|
В июле 2006 года россыпь из семи северокорейских баллистических ракет разного типа и дальности вновь, в который уже раз, привлекла к КНДР внимание мирового сообщества. Правда, вскоре стало ясно, что это были только «цветочки». «Ягодка поспела» достаточно скоро - ко дню 9 октября 2006 года, когда КНДР провела испытание ядерного взрывного устройства.
В иностранных и российских СМИ, а также в специализированных изданиях немедленно последовал шквал больших и маленьких публикаций о ядерной программе КНДР с историческими экскурсами, комментариями, анализами, расследованиями и т.д. и т.п. В рамках этой темы вновь, в который уже раз, был реанимирован тезис о значительной роли, которую якобы сыграли СССР и Россия в становлении и развитии ядерной программы КНДР, что, мол, в итоге и привело мир к «09.10» – «ноль девятому десятого».
Международное внимание к теме северокорейской ядерной программы обусловлено еще одним обстоятельством, в известной степени уникальным. По сути впервые в международной практике речь идет о возможности «добровольного» вывода из эксплуатации задействованного в оружейной программе конкретного государства ядерного реактора и/или связанной с ним инфраструктуры при участии и под контролем других государств.
Автор данной статьи не является ни физиком, ни кореистом. Тем не менее, в силу ряда обстоятельств ему за последние 15 лет довелось в качестве независимого журналиста относительно регулярно заниматься темой о ядерной и ракетной программах КНДР и в рамках этой работы встретиться и побеседовать со многими профессионалами разных отраслей промышленности, прежде всего атомной, а также экономики и политики СССР и новой России, которые являлись непосредственными участниками событий, имели прямое отношение к указанной теме, являлись исследователями дальневосточной и, в частности, северокорейской тематики. Помимо этого автор в свое время имел возможность ознакомиться с рядом документальных материалов на тему о том, как и с чего в действительности начиналось сотрудничество СССР и КНДР в ядерной области в 50-60-е годы прошлого века, в каких рамках и как оно происходило и как и чем оно закончилось.
Не претендуя ни на какие открытия принципиального характера, автор, тем не менее, надеется, что публикуемые им наблюдения и данные будут способствовать уточнению общих оценочных позиций в этой области, а также помогут иностранным и отечественным собратьям по перу, а, возможно, даже и аналитикам, избегать фактических ошибок в их публикациях по данной тематике, чем и те, и другие, к сожалению, иногда грешат. При этом автор хотел бы с самого начала оговориться, что он не пытался создать подобие некоей антологии событий в данной области отношений между СССР и КНДР. В первой, основной части статьи, автор стремился изложить прежде всего те сведения, которые стали ему известны в процессе его самостоятельных журналистских «изысканий». Что же касается упоминаемых в материале общеизвестных фактов, то они были использованы лишь для придания статье минимальной последовательности в изложении собранного материала.
И последнее. Упомянутые выше люди, чести общения с которыми был удостоен автор статьи, являются заслуженными специалистами в своих областях. Автор считает, что ему повезло в его жизни, которая предоставила ему возможность общаться с такими людьми, и пользуется случаем, чтобы поблагодарить их всех за доброе отношение и содействие. Однако перечисление в статье их научных званий, титулов и служебных должностей значительно перегрузило бы внимание читателя, поэтому автор в своей статье будет именовать их только по функциональной принадлежности - «Строитель», «Преподаватель», «Ветеран отрасли» и т.п.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - ФАКТУРА
КАК И КОГДА ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ
Согласно общепринятой точке зрения, история интереса руководства КНДР к ядерной тематике формально ведет отсчет с 1952 года, когда было принято решение об организации НИИ атомной энергии при АН КНДР.
Намного более интересным для исследователей данной темы, однако, является вопрос о том, когда в этой тематике мог быть сделан поворот в сторону развития в стране военной ядерной программы. Четкий ответ на этот вопрос могли бы иметь лишь предыдущий и нынешний руководители Северной Кореи плюс, надо полагать, весьма ограниченное число специалистов и высших военных КНДР. Поскольку их не спросишь, реальных фактов на этот счет предъявить, по сути, невозможно. Остается только пытаться делать некие предположения, по возможности подкрепляя их отдельными наблюдениями и попытками сопоставления различных событий.
Сначала - цитата из Открытого доклада Службы внешней разведки РФ от 1995 года «Договор о нераспространении ядерного оружия. Проблемы продления» : «По оценке экспертов СВР, политическое решение о начале работ по созданию ядерного оружия было принято в КНДР на рубеже 70-х годов».
Не имея ни малейших оснований сомневаться в общей компетентности экспертов такого ведомства, автор позволит себе, тем не менее, в данном конкретном случае не согласиться с их точкой зрения. Дело в том, что рассуждать о сроках принятия политического решения как дате старта военной ядерной программы было бы легко и просто, например, по отношению к сегодняшней Японии - принято считать, что с учетом нынешнего научного, производственного и финансового потенциала Япония сможет создать А-бомбу (плутониевую) за полтора года. Это, повторю, когда все необходимое уже есть под рукой, в том числе, как в случае с Японией, и накопленные десятки тонн оружейного плутония-239. Японцы, правда, как известно, всячески отнекиваются от таких «быстрых» сроков, но отнекивайся - не отнекивайся, а специалисты-то знают, о чем говорят.
Применительно же к Северной Корее, когда необходимых для относительно быстрой реализации военного атомного проекта ресурсов под рукой никогда не было и нет сейчас, необходимо, по мнению автора, учитывать еще один фактор - время проявления интереса к теме в условиях отсутствия материальных возможностей для ее реализации. Эдакое начало виртуального овладения А-бомбой. А если серьезнее, то время начала подготовки к реализации программы путем постепенного и объективно медленного накопления материальных и интеллектуальных ресурсов. Крайне важная, на взгляд автора, деталь заключается в том, что воспитание необходимых кадров в случае КНДР значительно опередило все остальные процессы и этапы реализации программы. Именно поэтому автору представляется, что военные цели у северокорейской ядерной программы могли существовать едва ли не с самого ее начала.
Этим, на взгляд автора, объясняется и решение о создании в КНДР НИИ атомной энергии в условиях, когда еще шла Корейская война и когда понятия «мирный атом» еще не существовало, - вовсе не исключено, что уже тогда ядерное оружие могло, пусть и в мечтах, рассматриваться тогдашним руководителем КНДР как некая близкая к абсолютной гарантия сохранения в будущем и его личной безопасности, и безопасности руководимого им государства.
Уже через два года после этого представители КНДР смогли воочию убедиться в том, что такое «не виртуальное» ядерное оружие, причем в действии. 14 сентября 1954 года на полигоне Министерства обороны СССР под Тоцком (Оренбургская область) были проведены единственные в своем роде в мировой практике войсковые учения в условиях воздушного ядерного взрыва (атомная бомба сбрасывалась с самолета). Взрыв бомбы мощностью в 40 килотонн произвел глубокое впечатление не только на присутствовавшее на учениях высшее военное руководство СССР, но и на приглашенных в качестве наблюдателей представителей социалистических стран. Среди последних, как утверждается, были и министры обороны КНР и КНДР. Надо полагать, что после возвращения с учения эти министры сделали соответствующие доклады первым лицам своих государств.
