|
Брошенные «пароходы» — обычное явление на нашей стороне
Рыночная экономика иногда принимает весьма причудливые формы
Выражение «фундаментальная разруха» сахалинцы воспринимают по-своему
Японские рыбаки не испытывают недостатка в новых снастях
Если бы не дорогое топливо, то жизнь вакканайских рыбаков можно было бы назвать безмятежной
— Ты за луну или за солнце? — спрашивал меня тридцать с лишним лет назад Гриша, друг по детскому саду. Я должен был отвечать: «За луну» — потому что «за советскую страну», а не за «проклятого японца». По обе стороны пролива Лаперуза, разделяющего Россию и Японию, этот вопрос и сегодня актуален. Отношения между двумя народами полнее всего определяются двумя словами: спорные и браконьерские. Но количество тех, кто душой еще болеет за страну, а карманом — уже давно за японца, неумолимо растет. К такому выводу пришли корреспонденты «РР» после поездки в Японию через Сахалин. Сегодня мы публикуем заключительный репортаж об этой экспедиции
Феномен в сапогах
Стоматолог взбегает на песчаный гребень крутого и высокого берега. Достает свой пятидесятидвухлетний член. Прицеливается им в направлении Японии. Потом кричит соседу, Петрухе-безухому: «Женщины, отвернитесь! Щас будет рекорд».
Никаких женщин поблизости нет и в помине. И это, по-видимому, Стоматолога немного обижает — как спортсмена, привыкшего выступать перед полными трибунами. Но он все равно мочится: самозабвенно, под уклон, короткими очередями. Приговаривая: «Это вам за Порт-Артур! А вот это — за Рихарда Зорге!» Иные струи летят метров на восемь.
Дальше Стоматолога не мочится никто на всем юге Сахалина. Но об этом мы узнали слишком поздно. Когда в рейсовом автобусе этот тип набился к нам в попутчики, а потом вызвался проводить до порта в городе Корсакове, откуда ходит японский паром, нам и в голову не могло прийти, что придется иметь дело с таким феноменом. Ничего не выдавало в этом человеке рекордсмена ума и тела. Разве что обувь. Два кирзовых сапога на левую ногу — чтобы во время браконьерской охоты-рыбалки сбивать со следа пограничников.
— У вас к японцам личные счеты? — спрашиваю я, немного смущаясь: не каждый день приходится разговаривать о международной политике с мужчиной, занятым столь интимным делом.
— А чего они Сахалин требуют до Поронайска? — Стоматолог кипятится.
От его вод, до того момента вполне заурядных, вдруг начинает исходить пар. Кстати, свое прозвище он заслужил после того, как однажды в яростной драке выбил другу Петрухе больной зуб. В благодарность тот перестал воровать у него корни аралии — грозы эректильной дисфункции.
— Нет. Они хотят до Победино, — возражает Петруха-без-уха. У него на самом деле нет уха. К тому же он рыбак. А если рыбака зовут Петром, то окружающих это обязывает по крайней мере быть внимательными к его словам. — Они бодаются за новую акваторию, потому что в их водах рыбалка совсем завяла!
У каждого сахалинца есть своя версия того, какую часть острова и по какой причине хотят забрать у нас японцы. Разговоры на эту тему не оставляют сомнений: самураи спят и видят, как бы оттяпать побольше нашей землицы.
— Причем здесь акватория? — Стоматолог потихоньку начинает иссякать. — Аргелитовый уголь — вот что им нужно. Он у нас добывается открытым способом. А в угле — германий, редкоземельный элемент. Нанотехнологии. Представляешь, в мангал кусок бросаешь — решетка насквозь прогорает. Отдайте нам хотя бы золу, говорят японцы. А мы им: вы нашего Лазо сожгли — шиш вам, а не зола. Кому Лазо, а кому зола, понятно?
Но Петруха-без-уха не намерен сдаваться.
