акционерное общество открытого типа. Но отпускать акции уникального завода куда-то на сторону казалось опасно. Сыграли свою роль питерские и московские связи, и первый заместитель Анатолия Чубайса в Госкомимуществе Петр Мостовой 22 июня 1993 года подписал план приватизации, который сегодня покажется нам странным, а тогда показался бы всякому вполне обычным.
Трудовой коллектив создал акционерное общество закрытого типа, в уставный фонд которого вложил арендованное (но не выкупленное - документов об этом, во всяком случае, нет) имущество по оценке 1993 года в сумме 518 млн. рублей. На втором этапе приватизации появился еще один акционер - Госкомимущество - и добавил в общий котел, чтобы вместе с этим АОЗТ организовать акционерное общество открытого типа, то же самое имущество и даже по двукратной стоимости, но по ценам 1991 года, без учета индексации: 22 млн. рублей. Когда сложили, то доля государства в АООТ "ЛФЗ" оказалась равна примерно двум процентам. Впоследствии эти акции работники выкупили, и с тех пор АООТ "ЛФЗ" нигде не фигурировало.
Почему же эта - явно несправедливая по отношению к государству - схема в то время не показалась бы нам странной? Хотя заведомой неравномерностью долей она и выбивается из ряда подобных сделок, но в те годы большинство бывших советских заводов преобразовались в АО так или иначе с известными перекосами в пользу "коллектива". Ведь кого грабили-то? Ненавистный советский режим. А в чью пользу? В пользу наших же советских людей, в данном случае - двух тысяч рабочих, инженеров и художников по фарфору. Им и подарили акции общим числом 530 785 единиц по 1000 тогдашних рублей за штуку (после деноминации 1998 года - 1 рубль).
"Профессионалы"
Рабочие и художники по фарфору в 1993 году запихали акции кто куда и забыли, продолжали работать, как работали, только получать стали меньше. Зинаида Метелица ушла в иной мир, где акциям и вовсе нет никакой цены, на ее место заступил бывший главный инженер завода Евгений Барков.
Завод надо было латать и ремонтировать, строить новый корпус, платить зарплату, поэтому Барков как человек тертый еще с социалистических времен пустился во всякого рода бартерные операции. В частности, часть фарфора он отдавал какой-то хитрой конторе, которая оплачивала счета за электричество. Средний, но добротный, не "ширпотребовский" фарфор, остававшийся до последних дней (до пришествия "американцев") на нашем рынке чудовищно дешевым, раскупался, не отходя от кассы, сервизами в товарных количествах и известным всем "челнокам" способом "карго" тут же улетал в иные края, где знаменитая ломоносовская "кобальтовая сетка" шла в несколько раз дороже.
Тем временем "ломоносовки", в частности, талантливейшие художницы, работавшие здесь десятки лет, тоже пускались на невинные хитрости. Так, в магазинчике при заводе они покупали так называемое "белье" - неокрашенный фарфор, разрисовывали его сказочными птицами, обжигали в домашних печках и продавали как действительно уникальные произведения своего искусства. "Американцы", кстати, эту практику с "бельем" сразу же прикрыли, чем настроили против себя коллектив.
Но еще прежде, году в 1997-м, Евгений Барков запутался в сетях бесконечного бартера и почуял неладное. Он решил обратиться к знакомому чекисту - некоему Гайдукову, который в это время работал президентом ассоциации "Профессионал". Он сосватал Баркову еще одного профессионала - директора ООО "Вангвард", в прошлом - министра топлива и энергетики в правительстве Гайдара Владимира Лопухина.
По сведениям Гайдукова, Барков заключил с московским ООО "Вангвард" и каким-то томским ТОО "Сиби" договоры об оказании консультационных и юридических услуг на сумму 130 тыс. долларов. Впрочем, эта информация непроверенная - да и откуда бы директору завода взять такие деньги? А вот что точно известно - это то, что Барков зачем-то передал совершенно не известной кипрской компании через Лопухина право на исключительное использование торгового знака "Ломоносовского фарфорового завода". Такой документ есть, хотя Барков его подлинность отрицает, утверждая, что просто дал Лопухину пачку пустых бланков со своей подписью.
Да и что бы стали делать киприоты с товарным знаком Ломоносовского фарфорового завода? Не могли же они лепить фальшивые древнегреческие амфоры и клеймить их знаком "ЛФЗ"? Тут целый клубок странных историй, которыми пусть занимается, кому положено. Директорская жизнь, конечно, заставляла Баркова хитрить, но он не производит впечатления матерого жулика. Скорее всего, этим несуразицам есть одно объяснение: Барков делал судорожные попытки уйти от других "профессионалов", которые уже прицелились прибрать к рукам ЛФЗ.