Китай попросил и в итоге, как известно, получил от СССР…нет, не все, что просил, но все, что в итоге было необходимо для создания собственного ядерного оружия в весьма краткие сроки : оборудование, необходимые, в том числе делящиеся, материалы, «ноу-хау» и подготовленные кадры (по свидетельствам некоторых советских экспертов, в КНР в рамках данного проекта было командировано свыше 10 тысяч советских специалистов, в свою очередь, более 11 тысяч китайских ученых и специалистов прошли стажировку и обучение в СССР). Знаток вопроса, Ветеран отрасли, утверждал, что в ж/д спецвагон был даже уже загружен один серийный ядерный боеприпас (именно действующий боеприпас, а не некий макет, как об этом иногда рассказывают), предназначенный для отправки в КНР, однако, как свидетельствуют, в последний момент Н.С. Хрущев передумал передавать его китайцам. Тот же Ветеран рассказывал и о том, что китайским специалистам в свое время была также предоставлена возможность участия в неких полномасштабных опытах на одной из площадок СИПа - Семипалатинского испытательного полигона. Все это позволило КНР произвести свой первый атомный взрыв уже в 1964 году. Не была КНР, как известно, обойдена вниманием со стороны СССР и по «ракетной части» - в 50-е годы ей, в частности, был передан полный комплект документации по производству одной из первых советских баллистических ракет средней дальности.
Обращался ли к тогдашнему советскому руководству с аналогичными просьбами Ким Ир Сен, автору не известно. Думается, что если и обращался, то наверняка получил отказ по политическим причинам. Но рассказ своего министра обороны - очевидца испытания ядерного оружия - забыл вряд ли.
А дальше был визит Ким Ир Сена в СССР в 1956 году, в ходе которого он побывал в том числе и на первой в мире атомной электростанции в Обнинске, где воочию увидел «работу атома». В том же 1956 году последовало соглашение с СССР об участии КНДР в работе международного научно-исследовательского центра в Дубне (нынешний ОИЯИ - Объединенный Институт Ядерных Исследований). 10 августа 1957 года было подписано Соглашение между правительствами двух стран об условиях командирования советских специалистов в КНДР и корейских специалистов в СССР для оказания технической помощи и других услуг. Содержание этого Соглашения для исследователей вряд ли представляет интерес, поскольку касается только обоюдных условий материального обеспечения командировок специалистов.
Наконец, знаковое событие произошло в мае 1959 года - между СССР и КНДР были заключены Соглашение об оказании СССР технического содействия КНДР в использовании атомной энергии в мирных целях и Соглашение о предоставлении помощи СССР КНДР в деле развития научно-исследовательских работ в области ядерной физики и в деле применения атомной энергии в народном хозяйстве. Содержание этих Соглашений давно не представляет тайны и сводится к следующему.
По первому из упомянутых Соглашению СССР обязался оказать КНДР техническое содействие в строительстве экспериментального реактора и радиохимической (изотопной) лаборатории путем :
- выполнения необходимых проектных работ; поставки в 1961-62 г.г. оборудования для экспериментального ядерного реактора типа ИРТ-1000 и в 1962-63 г.г. оборудования для радиохимической (изотопной) лаборатории;
- технического содействия в проектировании, монтаже, наладке и пуске объектов в эксплуатацию, для чего будут командированы в КНДР советские специалисты;
- обучения в СССР специалистов КНДР.
При этом правительство КНДР подтверждало, что не будет передавать иностранным государствам соответствующие документацию и информацию.
Второе Соглашение содержало десять статей, основными из которых были :
- Статья 1-я, в которой говорилось о том, что Правительство СССР поможет КНДР путем проектирования и комплексной поставки оборудования для строительства, эксплуатации атомного реактора, циклотрона и приданных к ним лабораторий;
- Статья 2-я, определявшая, что советские учреждения в течение 1959-1962 г.г. осуществляют указанные в Статье 1-й проектные работы и комплексную поставку оборудования для строительства экспериментального реактора типа ИРТ-1000 на тепловую мощность 1000 Квт и циклотрона, способного ускорить альфа-частицу на 25 Мэв, и приданных к ним лабораторий, а также командируют в КНДР советских специалистов для оказания технической помощи в строительно-монтажных работах и пуске этих объектов;
- Статья 3-я, обозначавшая обязательства Правительства СССР по своевременному предоставлению северокорейской стороне в нужных количествах делящихся и других материалов, необходимых для выполнения научно-исследовательских работ в области ядерной физики и мирного использования атомной энергии, в том числе для атомного реактора.
Остальные статьи регламентировали предполагаемые расходы, научную программу и объем предназначенной к передаче северокорейской стороне технической документации, процесс подготовки и обучения северокорейских специалистов и стажеров, принципы оплаты расходов и т.д. Последняя, 10-я Статья, повторяла содержавшееся в первом Соглашении важное обязательство КНДР не передавать третьим странам получаемую информацию и техническую документацию.
В рамках предстоявшего подписания Соглашений 26 мая 1959 г. были проведены двусторонние переговоры относительно стоимости проекта. Участники с советской стороны - Шахурин А.Н. (зам.пред. ГКЭС, руководитель делегации), Левша В.А. - зам. нач. Главатома, Солопов Г.Г. - зам. мин. министерства геологии и охраны недр, Афонин Г.С., Клочков И.М., Безулев А.Д. От КНДР - Ли Син Пхар (посол КНДР в СССР, руководитель делегации), Ким Хен Бон, Ден Пхен Су, Цой Ю Гиль.
Стоимость заявленного к поставке оборудования оценивалась примерно в 11-12 млн. тогдашних советских рублей : реактор - 6 млн. руб., лаборатория - 4-5 млн. руб. Общая же стоимость оборудования по представленным КНДР дополнительным просьбам составляла около 18 млн. руб., т.е. в полтора раза больше изначальной. Один только циклотрон стоил бы 11 млн. руб. Позднее КНДР по финансовым причинам от многих первоначальных пожеланий отказалась.
Необходимо подчеркнуть значение содержащихся в Соглашениях формулировок об использовании атомной энергии в мирных целях. Автор абсолютно уверен, что Советский Союз не лукавил, ставя свою подпись под этими Соглашениями, поскольку ни тогда, ни позднее не собирался учить северокорейцев тому, как делать А-бомбу. Да и программу “Atom for peace” («Атом для мира»), предусматривавшую оказание помощи другим странам в деле освоения использования атомной энергии в мирных целях, придумали и запустили, как известно, США, а не СССР. Последний лишь последовал примеру американцев.
А вот были ли уже тогда неафишируемые цели у атомной программы Северной Кореи - это вопрос вопросов. С высоты сегодняшнего дня думается, что, не исключено, да, были. Знали ли об этом тогдашние советские руководители ? Автор полагает, что нет, по меньшей мере, до 80-х г.г. Здесь необходимо сделать отступление от хронологии событий.