— Нужны им наши нанотехнологии, как бразильцам хоккейная шайба. Япония же индустриальная сверхдержава. Помнишь, в прошлом году они нашей больничке подарили таблетку-видеокамеру? Ее глотаешь, и на компьютере сразу видно: цирроз у тебя, или просто объелся макаронами по-флотски. Нормальные они мужики, зря ты говоришь.
— А ты забыл, Петруха, что с этой камерой стало? Ханыге одному в пузо засунули, она там и растворилась. Японцы сначала не верили — думали, что таблетку скоммуниздили. А потом новую прислали и просили алкоголиков этой штукой больше не лечить. Наш желудочный сок, оказывается, слишком ядреный для их нанотехнологий. Им бы только унизить нас своей сверхиндустриальностью, понятно тебе?
Стоматолог стряхивает последнюю каплю. Она ложится под ноги посрамленному Петрухе, как точка в споре.
— Эх, хорошо-то как здесь! — кричит феномен, застегивая ширинку и окидывая любовным взглядом загаженное ржавыми судами побережье Тихого океана. — Ужас как хорошо!
«Акунин — злодей»
Между тем нельзя утверждать, что японцы на Сахалине вызывают одно только чувство раздражения. Уместнее говорить о сложившемся полумифическом образе: трудолюбивые, умные, простодушные обезьянки, которые могли бы гораздо эффективнее распорядиться нашими природными богатствами, а нам, видно, бог руки не в то место вставил.
— Это ты еще Макарова не видел! — говорит немолодой таксист, заметив мою брезгливую гримасу, когда на обочине мелькнула загаженная по самое не могу автобусная остановка. — Макаров — это не пистолет, это город. В заливе Терпения. Специально, что ли, так назвали? Я даже не знаю, как люди там выживают. Если представить себе глобус в форме задницы, то Макаров будет в самом ее эпицентре, понял?
В интонации таксиста слышны нотки гордости. Впрочем, может, это не национальное, а личное. Накануне он похоронил тещу, больше трех лет пролежавшую в параличе, и теперь пребывает в добром расположении духа. Даже кладбищенские венки, которых тут по обеим сторонам дороги, как гаишников на спецтрассе, не способны испортить ему настроение.
— Этот поворот у нас называют «пять аварий в час», — поясняет таксист.
— А вы знаете, что в Японии любое ДТП с человеческими жертвами расценивается как трагедия национального масштаба?
— Ага. То-то они, приезжая сюда, берут на прокат машины и гоняют как угорелые. Адреналинчика, видать, на родине не хватает.
Это, кстати, уже не байка. Слова таксиста нам подтвердила сотрудница турфирмы из Южно-Сахалинска, с помощью которой мы оформляли билеты на паром.
— Там настолько все предсказуемо, что жизнь японцам кажется тусклой. Я им даже сочувствую. Они признаются, что ездят на Сахалин хлебнуть негативных эмоций. Это как в кино на триллер сходить.
— То есть наша чернуха и непруха стала своего рода экспортным продуктом?
— Примерно так. По крайней мере, для турбизнеса.
Еще за счет японцев на южном побережье Сахалина неплохо живут камбалятники — так здесь называют не тех, кто продает камбалу, а тех, кто продает рыбалку на камбалу. Они тусуются на отдельном причале. Возле плавсредств красуется дощечка, на которой химическим карандашом наслюнявлено: «КАМБАЛА. 400 рублей». Это означает, что за указанную сумму тебя на несколько часов вывезут в океан и покажут, где рыба. Мужики обещают, что камбала в три пальца толщиной будет раз в две минуты клевать на один голый крючок. Верят только японцы. И даже не сильно обижаются, когда выясняется, что все совсем не так.
— Они по морю покатались, спиннингом помахали — им уже и хорошо: свежий воздух, гимнастика. Одно слово: буддисты, — говорит хозяин пластмассовой лодки-«кавасачки» с иероглифами на борту. — Я раньше думал: загадочные люди эти японцы, а теперь так не скажу. Я про них давно все уяснил.
— Например?