"Американцы"
Дух неких "американцев" витал над ЛФЗ с начала 1998 года, но "живьем" они появились только в 1999-м. Приходили русские люди из фирмы "Рандеву" (Санкт-Петербург), предлагали купить акции за полцены - по полтиннику. Кстати, после того как Барков рассорился со своими бартерными друзьями, электричество на заводе все-таки отключили, печи встали, несколько месяцев не платили зарплату. То есть скупщики акций были не злодеи - спасители.
Но тут была маленькая хитрость. В 1993 году было специально создано АО закрытого типа, чтобы акции не ушли на сторону: другие владельцы могли воспрепятствовать этому с помощью права преимущественной покупки. Но русский юрист всегда хитрее русского закона: продать нельзя, а подарить, может быть, и можно. И вот 9 апреля 1998 года акционер Воронков подарил одну акцию офшорной компании "Randolph Enterprises Ltd.", в чью пользу, как стало ясно, работало "Рандеву". Как только одаренная "Randolph Enterprises Ltd." вошла в круг акционеров, Воронков сразу же продал ей и все остальные акции. Тут на заводе началась вакханалия: к акционерам подходили так и эдак, по громкой связи делались объявления, и к осени 1998 года несколькими офшорными компаниями, которые были зарегистрированы на Кипре и на Виргинских островах, были скуплены 84,5 процента всех акций ЛФЗ.
Если мы ожидали увидеть первого продавца акций Воронкова в виде бомжа, продавшего Родину за бутылку водки, то ошиблись. Это интеллигентный, идейный человек, ведущий конструктор завода. Свой поступок он объяснил тем, что действительно имел целью привлечь на завод иностранных инвесторов и управляющих, в некотором роде "призвать варягов", так как видел, что российское руководство с этим не справляется. Не будем судить его строго, хотя теперь, узнав, почем проданные им акции ушли дальше, конструктор, вероятно, рвет на себе волосы (если их не вырвали ему другие акционеры).
А что же "красный директор" Барков? Он вел себя странно и по меньшей мере непоследовательно. Сначала подал от имени ЛФЗ заявление в суд о признании договоров дарения акций притворными сделками, скрывающими фактическую продажу, и о признании их недействительными. Но в июне 1999 года заявление было отозвано и производство по делу прекращено. Чуть ранее, в марте, между Евгением Барковым ("От Ленинградского фарфорового завода" - сам директор вряд ли так написал бы, но так в тексте) и гражданами Алланом Капланом и Дмитрием Платоновым (от "TUSRIF" и "KKR" - в дальнейшем именуются "Фонды") было подписано некое соглашение. В обмен на отзыв всех заявлений из судов и обеспечение доступа к финансовой документации "Фонды" пообещали: "представить варианты инвестиционной программы" и "осуществить вложения и/или предоставить необходимый капитал"...
Как явствует из подписанного сторонами протокола, переговоры об этих условиях длились аж три дня. Уж как и кто на кого давил, кому что обещал, может установить только следствие (если сможет и захочет).
Мертвый музей восковых фигур
Одним-единственным человеком, который инициировал последующую "российско-американскую войну", стала женщина-искусствовед, знаток и ценитель фарфора. Мы не будем в печати называть ее имя, хотя она того, безусловно, заслуживает. Потому что фарфор - болезнь, но болезнь благородная. Когда человек живет фарфором десятки лет, на цвет и на ощупь может узнать и век, и завод, а то и автора любой ценной работы, это на самом деле "Профессионал" с большой буквы, а настоящий профессионал не может быть равнодушен к делу своей жизни.
А все то, что волновало ценительницу фарфора, - это музей. Сейчас копья МГИ, Министерства культуры, администрации Санкт-Петербурга и черт знает каких инстанций ломаются не столько вокруг собственности на ЛФЗ, сколько вокруг судьбы музея. Он не подлежит приватизации, но следует ли оставить его при заводе или перевести в другое место? Бюрократически тут просто: передать экспонаты в Эрмитаж, и вопросов нет. Но музей без завода - опавшие листья, а завод без музея - дерево без листьев, почек, будущего.
Когда мы зашли в комнату к трем немолодым художницам, ругательски ругавшим "американцев", но при этом не прекращавшим точными и ясными движениями расписывать свои чашки, за окном по Неве как раз шли льдины с Ладоги. И у одной из них чашка была в руках - как будто разрисованная этими расколотыми льдинами. За любые деньги купил бы - да нельзя, начальство рядом, охрана. И в музей нас тоже не пустили: в целях безопасности опечатан и закрыт. Поэтому художницы грустны: "белья" нет - ладно, видно по ним, что и так проживут, с хлеба на воду перебьются, а вот в музей не сходить - это как не помолиться верующему человеку. Подделывать живой фарфор невозможно - это скажет любой специалист, но ведь музей - это вдохновение...