Среди многочисленных публикаций и интервью на тему о ядерной программе КНДР автору встречались и такие, в которых содержалась критика в адрес мирового сообщества, в том числе США и СССР, за то, что оно, мол, «не досмотрело» за этой северокорейской программой. Вероятно, какая-то доля истины здесь может быть. Смотря, однако, на то, что понимать под «недосмотром». Автору в этой связи представляется, что серьезность намерений КНДР в стремлении к обладанию ядерным оружием и готовность в этой связи пойти в течение десятилетий на крайние лишения были просто длительное время недооценены, и вот почему.
США и СССР, надо полагать, хорошо знали и помнили, каких финансовых, технических, технологических, интеллектуальных и иных затрат потребовали их ядерные программы. В открытой печати автору встречалась цифра «2 млрд. долл. США» как стоимость американского «Манхэттенского проекта» по созданию ядерного оружия. Тогдашних американских долларов. Если бы финансовые затраты СССР в аналогичном советском проекте можно было бы каким-то образом адекватно подсчитать, цифра вряд ли была бы на порядки меньше, даже с учетом успехов советской разведки, добывшей, как известно, множество американских атомных секретов того времени, что позволило СССР сэкономить немало сил, средств и времени при реализации своего атомного проекта.
В силу указанных причин автор вовсе не исключает, что долгое время две сверхдержавы, хорошо зная, во что это обошлось им, могли несколько снисходительно поглядывать на страны третьего мира, не очень-то веря в их способность пройти хотя бы первый этап такого же пути и своими небольшими силами создать пусть примитивное, но собственное ядерное оружие.
Еще один вопрос - наличие или отсутствие возможности тем или иным путем заставить КНДР на определенном этапе отказаться от своей военной ядерной программы. СССР утратил реальные рычаги воздействия на КНДР уже едва ли не концу 60-х годов прошлого века. Были ли такие реальные рычаги у США и в какие периоды времени, автор не знает. Такими возможностями, по всей видимости, длительное время обладала (и, возможно, до определённой степени обладает до сих пор) КНР, однако вопрос о том, почему они КНР не были использованы, находится вне компетенции автора.
Наконец, есть вопрос и наличия-отсутствия желания оказывать воздействие. По поводу позиции СССР автору в своё время довелось выслушать точку зрения Военного, который вполне допускал, что высшее руководство СССР во второй половине 80-х г.г. могло как минимум подозревать наличие военной ядерной программы у КНДР, но особенно не принимало это «близко к сердцу» : «Они же делают бомбу не для того, чтобы воевать с нами. Ну, а что касается США, то пусть у них будет на Дальнем Востоке одной головной болью больше !».
Что же касается позиции США, то автору, не являющемуся американистом, трудно в данному случае делать обоснованные выводы. Однако даже только те шаги США по отношению к КНДР, которые стали публичными в последние лет пятнадцать, заставляют усомниться в том, что США всегда предпринимали все возможное для того, чтобы свести на «нет» т.н. северокорейскую ядерную угрозу. Автору представляется, что при определении приоритетов своей политики в регионе у американцев нередко брало верх желание иметь на Дальнем Востоке «плохого парня». Иначе чем и как пугать Японию, Южную Корею, Тайвань ? И как мотивировать развертывание систем ПРО в регионе, направленных в реальности в основном против РФ и КНР ? Если не будет, «против кого дружить», тогда что ?
Вернемся, однако, к хронологии событий первоначального этапа сотрудничества СССР и КНДР в области атомной энергии. Перечисленные выше события однозначно, по мнению автора, свидетельствуют о том, что тогдашнее руководство КНДР по сути с самого начала взяло курс на всестороннюю подготовку национальных кадров для только еще запланированной к созданию атомной отрасли. Идея опоры на собственные силы была уже провозглашена и стала доминирующей в северокорейском обществе. Кадры, правда, было решено воспитывать в основном за границей.
Общей статистики в отношении того, сколько всего граждан КНДР получило высшее образование в СССР и в каких областях, сколько было помимо этого стажеров и практикантов, видимо, не существует. Автор предполагает, что за два первых десятилетия активного обучения северокорейцев в СССР (50-е - 60-е г.г.) общее число студентов самых разных специальностей, предназначавшихся для работы в различных отраслях создававшейся в тот период с помощью СССР экономики КНДР, могло исчисляться тысячами. Автор подчеркивает формулировку «общее число» и не утверждает, что все они были затем направлены на работу в атомную отрасль Северной Кореи, хотя определенная часть, безусловно, была.
Важно другое - ядерная физика была в числе приоритетов. В качестве подтверждающего примера автор хотел бы привести рассказ Преподавателя одного из самых известных советских, а ныне российских ВУЗов. Ядерному физику по образованию, ему довелось побывать в КНДР с курсом лекций по ядерной физике в далеком 1961 году. Лекции он читал на кафедре ядерной физики Пхеньянского госуниверситета. Сотрудников на кафедре было семь человек, из них все, кроме руководителя кафедры (о нем - ниже), были физиками, получившими образование в СССР и неплохо говорившими по-русски. Вот имена этой «шестерки» : Чан Хва Соль, Ли Ён, Ли Гён Хо, Ли О Бок, Но Гён Ён, Хван Чон Су. Куратором кафедры являлся декан физического факультета Ким Чон Док.
Простая арифметика в этой связи заключается в следующем : пять лет - это срок учебы в советском ВУЗе, к которому необходимо прибавить как минимум год учебы на подготовительном отделении, в основном для изучения русского языка. Итого получается, что для того, чтобы в 1961 году оказаться на работе на вышеупомянутой кафедре в качестве молодых специалистов, указанным сотрудникам кафедры нужно было студентами приехать на учебу в СССР никак не позднее 1955 года. Вот вам и маленький штрих к ответу на вопрос, когда в КНДР не только принималось, но и уже осуществлялось на практике решение о воспитании национальных кадров для работы в атомной области.
Еще один маленький штрих из той же области : нынешний руководитель одного из трёх подлежащих демонтажу объектов в Йонбене, которые осенью 2007 года посетила группа экспертов из США, КНР и РФ, - тоже выпускник одного из советских ВУЗов - Менделеевского института, который он, по его словам, окончил в 1962 году.
Данные о том, сколько в общей сложности было в СССР стажеров и практикантов из КНДР в атомной области, а также перечень институтов и предприятий советской атомной отрасли - мест учебы и стажировок северокорейцев - наверняка имеются в ведомственных архивах, но последние молчат. Нередко в прессе фигурирует цифра в 300 человек, другие источники называют цифру «300» только применительно к ОИЯИ в Дубне. Автор может здесь говорить только о том, что известно ему.
Сначала - о Дубне. Значительное число авторов западных публикаций называют ОИЯИ чуть ли не прародителем северокорейской военной ядерной программы. Называют, однако, либо по незнанию, либо по умыслу, что одинаково плохо ! Российские публикации, к сожалению, нередко страдают тем же «недугом», просто повторяя те же «сведения». В этой связи автор вынужден обратиться и к профессиональным исследователям, и к собратьям по перу с призывом перестать переписывать из статьи в статью недостоверные сведения и обратиться за информацией непосредственно в ОИЯИ. Руководство Института открыто для общения, поэтому уверяю, отказа в предоставлении сведений не будет. Если же сделать это по каким-либо причинам не хочется, прочтите хотя бы то, что написано ниже.