— Ну, понимаешь, не то чтобы они тупые, но им трудно осознать что-нибудь, выходящее за пределы их территориальных вод. Вот пример. Моего знакомого, русского, япохи посадили в тюрьму на две недели за то, что он превысил скорость. Немного — километров на тридцать. Друзья принесли ему почитать «Алмазную колесницу». Бориса Акунина. Знаешь такого? Писатель. Еврей, понятное дело. Но не в этом суть. Там речь идет как раз о Японии. Думали, что полицейских это позабавит и смягчит: ведь «акунин» в переводе с японского — злодей. Получалось, что злодей читает злодея. Но японцы шутки не поняли. Еще и обозлились — решили, что над ними смеются.
— Хотя, бывает, и нормальные попадаются, — вмешивается в разговор камбалятник-конкурент. — Представляешь, я тут одного научил, как их «соню-плейстейшн» зачипировать, чтобы она стала всеядной. Думаю, дай сделаю из японца человека! И сделал. Он сначала изображал недотрогу, говорил через переводчицу, что это преступление, нарушение авторских прав. А потом — опаньки! — пронюхал выгоду. Даже русский язык стал учить, чтобы без посредников ходить к нам на пароме за левыми дисками.
Может быть, когда речь заходит о сверхприбылях, все люди, независимо от национальности, становятся однояйцевыми близнецами?
Жертвенный палец
Японский паром между Корсаковым и портом Вакканай на севере острова Хоккайдо ходит регулярно. Не реже двух раз в неделю. Навигация прекращается лишь в середине осени, когда в этом районе начинается сезон тайфунов. Билет экономкласса — 6 часов переправы — стоит 5 тысяч рублей. Зимой в тот же Вакканай приходится лететь через Саппоро, что и дороже, и проблематичней.
К слову, водный путь от Сахалина до Южных Курил выглядит экстремальней на порядок. В этом направлении ходит только судно «Фахрутдинов», названное так в честь бывшего губернатора Сахалинской области, разбившегося пять лет назад при падении вертолета. Отправляется оно вне всякого расписания, и билетов на него нет никогда. Что делать? Добиваться у капитана «подсадки прямо перед отплытием» — так объяснила нам кассирша морвокзала. Иначе говоря, дать кому-то на лапу мимо кассы.
Итак, паром. Называется «Айнс Соя». Хрен его знает, как это переводится, но вот что японцы думают о русских — это становится ясно сразу. Они думают, что мы — такие люди, жизнь которых строится вокруг процессов выделения.
В кабинке туалета нас встречает схема правильного расположения тела над сливным отверстием, снабженная кириллическими символами.
Недалеко от бара — многословная инструкция на безупречном русско-административном языке о правилах поведения пассажиров. Мне запомнился, например, такой фрагмент:
«Господа, просьба не осуществлять на палубе парома физиологических мероприятий».
На других языках подобных инструкций нет, хотя через пролив Лаперуза в обоих направлениях перемещаются путешественники из самых разных стран.
— Не срать, не ссать и не блевать, — поясняет мне инструкцию кто-то из господ, стоящих у меня за спиной.
Я отчетливо различаю потрескивание пустого пластикового стаканчика в нервном кулаке. Я слишком долго живу на свете, чтобы не узнать в этих звуках призыва к застольной коммуникации.
— Вовчика будешь? — спрашивает господин. В его вопросе на девять десятых категорического императива.
Выясняется, что «вовчиком» наши люди называют коньяк VO — самое популярное на этой палубе пойло, в избытке представленное на барных полках. Русские запивают французским спиртным японский сухпаек, который входит в стоимость билета. Говорят, что из соображений дезинфекции.
Регулярно пользуются паромом в основном одни и те же люди: покупатели-продавцы японских автомобилей и моряки-рыболовы. Часто первые и вторые меняются занятиями. Многие друг друга узнают в лицо. Встречаясь на борту, обнимаются, как пассажиры пригородной электрички Петушки — Москва, едущие ранним утром на низкооплачиваемую работу. Очевидно, именно в результате тесного общения и образовались некоторые трогательные паромные обычаи, главный из которых звучит так: меньше бутылки покупать стыдно.