Тонкая вещь. И прежние этого не понимали, так хоть не лезли, но и новые не поймут. "Манагеры", как тут называют менеджеров на русский манер. С "манагера" какой спрос? Юный американский директор Дуглас Бойс, с глазами такой лучистой синевы, о какой раньше могли мечтать только руководители ЦК ВЛКСМ, с гордым видом выставил на стол такой чайник, что хоть стой - хоть падай. А может, он прав, именно за этим скоро все и будут давиться? Маркетинг - это не ладожский лед в Неве, не грустная художница с кисточкой. Дело тоже тонкое, но совсем в другом роде.
Этого отступления мы просто не могли не сделать, взявшись писать о живом фарфоре, но пора возвращаться на грешную землю.
"Советская Россия" против фонда "США - Россия"
Женщина-искусствовед сделала невозможное и прошла на прием к заместителю министра государственного имущества. При минимуме средств были собраны лучшие специалисты (в том числе руководитель дипломной работы студента Владимира Путина в Ленинградском университете), которые в два счета доказали два пункта. Во-первых, странность дармовой приватизации 1993 года. Про которую никто бы не вспомнил, если бы, во-вторых, не мнимые, скрывающие куплю-продажу, сделки по дарению акций "американцам".
Мингосимущество обратилось в Арбитражный суд Санкт-Петербурга с иском о признании недействительным договора о приватизации ЛФЗ от января 1993 года. "Бесплатность" приватизации была столь очевидна, что как первая, так и апелляционная инстанции в октябре и декабре 1999 года удовлетворили иск. С точки зрения нынешних владельцев акций, это было тождественно деприватизации ЛФЗ. Правда, из-за динамики цен в случае выполнения решения было бы трудно понять, что делать с "реституцией" - обязательным в таких случаях "возвращением обязательств в прежнее состояние".
Об этой истории много писали в газетах, поэтому мы повторим (но без истерики "Советской России") аргументы противников этого решения. Они весьма вески. Во-первых, МГИ выступило истцом как бы по отношению к самому себе - ведь именно такой план приватизации подписал Мостовой. Во-вторых, и это главное, обратный ход был дан решению шестилетней давности. Если покупатель не может быть уверен, что в один прекрасный день акции не отнимут у него даром, ни о каких инвестициях в российскую промышленность впредь нечего и мечтать.
Мы бы и сами склонились скорее к этой позиции, если бы, во-первых, не "офшорки" (о них чуть позже), а во-вторых, если бы дальнейшие события не приняли совсем уж бандитский оборот. 20 января 2000 года новые акционеры, владеющие 84 процентами акций (но вопрос, законно ли, пока еще решался арбитражным судом не в их пользу), провели собрание по выборам нового наблюдательного совета ЛФЗ и по назначению директором Дугласа Бойса, гражданина США, по образованию филолога.
Далее последовала серия определений разных судей Невского суда Санкт-Петербурга совершенно противоположного свойства. Один судья в порядке меры пресечения до окончательного решения по арбитражному делу запретил проведение акционерного собрания, другой судья в самый день собрания отменил запрет своего коллеги. Естественно, мы не можем утверждать, что эти решения были оплачены взятками. Вместе с тем, зная особенности и рутину российского правосудия, нам трудно поверить, что по крайней мере одно из этих решений могло быть вынесено как-нибудь иначе.
Утром 27 января 2000 года группа акционеров во главе с Бойсом силой заняла кабинет Баркова. Самого его под угрозой физической расправы в это утро не выпустили из дома. По всей видимости, акция была санкционирована на высшем уровне администрацией Санкт-Петербурга, так как помощь в нейтрализации частной охраны оказывали сотрудники милиции. Незадолго до этого к Владимиру Яковлеву в гости приезжал посол США, и в числе других вопросов между ними, наверное, обсуждался и вопрос о собственности "американцев" на ЛФЗ (во всяком случае, соответствующую информацию посольство США запрашивало накануне в фонде "США - Россия").
2 марта 2000 года Федеральный арбитражный суд Северо-Западного округа вынес решение, которым отменил все прежние решения о недействительности сделки приватизации 1993 года. Другого варианта теперь и не было, так как вместо прежнего представителя ЛФЗ, который занимал сторону МГИ, в суд пришел новый, "американский", который иск не признал, и он окончательно приобрел вид предъявленного самому себе, то есть никому.