КНДР является одним из ныне 18-ти членов ОИЯИ, в соответствии с уставом Института уплачивает соответствующие членские взносы и в силу этого имеет право направлять своих представителей в Институт для исследовательских работ. Перед автором статьи - «Краткая справка о сотрудничестве и связях ОИЯИ - КНДР», подготовленная Институтом в конце 2005 года. Читаем : «К началу 90-х годов 150 корейских специалистов прошли школу ОИЯИ. 25-30 человек из них защитили диссертации, в том числе две докторские…Некоторые специалисты, работавшие ранее в ОИЯИ, занимали лидирующее положение в национальных ядерных исследованиях. Так, профессор Пак Гван О являлся президентом Научно-исследовательского центра по атомной энергии». Далее в справке сообщается : «Новые экономические условия в России и ОИЯИ (а отчасти и политические), экономические трудности в КНДР привели поначалу к существенному сокращению численности группы корейских сотрудников ОИЯИ, а потом и вовсе КНДР перестала направлять своих специалистов для работы в ОИЯИ. Но с 2003 г. Пхеньян вновь активизирует свое участие в ОИЯИ…Научно-техническое сотрудничество ОИЯИ проводится с двумя центрами в Пхеньяне (Институт фундаментальных исследований и Институт ядерной электроники) по двум научным темам (ЛВЭ - Лаборатория высоких энергий им. В.И. Векслера и А.М. Балдина - и ЛНФ - Лаборатория нейтронной физики им. И.М. Франка), охватывающим следующие направления ОИЯИ : релятивистская ядерная физика и физика конденсированных сред». Наконец, справка сообщает о том, что по состоянию на конец ноября 2005 г. в лабораториях Института работало 17 граждан КНДР (10 направленных специалистов и их жены). Указанные специалисты прибыли в ОИЯИ с период с февраля 2003 г. до октября 2005 г., большинство из них - из Института ядерных проблем в Пхеньяне. Все - первый раз в Дубне и все в возрасте от 36 до 49 лет. Все, кроме одного, электронщика, - физики, лаборатории для работы - ЛНФ (см. выше), ЛЯР - лаборатория ядерных реакций им. Г.Н. Флерова, ОРРИ - отделение радиационных и радиобиологических исследований, ЛЯП - лаборатория ядерных проблем им. В.П. Джелепова. Места стажировок жен семи северокорейских специалистов - аспирантки и инженеры ОРРИ, ЛЯП, ЛНФ.
Не было и нет у ОИЯИ в этом никаких секретов, поскольку никаких военно-прикладных исследований в ОИЯИ никогда не проводилось. Ни специалистами КНДР, ни других бывших социалистических стран (а они все были и остаются членами ОИЯИ). Кстати, если на секунду все-таки принять на веру часто повторяемый на Западе тезис о данном Институте как кузнице кадров для северокорейской программы создания ядерного оружия, то у автора немедленно возникает вопрос : где в таком случае болгарская, чехословацкая, гэ-дэ-эровская, румынская, кубинская, а также монгольская А-бомба ? Ведь занимались-то фундаментальной наукой в ОИЯИ ученые этих стран в одно время с учеными из КНДР в одних и тех же лабораториях и на одном и том же оборудовании. Или же ученые из КНДР изначально были некими «избранными», которые днем как бы были обычными учеными, а по ночам превращались в эдаких «атомных вампиров», не только высасывавших отовсюду закрытые сведения по ядерной физике, но еще и заставлявших своих советских учителей учить их «на коленке», как надо делать эту самую А-бомбу ?
Читателем может быть задан вопрос о том, может ли квалифицированный специалист в области ядерной физики стать ядерщиком-оружейником. Вопрос - риторический, ответ очевиден - конечно, может. Если такое решение будет принято его работодателем. Несложная истина состоит в том, что нет отдельной военной и отдельной мирной ядерной физики, так же как нет отдельной военной химии, математики, металловедения и проч. Физика ядра как часть физической науки - одна, а вот в каком направлении коллективы ученых и государство в целом прилагают полученные знания и навыки, это и есть вопрос наличия или отсутствия того самого политического решения руководства данного государства об обладании ядерным оружием.
В связи с изложенным автор выражает уверенность в том, что домыслы о значительной роли ОИЯИ в создании военной ядерной программы КНДР не имеют под собой никакой реальной почвы. Если же все-таки продолжать следовать логике «раз учились в СССР, то СССР и виноват», то с таким же успехом можно объявить прародительницей северокорейской военной ядерной программы…Японию, поскольку известно, что ряд корейских физиков и химиков, стоявших у колыбели северокорейской атомной программы, получили образование и занимались ядерной физикой в Японии еще до того, как оказались в КНДР. Как, например, и профессор, академик До Сан Рок, руководитель упоминавшейся выше кафедры ядерной физики Пхеньянского университета образца 1961 года, который в период оккупации Японией Кореи занимался физикой в японском Императорском университете в г. Киото, а затем стал теоретиком в области физики квантовых полей, и которого вплоть до его смерти в 1990 году в возрасте 87 лет некоторые южнокорейские эксперты называли действующим специалистом «номер один» в северокорейской ядерной программе, ближе других физиков подошедшим к титулу «отца» северокорейской атомной науки.
КАК ВСЁ ПРОДОЛЖИЛОСЬ
В этом разделе статьи прежде всего хотелось бы внести уточнение в продолжающуюся до сих пор дискуссию (разные иностранные и российские авторы приводят разные данные) о том, что же такое Советский Союз построил в свое время в КНДР и что из себя представляла, в частности, построенная им радиохимическая лаборатория. Автор употребил слово «уточнение», поскольку ему в свое время удалось встретиться со Строителем, имевшим самое непосредственное отношение к руководству строительством и пуском объектов исследовательского атомного центра в Йонбене, а также ознакомиться с итоговым отчетом о проведенных работах. Полное название этого отчета на его обложке звучит так : «Государственный комитет по использованию атомной энергии при Совете Министров СССР. ОТЧЕТ о работе бригады советских специалистов в КНДР по контракту 9559/5. 1963-1965 г.г. Москва-1965». На титульном листе под обложкой значится более подробное название - «Отчет о работе бригады советских специалистов в КНДР по строительству, монтажу и наладке оборудования реактора ИРТ-2000, радиохимической лаборатории, кобальтовой установки К-60000 и бетатрона Б-25». Автор полагает, что столь авторитетные свидетельства, как «Отчет» и рассказ Строителя, позволят поставить точку в обсуждении вопроса о том, что из себя представлял построенный Советским Союзом центр атомных исследований в Йонбене.
Приводимые ниже цитаты в кавычках взяты из «Отчета» с сохранением особенностей орфографии и пунктуации оригинала:
«Объект 9559 именуется Корейской стороной «Мебельная фабрика». (Это конспирация такая была у северокорейской стороны ! - прим. автора). «По характеру работ объект после окончания строительства явится научно-исследовательским атомным центром КНДР».
«К объектам научно-исследовательского и учебного характера относятся:
1) Атомный реактор ИРТ-2000,
2) Радиохимическая лаборатория РХЛ,
3) Кобальтовая установка К-60000,
4) Бетатрон Б-25,
- сооружается с участием советских специалистов,
5) Физическая лаборатория,
6) Изотопная лаборатория,
- проекты разработаны корейской стороной, Советский Союз поставляет аппаратуру и
материалы.