Мой новый знакомец — моряк, просил называть себя Андреичем. Слово «Андреич» вытатуировано у него на мизинце левой руки.
— Я себе клятву дал: когда завяжу с рыбалкой, отрублю палец и брошу в море, — говорит Андреич, запивая коньяк соевым соусом. — Это как бы моя ему благодарность будет. За то, что я морем всю жизнь питался и жив остался.
Андреич направляется в Вакканай, чтобы заменить на российском сейнере получившего травму кока — разорвавшимся якорным тросом тому покалечило голову.
— Начальство Эдику предлагало: у нас судно из-под ареста выходит, идем к нам. Он не согласился, пошел работать к «подфлажникам» — это когда наши же бизнесмены регистрируют свои суда в какой-нибудь Грузии и после этого никому здесь ничего, кроме зарплаты, не должны. Своим работникам тоже. А у него кость раздроблена, вошла в мозг. Может, наши коновалы и сделают что-нибудь. Хотя на Сахалине специалисты мертвенькие. Лучше бы его убило.
Держаться на ногах Андреичу уже трудно. Он ложится на пол и вскоре начинает храпеть. Здесь это никого не смущает, поскольку другого способа выспаться «Айнс Соя» не предлагает. Помещение для пассажиров представляет собой общую залу с традиционным японским полом из тростника, разделенную на несколько отсеков невысокими шкафами. Спать надо на полу, одеяла и кожаные подушки хранятся в шкафах.
Японской и русской публики на этот раз набралось примерно поровну. Пассажиры, разумеется, группируются по национальному признаку. После отплытия японцы в своих отсеках сразу садятся в круг, знакомятся, тихо разговаривают. Потом откатываются к стенкам — спать до конца пути. Русские сначала откатываются к стенкам, располагаясь поодиночке, много — по двое. Затем употребляют «вовчика». Потом садятся в круг, знакомятся, громко разговаривают до конца пути.
Вдруг пристроившийся напротив нас турист англосаксонского типа застывает от ужаса, не донеся ложку йогурта до пункта назначения. В одном из отсеков неожиданно чистые и сильные женские голоса завели неизбывное: «Во поле береза стояла…» Стройность голосов и концертный внешний вид исполнительниц (мощные грудные клетки, упругая химзавивка, избыток золотых украшений) наводят на мысль, что оставшуюся часть маршрута мы будем знакомиться с репертуаром ансамбля русской народной песни. Впоследствии это предположение подтвердилось.
А я в тот момент вспомнил сахалинские теленовости, которые видел перед отплытием. Там говорилось, что на этом пароме в Японию должна отправиться российская делегация с благой целью — морально поддержать больного русского мальчика и его маму. Речь шла о трагедии, случившейся в одном из сахалинских поселков. Мальчик не то обгорел, не то обварился. Обширное поражение кожного покрова. На Сахалине лечить его не взялись — срочно переправили на Хоккайдо. Японские врачи провели несколько операций по пересадке кожи. Бесплатно. В знак дружбы и добрососедства.
Так вот, среди членов делегации мелькнуло название некоего певческого коллектива. Это помимо всевозможных чиновников от различных организаций, перечисление которых заняло так много эфирного времени, что возникло ощущение: на деньги, потраченные на это благое дело, можно было построить ожоговый центр.
«Айм фром Антарктида!»
Вакканай — город как город. Чистенький, ультрасовременный — словом, японский. Но если знать, что здесь было еще 10 лет назад, пейзаж впечатляет. В конце 90−х мне довелось проехать по северному побережью Хоккайдо. Не сказать, чтобы это были деревни, но что-то вроде поселков городского типа. С коровами и крестьянами, живущими за счет добычи и переработки морской капусты. Зато повсюду висели растяжки на русском языке: «День возвращения островов — день мира!»