Вряд ли в этом судебном деле поставлена последняя точка. Например, прокуратура может предъявить в арбитражном суде иск в защиту интересов государства или суд общей юрисдикции признает притворными сделки дарения акций. Но пока что "американцы" чувствуют себя на ЛФЗ достаточно уверенно. Другой вопрос, как фонд "США - Россия" ("TUSRIF") объясняет многие странности сделки у себя дома в США.
Исход войны решается в офшорной зоне
Фонд "США - Россия" был создан в годы былой эйфории в отношениях между этими двумя странами. Его уставной задачей является инвестирование или предоставление прямых кредитов наиболее перспективным рыночным предприятиям в России. По статусу этот фонд, год назад преобразованный в России в компанию "Delta Capital", является частным. Однако собственный стартовый капитал он получил по программе USAID - Агентства США по международному развитию: 440 млн. долларов из бюджета США.
"TUSRIF" сделал в России ряд инвестиций, например, в нефтедобычу, полиграфию, телекоммуникации, в производство воды "Святой источник" или в ЦУМ. Их можно считать более или менее удачными, но это вопрос бизнеса. Ломоносовский фарфоровый завод упоминается в отчете фонда за 1998 год как один из перспективных проектов. Но простые расчеты заставляют усомниться в том, что это было удачное вложение. И здесь уже вопрос не только бизнеса, а может быть, вопрос и для криминального расследования.
Скупкой акций ЛФЗ в 1998 году занималась компания ЗАО "ИК Рандеву", вскоре перерегистрированная в "Санкт-Петербург - Капитал". В свою очередь, по некоторым сведениям, учредителем или одним из учредителей "Рандеву" стала офшорная компания "Randolph Enterprises Ltd.". Акции скупались в пользу этой и еще ряда офшорных компаний в течение нескольких месяцев в основном по цене в половину номинала (больше обнищавшим работникам не было и смысла платить). Суммарная их цена по реестру за весь пакет в 84,5 процента составила около 800 тыс. долларов. Однако затем два солидных американских фонда: "TUSRIF" и "KKR" - заплатили за 4 офшорные компании, владеющие 54 процентами этих акций, около 8 млн. долларов.
"KKR" - полностью частный фонд, обязанный отчитываться только перед вкладчиками. Но в основе капитала "TUSRIF", как уже сказано, - бюджетные деньги. Президент и исполнительный директор этого фонда Дэвид А. Джоунс встретился с одним из авторов лично. Он признал, что компания считает эту сделку не самой удачной. И, пожалуй, главный вопрос не в том, что за акции заплатили слишком много (если смотреть с другой стороны, то работникам ЛФЗ заплатили слишком мало). Главная проблема, в том числе и для фонда, в том, что им на пару с "KKR" были куплены четыре офшорные компании, владеющие контрольным пакетом, однако еще четыре или пять "офшорок" сохранили за собой блокирующий пакет. Законы же Кипра и Британских Виргинских островов затрудняют возможности отслеживать, кто реально является владельцами этих компаний.
В изложении руководства "TUSRIF" вся эта история выглядела так. В начале 1998 года в фонде появился некто Максвел Асгари - натурализованный гражданин США не то армянского, не то иранского происхождения. До этого Асгари сотрудничал с "TUSRIF" и вроде бы заключил для него ряд выгодных сделок, более того, он признавался в США лучшим бизнесменом, работающим с российскими предприятиями. Он и предложил схему скупки и консолидации пакетов акций ЛФЗ через офшорные компании и для этого свел "TUSRIF" с малоизвестным голландским брокером "Stoomhamer Amsterdam N.V.". При этом Асгари, видимо, не посвятил "TUSRIF" во все подробности схемы. За сделку отвечали более конкретно три работника фонда, которые в настоящее время уволились. Двое из них - советского происхождения. Их теперь уже не так просто найти, как, впрочем, и самого Максвела Асгари.
С одной стороны, нам приятно отметить встречу с руководством "TUSRIF" как пример открытости, наглядный для российских бизнесменов куда более мелкого уровня. С другой стороны, предсказуемая позиция Дэвида А. Джоунса ("Мы признаем, что сглупили, но мы честные люди") не дает ответа на целый ряд вопросов, которые в принципе должны волновать не столько российских читателей, сколько американских налогоплательщиков. В частности, почему их деньги, ассигнованные на прямые инвестиции в России, если смотреть строго юридически, оказались вложены в не очень внятные офшорные компании, да еще с десятикратной разницей в цене покупки?