Вспомогательные и технические сооружения:
1) Установка дезактивации стоков УДС-10,
2) Пункт захоронения отходов,
3) Спец. прачечная,
4) Котельная на 40 тонн пара в час,
сооружаемые по типовым Советским проектам с частичной поставкой оборудования и
материалов,
5) Механическая мастерская,
6) Литейный цех,
7) Компрессорная,
8) Газогенераторная станция,
9) Административный корпус,
10) Здание физического института,
сооружаемые по проектам КНДР.
Для проектирования сооружений и привязки типовых проектов на площадке создан проектный институт, подчиняющийся Комитету по атомной энергии КНДР. Институт насчитывает до 150 сотрудников».
По реактору ИРТ-2000 в «Отчете» сообщается : «в апреле 1965 г. начался пусковой период, в сентябре 1965 г. завершен выход на мощность».
Общее число советских специалистов, участвовавших в строительстве и монтаже первых четырех объектов в соответствии с контрактом 9559/5 от 6 февраля 1962 года, составляло 30 человек. В отчете перечислены их ФИО и служебные обязанности вплоть до указания общего числа проведенных за два с лишним года лекций и технических занятий с представителями северокорейской стороны.
«Особенностью как инженерно-технических работников, так и корейских рабочих является стремление к самостоятельному решению возникших вопросов под лозунгом «Делать своими силами».
Поэтому точные и четкие рекомендации советских специалистов иногда в небольшом, иногда в достаточно серьезном корейские товарищи стремились видоизменить, получить тот же результат, но по-своему. В ряде случаев это приводило к браку в работе и вынужденным переделкам».
«На объекте работает более 100 инженерно-технических работников с высшим образованием. Многие специалисты окончили советские, болгарские, немецкие, корейские ВУЗ”ы и прошли практику в СССР по управлению и экспериментальным работам на реакторах ИРТ-2000, а по получению и обработке изотопов - в Радиохимической лаборатории. В большинстве - это молодые инженеры».
В отчете также подробно описываются технические и физические характеристики строившихся объектов, этапы строительства, возникавшие в его ходе трудности и многие другие детали, которые могут быть интересны только для специалистов. Касаться этих деталей автор не будет.
Автор также не намерен комментировать каждую из приведенных цитат - это означало бы попытку превратить данную статью в небольшую книгу, но на некоторые содержащиеся в приведенных цитатах моменты нельзя не обратить внимание.
Более подробная информация по реактору ИРТ, превратившемуся ко времени начала строительства из ИРТ-1000 (в тексте «Соглашений») в ИРТ-2000, будет изложена ниже.
А вот об РХЛ - радиохимической лаборатории - следует сказать сейчас. По свидетельству Строителя, поставленная в КНДР лаборатория была абсолютно современной на тот период - такая же, например, действовала на ПО «Маяк», одном из основных советских атомных комплексов. Горячих камер с манипуляторами М-22, позволявших проводить все виды дистанционных работ, было в этой лаборатории десять, камеры были оснащены свинцовыми стеклами толщиной 400 мм, защита позволяла работать с топливными элементами или кассетами, только что извлеченными из реактора, даже без всякой выдержки. Система горячих камер была оснащена различными средствами обработки ТВЭЛов (тепловыделяющих элементов) - их резки, разборки, дистанционного скручивания, свинчивания, растворения, разложения, сбора, передачи из одной камеры в другую или другие по конвейеру. Перчаточных боксов в лаборатории было 20. В целом Строитель характеризовал построенную для КНДР РХЛ как цех или даже мини-завод по разделению изотопов. По его утверждению, вместе с РХЛ северокорейской стороне была передана технология по извлечению плутония-239 из облученного ядерного топлива. Ветеран отрасли в свою очередь также заявлял : «Наличие и, тем более, использование такой совершенной на то время РХЛ - один из явных признаков того, что специалистов данной страны прежде всего интересовал вопрос технологии выделения плутония-239 из облученного ядерного топлива».
Что еще обращает на себя внимание при чтении раздела «Отчета» о построенных в Йонбене объектах, так это формулировка о строительстве по проектам корейской стороны. Знали, хорошо уже тогда знали северокорейские товарищи, чего они хотят ! И не просто знали, а были уже в состоянии и проект разработать, и обеспечить стройку сотней ИТР не просто с высшим образованием, но и уже с опытом стажировки на соответствующих объектах в СССР.
Откуда же взялись они, эти инженерно-технические работники с опытом ? Ответ на этот вопрос заключается в том, что, по данным автора, контракт на прием корейских специалистов на обучение в СССР № 9559/7 для работы на объектах исследовательского атомного центра в Йонбене был заключен 25 февраля 1961 года. То есть раньше на год, чем основной контракт 9559/5 ! И за четыре (!) года до пуска реактора ! Еще раз повторю, знала северокорейская сторона, чего она хочет, хорошо знала !
Первая просьба от северокорейской стороны принять на обучение 21 практиканта для последующей работы на основных объектах будущего центра в Йонбене поступила в «Технопромэкспорт» (такие вопросы в то время решались через него) 30 декабря 1961 года от Корейского внешнеторгового общества «Киоп сольби», выступавшего в качестве заказчика северокорейской стороны. Все практиканты - со слабым, но знанием русского языка, 18 человек из них - с высшим образованием, трое - со средним специальным. 10 человек должны были обучаться работе на реакторе ИРТ (8 человек из числа эксплуатационного персонала и 2 научных работника), 4 человека - работе в РХЛ и 7 человек - работе на бетатроне (2 научных работника и 5 человек из эксплуатационного персонала).
27-м декабря 1961 года было датировано еще одно письмо той же северокорейской организации, в приложении к которому советской стороне через посольство СССР в КНДР направлялся частично измененный северокорейской стороной (!) план командирования уже 71 практиканта для будущей работы на упомянутой «Йонбенской мебельной фабрике». При этом северокорейская сторона в основном просила удлинить (!) сроки обучения (с минимальных шести месяцев до одного года) практикантов по отдельным специальностям и внести некоторые изменения в количество обучающихся по специальностям (!). Если это не свидетельство того, что северокорейская сторона хорошо знала, чего она хочет, и что она уже «в теме», то тогда что это ?
Сроки обучения практикантов - с 1-го квартала 1962 года и до 1964 года. Тематика - все, что может потребоваться для успешной самостоятельной эксплуатации объектов в Йонбене, начиная с подготовки эксплуатационного персонала реактора ИРТ и РХЛ, и заканчивая научным персоналом в области нейтронной спектроскопии, нейтронографии, экспериментальных работ по физике реакторов, радиохимии, ядерной и нейтронной физике, дефектоскопии, дозиметрии и т.д.