А в неформальных беседах японские чиновники говорили: «Наш остров и так дотационный, здесь самый высокий по стране уровень безработицы, промышленности нет, держимся только на сельском хозяйстве. Куда нам еще и эти острова? Это все политики из Токио. Они все время угрожают: “Не будете требовать возвращения островов — перестанем вас дотировать”.
Теперь северные порты Хоккайдо представляют собой города, удобные для жизни, ухоженные, по-японски функциональные. И куда-то подевались все агрессивно-патриотические растяжки.
Напрягает только одно: в северной Японии быть русским стыдно. Постоянно чувствуешь себя объектом дискриминации, причем, что самое неприятное — заслуженной.
Только мы вышли из гостиницы — полицейский проверил документы.
Зашли в вакканайский супермаркет — вокруг нас, как гонщик «Формулы 1», стал нарезать круги охранник.
Решили заглянуть на стоянку, где продаются подержанные автомобили, а также бытовая техника, — увидели жесткое, словно приговор онколога, объявление на русском: «Кроме русских».
Кто учился в советских школах, поймет нашу растерянность. Особенно те, кого заставляли читать страшилку — рассказ о красных туфельках. Помните, там негритянский рабочий решил купить дочке красные туфельки. А туфельки не подошли. Но проклятый белый продавец все равно заставил их эту пару купить, потому что после черных покупателей другие ею побрезгуют.
Ладно, думаем, прикинемся туристами — прошвырнемся по местам, указанным в путеводителе.
В синтоистском храме нам преградила вход симпатичная девушка с плакатом на русском, причем буквы, судя по всему, были вырезаны из заголовков газет: «Только для членов общества». И улыбается, падла такая. А мне говорили, что синтоистская религия — демократичнее некуда. Врали, значит.
В результате мы стали говорить японцам, что мы финны. Отношение к нам резко изменилось. Мне показалось, что в качестве отечества мы могли назвать любую страну, кроме России, достаточно было сказать, например: «Айм фром Антарктида» — и наш рейтинг вырос бы на порядок.
Впрочем, рыбаки утверждают, что сейчас «еще ничего». А вот в 90−х русских не пускали в каждый второй магазин.
— И ведь тащат-то наши всякую ерунду: шоколадки, презервативы, — говорит, досадуя, капитан одного из российских сейнеров. — Их забираешь из полиции, спрашиваешь: зачем тебе презервативы в море?! Они, как дети малые, руками разводят: «А чего они их не охраняют?»
— Или машину угонят, — подхватывает разговор боцман. — Прикинь, раньше японцы свои автомобили на улице открытыми оставляли. А после того как сюда стали заходить русские пароходы (этим словом местные моряки называют все без исключения суда. — «РР»), начали их запирать. Ну, зачем здесь, на острове, угонять машины? Не понимаю.
— Но японцы тоже хороши, — снова берет слово капитан. — Представляешь, здесь никто не знает никакого языка, кроме японского. Человек, который говорит по-английски, — это у них типа шамана.
В гостинице меня поразила одна мелочь. Она не шла ни в какое сравнение даже со стульчаком с подогревом, который тоже меня поразил. На специальной подставке у входа лежала… печать в виде огромного красного солнца — такую можно поставить на любую бухгалтерскую бумажку. Подошел и шмякнул. Мечта любого российского командировочного. Зато вредные хоккайдские отельеры не бронируют места для иностранцев. Говорят, что языка не знают. Слова «френдс» или, не дай бог, «май френдс» приводят гостиничный персонал в состояние оцепенения. Переводить даже не пытаются. Просто делают страшные глаза и часто-часто извиняются — бог весть за что.
Три страны не хотят учить иностранные языки: Россия, Соединенные Штаты и Япония. Может быть, это признак сверхдержавы?
У якудзы за пазухой
В Вакканае то и дело попадаешь в ситуацию экзистенциального смятения.