Будущее российского фарфора
Новоиспеченный директор ЛФЗ Дуглас Бойс горит и сияет. Ну, сияет, это у них так принято. Вскоре в завод, обещает он, будут сделаны инвестиции объемом 2,7 млн. долларов, вон посмотрите, починили никогда не работавшую вентиляцию, поставили работницам индивидуальные лампочки. Это, конечно, здорово. Но в серьезные намерения "американцев" относительно ЛФЗ пока поверить трудно, более того: сегодня - просто невозможно.
Бизнес должен быть чист и прозрачен, как вот этот фарфор. Нам, людям российским, может быть, надо еще сто лет, чтобы прийти к такому выводу, но уж американцам-то это давно известно. Между тем в сердцевине сделки сидит какой-то криминальный "червячок" - да и не один.
Трудно поверить, что столь удачливые западные бизнесмены, которые, продав меньший пакет за гораздо большую цену, "наварили" (переходя на соответствующий язык) на акциях ЛФЗ не менее 1300 процентов прибыли, действовали без поддержки российских властных и криминальных структур - то есть организованной преступности Санкт-Петербурга. Эти неясные фигуры, идентифицировать которые может только полноценное международное расследование, по-прежнему владеют через свои "офшорки" значительным пакетом акций и имеют два места в совете директоров.
С другой стороны, фонду "США - Россия", даже и переименованному, все еще грозят неприятности со стороны USAID - правительственного Агентства по международному развитию (да и "KKR" может достаться от вкладчиков). С третьей стороны, прежнее руководство ЛФЗ, тоже, по-видимому, связанное со "своими людьми" как во властных, так и в криминальных структурах города, не оставляет надежд на реванш. И этим надеждам, может быть, суждено сбыться при очередном туре судебных разбирательств, на исход которых, кроме закона, повлияют и все эти факторы, да еще давление коллектива, да еще перемены политических ветров, а как - сказать трудно.
Кого в этой истории нам действительно искренне жаль, так это грустную художницу с ее чашкой, разрисованной как бы расколовшимися льдинами. Нет, для нее-то как раз тут ясных перспектив не видно. Какие инвестиции? Когда вся сделка все время висит на волоске, их может делать только сумасшедший. И ее, художницы, кем-то внушенные мысли о том, что новые хозяева, может быть, просто "положат" ЛФЗ, освобождая рынок фарфора западным конкурентам, в этих обстоятельствах могут оказаться справедливы. Музей, правда, останется при нас. Что еще может быть в сегодняшней России, кроме музея?
Журналистское расследование подготовлено при поддержке программы "Чистые перья"
Программа "Чистые перья" направлена на внедрение в практику российских СМИ стандартов, которые должны соблюдаться при проведении журналистских расследований, в том числе недопустимость использования информации из одного источника, обязательный учет мнения "второй стороны" и позиций всех заинтересованных лиц.
рамках программы "Чистые перья" мы направили письма двум сторонам, упомянутым в расследовании о скандале вокруг Ломоносовского фарфорового завода - в Мингосимущество и в московский офис Агентства США по международному развитию ("USAID"). Вопросы, которые мы поставили, были очевидны.
К МГИ: собирается ли министерство продолжать судебные разбирательства по поводу приватизации ЛФЗ или новых скандалов не будет? К USAID: известно ли этой американской правительственной организации, кто все-таки стоит за офшорными компаниями, которые приобрел фонд "США - Россия" на деньги USAID? Равно как: кто стоит за другой офшорной компанией, которая по-прежнему владеет значительным пакетом акций? То есть не стали ли американские владельцы, как вправе предположить авторы, компаньонами криминальных структур?
Дело в том, что по американскому законодательству деньги - пахнут, причем неважно, откуда идет этот душок -изнутри Соединенных Штатов или из-за их пределов.
Письма и полный текст были направлены за неделю до публикации, с тем чтобы адресаты имели время ознакомиться с материалом и сообщить читателям свою точку зрения, как того и требуют законы нормального журналистского расследования. Однако обе стороны предпочли отмолчаться. Правда, пресс-секретарь МКИ Алексей Чащин позвонил и сообщил, что "материал очень понравился и мы обязательно пришлем ответ", но потом что-то, видимо, все-таки не понравилось. Не удивительно: российские чиновники традиционно полагают, что они отделены от общества. Поразительно, что манеры страны пребывания переняла и USAID: несмотря на напоминания, ни обещанного телефонного звонка, ни письменного ответа мы так и не получили. Что ж, возможно, эта история заинтересует американских журналистов и американская правительственная организация вспомнит о принципах взаимоотношений со СМИ, принятых у нее дома.
|