Ну, а далее через Госкомитет СМ СССР по использованию атомной энергии решались вопросы распределения практикантов по конкретным местам стажировок, которых было немало. Среди них были, например, научно-исследовательские атомные объекты в Белоруссии, Латвии и Грузии - эти три объекта объединяло наличие в них реакторов ИРТ. Работа на реакторе такого типа предстояла северокорейским специалистам и получение необходимых практических навыков, надо полагать, крайне интересовало северокорейскую сторону. Среди мест стажировок были также такие заведения, как НИИЯФ МГУ, ЦНИИЧЕРМЕТ им. И.П. Бардина, Научно-исследовательский физико-химический институт им. Л.Я. Карпова и даже Центральный институт усовершенствования врачей в Москве (кафедра медицинской радиологии). В закрытые города системы Минсредмаша северокорейские практиканты и стажеры никогда, по данным автора, не допускались. Были ли они допущены к стажировкам в таких первоклассных научных и учебных заведениях, как, например, ИАЭ и МИФИ, автору не известно.
Учились и стажировались северные корейцы чрезвычайно усердно. Преподаватель вспоминает, что научные беседы с сотрудниками кафедры ядерной физики в Пхеньяне и вопросы с их стороны заканчивались только по его инициативе, когда он окончательно уставал. Руководитель не работающего объекта в грузинской Мцхете - пригороде Тбилиси (реактор давно остановлен, топливо выгружено и вывезено, активная зона забетонирована) - вспоминал в беседе, как двое северокорейских стажеров попросили передать им один экземпляр открытой книги по физике ядерных реакторов, а когда лишнего не оказалось, за несколько дней переписали данное научное пособие от руки «от корки до корки». Стремление северокорейцев набирать как можно больше научных книг, работ, пособий, статей и журналов и увозить их с собой в КНДР всегда отмечали все российские специалисты, которым довелось контактировать с представителями КНДР - последние явно готовились к «опоре на собственные силы». Нередко советские специалисты по просьбе практикантов из КНДР направляли им научные статьи и материалы почтой в Северную Корею уже после их возвращения домой. В ответ никогда не приходила даже открытка с простым «спасибо».
Хотелось бы привести еще одно воспоминание Строителя, которое, по мнению автора, также могло бы заинтересовать исследователей. На вопрос, не представляли ли советских специалистов по строительству атомного центра в Йонбене высшему руководству КНДР, он ответил, что «под светлые очи» первого лица государства они точно не попадали. Но один - два раза они присутствовали на каких-то мероприятиях типа специализированных приемов, где в окружении других лиц находился некий молодой кореец. Уверенно подтвердить совпадение черт его лица того времени с нынешним портретом Строитель не может, но утверждает, что упомянутый молодой человек явно выделялся из группы окружавших его людей независимостью и уверенностью поведения, а также заметно уважительным отношением к нему со стороны окружавших его лиц. Автор не готов делать на основании изложенного какие-то далеко идущие выводы, однако напоминает читателю, что нынешний руководитель Северной Кореи Ким Чен Ир в 1964 году, когда ему было только 22 года, был уже назначен на ответственный пост в организационно-инструкторском отделе ЦК ТПК. Известно также, что Отец поручал Сыну наиболее ответственные участки работы, постепенно подводя его к вершине власти в стране. Одним из таких важных участков вполне могла быть нарождавшаяся атомная отрасль промышленности и науки КНДР.
ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ
А дальше был пуск реактора ИРТ-2000 в 1965 году. Центр в Йонбене, таким образом, начал функционировать. По свидетельству знатоков вопроса, советские специалисты еще какое-то время находились в КНДР и работали в центре, оказывая помощь и контроль за вхождением северокорейцев «в курс дела». Когда последние решили, что в этот курс они достаточно вошли, необходимость в присутствии наставников, по их мнению, отпала и советские специалисты вернулись домой, последние из них - в 1968 году. Заметьте, инициатива в этом принадлежала северокорейской стороне. Вернувшиеся из КНДР советские специалисты, по словам знавших их людей, отмечали наступившую уже на том этапе замкнутость и определенную закрытость в общении со стороны северокорейских физиков, с которыми они бок о бок немалое время трудились в атомном центре в Йонбене. По словам упомянутых специалистов, это вызывало у них известное удивление, поскольку никакого формального режима секретности в Йонбене тогда не существовало, а в таких случаях ученые обычно стремятся к максимально широкому и открытому научному общению, но никак не к закрытости.
Общепринято считать, что советские специалисты более в Йонбене не появлялись. Автору доводилось слышать и иное мнение на этот счет, однако конкретными сведениями, подтверждающими его, автор не располагает.
Прекратились ли на этом контакты между двумя странами в атомной отрасли ? Отнюдь нет. Контакты продолжились и не по одному направлению.
Например, в начале 1967 года зам. председателя Комитета по атомной энергии КНДР Тен Ги Дек обратился к советской стороне с просьбой организовать посещение северокорейскими специалистами целого ряда объектов атомной отрасли СССР. Просьба была удовлетворена и такая поездка состоялась в мае-июне того же года : в течение полутора месяцев (!) северокорейская делегация специалистов в составе 15 (!) человек посетила большую группу институтов и предприятий советской атомной отрасли, в том числе ФЭИ, ИТЭФ, НИИАР, ИАЭ, МЭИ, Минск и Институт физики в Латвии, Нововоронежскую и Белоярскую АЭС, строительную площадку БН-350 в г. Шевченко (ныне - Актау) в Казахстане и хотели еще посетить уже упоминавшийся выше Институт стабильных изотопов под Тбилиси. Были ли столь представительные визиты северокорейских специалистов в СССР позднее, автору не известно.
КНДР продолжала направлять в СССР стажеров и практикантов и делала это как минимум до середины 70-х годов, хотя уже и не в таких масштабах, как раньше. В упоминавшемся ОИЯИ в 80-е годы одновременно находилось до 40 (половина - жены) специалистов из Северной Кореи.
Наконец, СССР поставлял в КНДР ядерное топливо для реактора ИРТ. В отношении этих поставок есть интересная история, рассказанная Ученым, но сначала следует подробнее рассказать о самом реакторе.
Прежде всего необходимо отметить, что строительство Советским Союзом исследовательского центра с атомным реактором за рубежом, в данном случае в КНДР, не являлось каким-то экстраординарным или из ряда вон выходящим событием. В конце 50-х г.г. прошлого века и в США, и в СССР началось активное внедрение реакторных технологий в различные области не только военной, но и гражданской техники. Это потребовало развития экспериментальной базы, т.е. создания специальных реакторов для проведения фундаментальных и прикладных исследований. В числе других в СССР были разработаны серийные, простые в конструкции, недорогие, удобные в эксплуатации и легко управляемые бассейновые реакторы типа ИРТ, которые с 1957 г. начали вводить в эксплуатацию в СССР, а затем по примеру США строить в ряде зарубежных стран.
Что присоединение к такой программе приносило конкретной стране ? Прежде всего престиж, поскольку данная страна третьего мира с созданием в ней атомного исследовательского центра если и не становилась на один уровень с ведущими ядерными державами мира, то по меньшей мере как бы приближалась к нему. Помимо престижа, работа на исследовательских реакторах позволяла вести научные исследования, а также решать немало практических задач.
Всего СССР построил за рубежом (если считать республики бывшего СССР) 20 исследовательских реакторов различных типов. Десять из них работают и сейчас, семь окончательно выведены из эксплуатации, остальные остановлены, но их использование может быть возобновлено. Всего, по данным Росатома, за рубежом на определенном этапе оказалось 13.050 топливных сборок с высокообогащенным ураном и 16.650 сборок - с низкообогащенным. С 2002 года было начато проведение операций по возврату в Россию облученного, а также оставшегося неиспользованным высокообогащенного свежего ядерного топлива. Такое топливо было вывезено в Россию, в частности, из Сербии, Румынии, Болгарии, Ливии, Узбекистана.