Вот люди спят прямо на бетонной земле: другой здесь нет — все забетонировано, даже к берегу океана не подойти. Бомжи? Оказывается, туристы из Токио. Напялили на себя спальные мешки и дрыхнут. Деньги есть, гостиницы есть, но зачем зря деньги тратить?
Или идешь себе спокойно по улице, высматривая, куда бы выбросить банановую кожуру. Но тут вдруг подбегает к тебе человек в синем комбинезоне, мелко кланяется и выхватывает ее у тебя из рук, чтобы выкинуть в мусорный бак.
Еще у японцев принято привозить отходы на бензоколонки. Это не только не возбраняется, но и поощряется.
Местные жители ездят на машинах экономкласса. В отличие от сахалинцев, предпочитающих передвигаться на внедорожниках, им выпендриваться не перед кем.
По центральной улице Вакканая бредет невменяемый человек. В руке полиэтиленовый пакет. Там три бутылки «Хеннесси», еще одна, початая, зажата под мышкой. Ладонь перевязана грязным бинтом. Это наш. Рыбаки с Сахалина получают при хорошем улове до 3 тыс. долларов в месяц. Куда девать такие деньги, не знают. Фантазии хватает только на дорогую выпивку. Еще недавно все порты северного побережья гудели русским гудежом. Те, кто последний раз бывал в Вакканае, лет пять назад, говорили нам: хотите узнать, как в Японии обстоит дело с браконьерами, — идите в русский ресторан. Сообщаем: никаких русских ресторанов тут уже нет. Самоликвидировались. На всем севере Японии больше не увидишь, как наши капитаны снимают на ночь залы с караоке, водкой и девками. Гулянки кончились.
— Раньше, в середине 1990−х, здесь каждый день не меньше 70 пароходов наших стояло, - вспоминает Сергей, хозяин целой флотилии «подфлажников».
Он женат на японке, дом у него на Хоккайдо. И в целом он очень доволен своей жизнью. Потому что его нехитрому бизнесу пока ничто не угрожает. Его транспортные суда, зарегистрированные в экзотических странах вроде Монголии, просто перегружают с браконьерских шхун улов в океане, а потом уходят в порты Юго-Восточной Азии, где продают его уже по совершенно другой цене. И ни тебе налогов, ни, прости господи, санинспекции.
— Наши так и работали по всем северным портам: Абасири, Мамбецу, Немуро, — продолжает Сергей. — А что? Старый рыболовный сейнер покупали за 200 штук баксов, бетонировали днище, чтобы не развалился, и отбивали деньги за 2–3 месяца. Все на поток было поставлено. Бывало, наловишь краба, забьешь им пароход под завязку за два дня так, что краб по бортам висит. И - в Японию. А там тебя уже ждут грузовые таможенные декларации, липовые. Их за 100 долларов сами японцы и делали. Якудза все контролировала. 20–30 рефрижераторов уже под парами стоят, чтобы краба в рестораны Осаки живым довезти. Расплачиваются тут же на причале, кешем. Вообще никаких проблем. Для русских даже построили несколько причалов. Каждый в Вакканае знает: третий терминал - русский.
Едем к третьему терминалу. У причала стоит пять наших посудин. Они такие ржавые и дырявые, что трудно понять, как на них можно выходить в море. По сравнению с этим «флотом» японские плавсредства - изделия кондитерской фабрики им. Бабаева.
Все попытки поговорить с нашими рыбаками заканчиваются провалом.
Может быть, вопрос «Как дела, мужики?» придуман в налоговой полиции?
«Экономика Хоккайдо приходит в упадок. Ведь она держалась на наших браконьерах, как север Китая - на наших челноках. Теперь законодательство с нашей стороны серьезно ужесточилось. Люди уезжают. Браконьерские фирмы уходят с молотка. Порты пустуют» - примерно такой информацией грузили нас в Роскомрыболовстве перед отъездом на Дальний Восток.