Как уже отмечалось выше, реактор ИРТ-2000 был построен в КНДР за два года, его выход на мощность был завершен в октябре 1965 года. О его назначении в упомянутом выше «Отчете» говорится следующее (цитата приведена дословно и с сохранением лингвистических особенностей оригинала) :
«Реактор ИРТ-2000 позволяет проводить:
1) изучение физико-химических процессов под воздействием излучения;
2) разработку новых методов и интенсификацию известных химических процессов под
воздействием излучений;
3) радиационно-химическое исследование процессов в полупроизводственных масшта-
бах;
4) исследования действия излучения на твердые вещества (в том числе полупроводни-
ки);
5) активационный анализ;
6) изучение коррозии и эл.химии металлов и сплавов под воздействием излучений;
Экспериментальные возможности:
1. Ядерная физика
а) измерение нейтронных сечений;
б) гамма-спектроскопия;
в) опыты по дифракции нейтронов;
г) опыты на пучке поляризованных нейтронов;
д) изучение замедляющих свойств различных смесей;
2. Молекулярная физика
а) изучение действия излучения на твердые тела;
б) молекулярная нейтроноскопия;
в) структурная нейтроноскопия;
3. Радиационная химия
а) радиационный анализ;
б) действие излучения на химические реакции;
в) радиохимия органических соединений;
4. Биология
а) радиационная генетика;
б) сравнительный анализ биологического действия нейтронного гамма-излучения;
5. Получение радиоактивных изотопов».
Как хорошо видно из приведенной цитаты, реакторы типа ИРТ позволяли проводить весьма широкий круг исследований и решать немалое число практических задач, включая обучение персонала работе на ядерном реакторе.
Несмотря на отсутствие советских специалистов в КНДР с конца 60-х г.г., СССР в соответствии со взятыми на себя обязательствами продолжал поставки топлива для реактора ИРТ-2000. Автор статьи имеет основания утверждать, что в результате таких поставок, осуществленных в 70-х - 80-х г.г., у КНДР оказалось определенное количество урана-235. Чтобы было понятнее, как это произошло, необходимо сказать несколько слов о том, что из себя представляло ядерное топливо для реакторов типа ИРТ.
В советских исследовательских реакторах использовалось топливо нескольких поколений. Сначала использовалось топливо с обогащением по урану-235 в 10%, затем – топливо с более высокой степенью обогащения, вплоть до 80-90%. Степень обогащения топлива по урану-235 повышалась для того, чтобы достичь большей мощности реактора и больших потоков нейтронов. Во второй половине 80-х годов прошлого века СССР, учитывая вопросы нераспространения, стал поставлять за рубеж топливо с обогащением по урану-235 в 36%. В настоящее время для исследовательских реакторов за рубежом в основном поставляется топливо с обогащением в 19,7%, поскольку топливо с обогащением по урану-235 от 20% и выше квалифицируется как высокообогащенное и должно находиться под особым режимом контроля.
Реактор ИРТ-2000 в Йонбене, как и большинство других однотипных реакторов, начинал работать на топливе с обогащением по урану-235 в 10%. Для нормального функционирования атомного центра в Йонбене был создан определенный запас топлива, по мере расходования которого северокорейская сторона закупала у СССР новое топливо.
В каком именно году КНДР осуществила реконструкцию реактора ИРТ-2000, увеличив его мощность до 4 МВт, точно сказать затруднительно. В оценочных материалах МАГАТЭ в 1993 году говорилось о том, что на первоначальном уровне мощности 2 МВт реактор проработал примерно 9 лет (1965-1973 г.г.), на мощности 4 МВт - после первой реконструкции - 14 лет (1974-1987 г.г), а в 1988 году, после второй реконструкции, реактор имел мощность уже 8 МВт.
О проведенной первой реконструкции реактора ИРТ-2000 советские специалисты в известность поставлены не были. Узнали они об этом, по утверждению Ученого, лишь тогда, когда северокорейская сторона вышла с запросом о поставке ей ядерного топлива для реактора ИРТ с обогащением по урану в 80%. В Москве ее представителям был задан вопрос, зачем Северной Корее нужно реакторное топливо с таким обогащением, если реактор ИРТ, поставленный Советским Союзом, работает на топливе с обогащением в 10%. Ответ поразил советских специалистов - северокорейцы заявили, что самостоятельно провели реконструкцию реактора ИРТ, увеличили его мощность и перешли на использование топлива с обогащением по урану-235 в 80%.
Российский Ученый, знаток вопроса, считает, что в принципе сделать реконструкцию реактора самостоятельно северокорейцы могли. В те годы существовала общая тенденция во всем мире по увеличению степени обогащения топлива для исследовательских реакторов, поскольку, как уже говорилось выше, чем обогащение больше, тем лучше для экспериментаторов, тем больше нейтронов они имеют для своих экспериментов. О проблемах же нераспространения специалисты тогда особенно не задумывались, так как считали, что исследовательский реактор - это нечто небольшое, на чем ничего существенного в военном плане накопить нельзя. Поэтому советские исследовательские реакторы, начинавшие работать на топливе с обогащением в 10%, были переведены на 20%, потом на 36%, а некоторые - на 80% и на 90%.Обогащенное до 90% реакторное топливо СССР, как утверждается, никогда за границу не поставлял, а вот до 80% - поставлял, и не в одну страну.
Северокорейские специалисты, стажировавшиеся на исследовательских реакторах в СССР (в Латвии, Белоруссии и Грузии), могли иметь возможность увидеть своими глазами, как проводится реконструкция реактора, что необходимо при этом сделать с его неядерной частью, как решить проблему теплоотвода, чтобы перейти на 80%-ное топливо. К тому же они могли получить какую-то часть документации, не проектной, конечно, а в виде публикаций, статей, препринтов. Упомянутый Ученый считает, что северокорейским физикам, с учетом их квалификации на то время, этого могло хватить.
Однако самое интересное в рассказе Ученого - дальше. Ведь для того, чтобы перейти на использование топлива с обогащением по урану-235 в 80%, это топливо необходимо иметь. Так вот, выяснилось, что до момента официального обращения Северной Кореи с просьбой о поставках 80%-ного топлива такое реакторное топливо из СССР в КНДР уже поставлялось. Любителей сенсаций автор хотел бы сразу разочаровать - это не были какие-то тайные поставки в результате какого-то тайного сговора между двумя странами. Все намного проще и из-за этого грустнее. Судя по всему, северокорейцы в своих целях просто воспользовались своим статусом постоянного покупателя у СССР реакторного топлива, а поставщик - подразделение под названием «Техснабэкспорт» советского Минсредмаша - при очередном заказе Северной Кореей партии топлива просто не обращал внимание на то, что заказ сделан на совершенно иной тип топлива - поставка же была не куда-то там, а в дружественную социалистическую страну !