О том, что это, мягко говоря, не так, начинаешь подозревать, побывав на местной рыбной бирже. Японцы здесь пашут с четырех часов утра. Здание напоминает большой ангар. Рабочие носятся от ящиков к прилавку так стремительно, что в глазах рябит. На продажу выставляется все только свежее, выловленное накануне: рыба, гребешок, трепанг, креветки, кальмар, краб. Заходим в цех по переработке морского гребешка. На конвейере одни пожилые дамы. Опрятные, в одинаковых прорезиненных комбинезонах, многие в очках с тонкой золотой оправой. Ракушки налево, мясо направо. Дамы работают как заведенные, не люди - механизмы. Зато и отдыхают они на Гавайях: у них пенсия - две тысячи долларов плюс подработка - еще полторы.
Тем временем их мужья забирают внуков из школы.
Такое здесь установилось разделение труда.
Экономический упадок, которым нас пугали в Роскомрыболовстве, здесь заметен, только если поинтересоваться статистикой, - и то не очень. Из Вакканая в южные регионы Японии за несколько последних лет уехало около пяти тысяч человек. Это сущий пустяк. Некоторое снижение объемов браконьерского улова продиктовано исключительно законами рынка: если в Японии за килограмм краба сегодня дают 6 долларов, то в южнокорейском Пусане - 15. Именно поэтому японские порты сейчас стоят полупустые. А вовсе не потому, что ужесточилось какое-то там законодательство.
Баллада о 17 справках
С января 2009 года все суда под российскими флагами должны будут по закону оформлять улов на российской территории, а потом везти его на продажу куда угодно. Это нововведение не по душе российским рыбакам, и понять их нетрудно — достаточно вспомнить ставшую легендарной историю про «клоуна», который решил привезти краба на российский берег. 17 справок он оформлял до тех пор, пока весь груз не сгнил. Мало того, ему пришлось выложить 60 тысяч рублей за его утилизацию. Прогорел человек. Стал посмешищем для всего Сахалина и больше не занимается рыбалкой: стыдно.
- Как развернуть рыбака в сторону России? — спрашивает сам себя Сергей и сам же себе отвечает: - Системную проблему надо и решать системно. Построй терминалы, перерабатывающие предприятия, порты, сделай «одно окно», забудь про идиотские справки, создай условия для конкуренции среди оптовиков - и мы рыбой всю страну завалим. Нам что, самим, что ли, в радость переться с этим уловом в Пусан? Но ведь на нашей территории вообще невозможно работать! Даже просто оформить пароход и выйти в море — целая эпопея. Всем дай на карман. Ты поговори с мужиками, они тебе тысячу историй расскажут, как пароходы конфисковывают за ерунду, чтобы подержать их под арестом, а потом выпустить за бабло. Рыбу в холодильнике у кока найдут, скажут: «Незаконная добыча» — и доказывай потом, что это на обед, а не на продажу. Где гарантия, что с 1 января будет по-другому? Нет никакой гарантии. А значит, проще и надежней вывешивать банановый флаг и в Россию вообще не заходить.
Примерно те же слова мы слышали на Сахалине:
- Нам легче выловить что-нибудь, перегрузить прямо в море на транспортника, получить бабло, а рыбу пусть везут куда им нравится, - говорил капитан эрэски (рыболовного сейнера). - И дело не в том, что работать в белую накладнее. Мы все понимаем: налоги надо платить. Мы готовы. Но проблема в том, что работать законно невозможно в принципе. Продержишься месяц, полгода, максимум полтора, а потом так или иначе тебя раздербанят.
Иметь дело с японцами и корейцами, по мнению рыбаков, не только выгоднее, но и приятнее. 20 минут - и команда при деньгах. Японцы даже дают кредиты на покупку судов. Причем все бумаги оформляют официально. Но это скорее исключение, чем правило.
- Со своими они работают только в белую, - говорит Сергей, разуваясь, перед тем как сесть за руль своей машины. Его белые носки вряд ли испачкают педаль газа. - Но как только начинают работать с нами, тут же в ход идут взятки, подлоги, липовые справки, подделанные печати. А их контролирующие органы закрывают на это глаза, потому что экономика - прежде всего. В сущности, японцы - скупщики краденого.