С высоты сегодняшнего дня в это нелегко поверить, но, по утверждению Ученого, до конца 70-х годов прошлого века при поставках реакторного топлива никто особенно не обращал внимание на то, сколько там было этих десятков процентов обогащения. Поставки топлива с обогащением по урану-235 до 80% особенно не отслеживались, вопрос об очередной поставке решался на уровне чиновника невысокого ранга и топливо с таким уровнем обогащения, по выражению Ученого, «можно было поставлять как угодно и сколько угодно». С 1978 года, однако, во всем мире началось обратное движение к снижению уровня обогащения топлива для исследовательских реакторов. Со следующего года советские внешнеторговые поставки реакторного топлива также начали отслеживаться намного более тщательно.
Сколько всего до этого указанным образом попало в КНДР топлива для реактора ИРТ с обогащением в 80% по урану-235 ? Точный ответ на это вопрос имеется только в одном месте - в архивах ОАО «Техснабэкспорт» нынешнего российского Росатома, которое занималось и занимается в том числе и поставками ядерного топлива за границу. Доступа к этим архивам автор статьи, увы, не имеет. Однако у автора имеется свидетельство Ученого, который на вопрос о том, сколько топлива с обогащением в 80% было, скажем так, ошибочно, т.е. до первого официального обращения, поставлено в КНДР, ответил : «поставок могло быть от одной до трех».
Давайте попробуем подсчитать. Реальные цифры могут отличаться, поскольку в исследовательских реакторах типа ИРТ загрузка топлива может изменяться в довольно больших пределах. Если, тем не менее, взять типичную цифру - 20 топливных сборок, то в одной такой партии топлива содержалось около 5 кг урана-235, около 10 кг - если было две поставки, и около 15 кг - если три. Все это происходило на этапе примерно 1974-1979 г.г.
В 1980 году северокорейцы на первую официальную просьбу о поставках топлива для реактора ИРТ с обогащением в 80% сначала получили отказ. По свидетельству Ученого, представители КНДР немедленно приехали большой делегацией в Москву и начались тяжелые переговоры с советской стороной со взаимными обидами, недоверием и т.п. Корейская делегация продолжала сидеть в Москве, периодически запрашивая из КНДР копии различных документов, которые должны были подтвердить факт реконструкции реактора ИРТ и перехода к использованию в нем 80%-ного топлива.
В итоге советская сторона согласилась с тем, что: а) реконструкция реактора ИРТ в КНДР действительно была проведена аналогично тем реконструкциям, которые были сделаны в СССР; б) реконструкция реактора была проведена под топливо с обогащением в 80%, а мощность реактора при этом была повышена до 4 МВт.
Таким образом получалось, что топливо для реактора ИРТ с обогащением по урану-235 в 80% действительно необходимо северокорейцам для проведения на реакторе фундаментальных и прикладных исследований в атомной области. Еще один интересный факт в этой связи - по свидетельству Учёного, северокорейцы в ходе переговоров заявляли, что если вы (т.е. советская сторона), мол, нам не верите, то приезжайте к нам, мы готовы показать вам реконструированный реактор. По неизвестным причинам советская сторона от поездки в Йонбен, однако, воздержалась.
Не отказывая Северной Корее в поставках топлива для реконструированного реактора ИРТ после 1980 года, советская сторона с учетом вопросов нераспространения, тем не менее, решила, что будет поставлять топливо только на один год работы, чтобы по прошествии этого срока опять иметь возможность встретиться с северокорейскими специалистами и попытаться убедиться в том, что все нормально. Такая ежегодная поставка составляла 10 топливных сборок с общим количеством в них урана-235 свыше 2 кг. Указанные поставки продолжались до 1986 года, затем СССР поставлял в Северную Корею топливо для реактора ИРТ с обогащением по урану-235 в 36%. В этой связи северокорейские специалисты произвели еще одну реконструкцию реактора ИРТ и довели его тепловую мощность до 8 МВт. После 1991 г. поставки ядерного топлива для реактора ИРТ в Северную Корею Россия не осуществляла.
В заключение рассказа о топливе для реактора ИРТ в КНДР необходимо отметить, что Северная Корея была отнюдь не единственной страной, куда СССР поставлял обогащенное до 80% по урану-235 топливо. Похоже, однако, что КНДР при этом оказалась едва ли не единственной страной из числа сотрудничавших с СССР, которая имела военную направленность развития своих исследований в атомной области, которую она долгое время умело скрывала.
Необходимо упомянуть в этой связи ещё один очень важный момент. Подписанные многие десятилетия назад соглашения с КНДР (впрочем, как и с другими странами) не предусматривали возврата ядерного топлива поставщику, как облученного, так и оставшегося неиспользованным свежего. Все топливо, поставленное СССР Северной Корее с 1965 г. по 1991 г., остается у неё. Упомянутый выше Ученый утверждает, что российская сторона до сих пор не имеет никакой информации о судьбе этого топлива. Например, неясно даже, было ли оно вообще когда-либо загружено в реактор ИРТ или нет. Поставляя топливо, советская сторона исходила из того, что реактор ИРТ работает и топливо выгорает. Но, может быть, всё оно или почти всё просто складировалось ?
Общее количество урана-235 в поставленном в КНДР топливе для реактора ИРТ не было таким уж большим, но необходимо понимать, что это - высокообогащенный ядерный материал, который может представлять угрозу. Даже если предположить, что все поставленное Северной Корее топливо для реактора ИРТ было загружено в реактор и выгорело по максимуму (40-60%), оставшийся высокообогащенный материал может быть затем использован для военных целей.
Вывод из изложенного один : в результате поставок из СССР в Северной Корее оказалось определенное количество топлива для реактора ИРТ с обогащением по урану-235 в 80%. Этого количества, по идее, не должно хватить даже на один элементарный ядерный заряд, тем более, если свежее топливо хотя бы частично использовалось в реакторе. Читатель, однако, должен понимать, что в любом случае это - материал прямого использования, так называемый бомбовый, то есть пригодный для изготовления ядерного взрывного устройства. Напомню читателю в этой связи, что ядерное горючее в первой американской урановой бомбе также имело обогащение по урану-235 в те же 80%, поскольку в те времена достичь большей степени обогащения технологически не представлялось возможным.
Что же касается возможной наработки на ИРТ оружейного плутония, то если реактор вообще работал, то плутоний-239 на нем, естественно, нарабатывался, как он нарабатывается на любом реакторе. Весь вопрос в количестве. А вот оно не могло быть значимым, поскольку наработка плутония-239 в облучаемом урановом топливе находится в прямой обратной зависимости от степени его обогащения - чем она выше, тем меньше будет оружейного плутония. В этой связи разговоры о какой-то ощутимой роли реактора ИРТ в плутониевой программе КНДР беспочвенны. «Набить руку» на нем, воспитать новое поколение (при желании - не одно) физиков-реакторщиков Северная Корея, конечно же, могла. Но пытаться вырабатывать незначимое количество плутония-239 из уже по сути оружейного материала ? Автор все же предлагает исходить из того, что северокорейские физики-ядерщики обладали достаточной квалификацией, чтобы не пытаться делать такие глупости. (Продолжение следует.)
Северокорейский немирный атом(продолжение)
Северокорейский немирный атом(окончание)
|