Правда, в минувшем феврале Япония развернула один наш «пароход», посчитав бумаги поддельными. Кто-то из якудза даже сел в тюрьму, будто бы за подлог. Но пока это первый и единственный случай такого рода.
- Вон, кстати, якудза пошел, я его знаю, - Сергей приветственно машет рукой в сторону парня в бейсболке, надетой задом наперед. Парень идет мимо нас танцующей походкой бенефицианта. У него внешность ученика педагогического колледжа.
- А мне говорили, что они должны быть в костюмах и темных очках.
- У него рабочий день кончился.
На прощание хозяева «подфлажников» подарили нам занимательное документальное видео.
Сюжет такой. Российское браконьерское судно на полных парах движется в территориальных водах Японии с грузом незаконного краба. Его преследуют два катера пограничников. Погоня длится несколько часов. Когда до нейтральных вод уже рукой подать, пограничники открывают огонь из крупнокалиберного пулемета, стараясь вывести из строя рулевое управление браконьерской шхуны. Выстрелы сопровождаются песней за кадром. Там есть такие слова: «День прошел, а ты еще жив».
В результате шхуна остановлена, захвачена, груз конфискован. Фильм заканчивается неожиданно: улыбающееся лицо браконьера в пулеметной пробоине.
Заболевание горловины
Сахалинские фээсбэшники хотели взять нас на захват браконьерского судна. Сказали: «Надо ждать, время операции не разглашается, чтобы не было утечки». Мы ждали. Потом чекисты приехали и сообщили, что не могут нами рисковать. Не скажу, что мы обрадовались такой заботе. А на следующий день мы узнали, что вертолет, который должен был участвовать в захвате браконьеров, не долетев до объекта, «очень жестко сел в тайге».
- Пострадавшие есть? - спросил я.
- Есть маленько, — ответили мне.
Мы, чего греха таить, порадовались, что это произошло не с нами. Стали смотреть новости. В новостях про вертолет ни слова. Когда прошла эйфория, мы поняли, что «очень жесткая посадка» - это просто вежливый отказ.
А перед тем… Перед тем в региональном отделении Роскомрыболовства и территориальном управлении ФСБ мы слышали весьма разумные вещи.
Что нигде больше в России вертолеты не высаживают десант на браконьерские сейнеры. Что это - первый опыт такого рода в РФ: в нынешнем году задержали уже 12 судов с крабом, морским ежом, гребешком. Что нужны показательные судебные процессы. Что многие капитаны имеют по несколько условных сроков. Что браконьерские фирмы надо разорять и конфисковывать суда в пользу государства. Что у инспекторов рыбоохраны должно быть больше полномочий и еще больше - зарплата. И свое вооружение, как в Норвегии. Специалисты говорят, что на все Охотское море достаточно четырех быстроходных катеров - и горловина, ведущая в Японию, будет надежно перекрыта. Дырявой ее делает коррупция, и только коррупция.
- А на Южных Курилах погранцов вообще надо ротировать как можно чаще, - говорит сотрудник сахалинского ФСБ. - А то приехали мы однажды на погранзаставу, а тамошний командир с золотым крестом во всю грудь и фиксой. Пять лет там сидит. За пять лет там не только фиксу вставишь - татуировку якудзы на спине сделаешь.
…С неотвратимостью наказания за доброе дело паром приближается к России. Показывается порт. Японцы высыпают на палубу. Они видят город Корсаков. Их глаза заметно округляются.
Мимо пробегает японский стюард с пакетом: кто-то забыл несколько кило крабового мяса.
Японцев рассаживают по автобусам и везут по гостиницам. А нам еще предстоит полтора часа торчать в очереди на высадку.
Может быть, по проливу Лаперуза проходит граница между планетами?
Остров-рыба. Часть 1
Фотографии: Алексей Майшев для «РР»; архив
|
