|
Время летит быстро — с октября 1993 года прошло 15 лет. Но до сих пор, глядя из окна редакции “МК” на Белый дом, многие из нас вспоминают его фасад в копоти от снарядов. Тогда трудно было себе представить, что журналисты газеты, поддержавшей президента Бориса Ельцина, станут тихо-мирно беседовать с Русланом Хасбулатовым. Сейчас бывший глава Верховного Совета — завкафедрой мировой экономики в экономической академии имени Плеханова.
“Да тебе не дадут написать это все! 15 лет ругали Хасбулатова, и вдруг он тут ангелом выступает…” — вдруг заявил Руслан Имранович посреди беседы. Он действительно по-прежнему уверен в своей правоте, а в пролившейся крови винит и бывших врагов, и бывших соратников. И сожалеет о том, что ему “сломали карьеру”.
— Руслан Имранович, сейчас, спустя 15 лет после октябрьских событий 93-го года, вы можете определить — в чем заключалась главная ошибка Верховного Совета?
— Начнем с того, в чем был смысл всего происшедшего. Почему-то принято считать, что какие-то красно-коричневые хотели тянуть страну назад, а рьяные демократы, наоборот, хотели тащить страну вперед. Конечно, это чепуха.
Я всю жизнь занимался капитализмом, а не социализмом, поэтому хорошо знал, что такое капитализм вообще, рынок и прочее. На самом деле спор шел вокруг двух моделей экономического реформирования. Верховный Совет под моим сильным влиянием был сторонником мягких реформ — рынок должен был стать социально ориентированным. Мы были сторонниками такой модели. Причем научно-экспертное сообщество поддерживало именно этот подход. А Ельцин и его новое правительство хотели мгновенно сделать капитализм и т.п.
Егор Гайдар под явным влиянием американцев шел под знаменем вашингтонского консенсуса. Я поясню: в 80-е годы Латинская Америка была в жутком кризисе, никак не могла расплатиться по долгам. Под эгидой МВФ в Вашингтоне собралась группа влиятельных профессоров, и они придумали вот этот консенсус для стран Латинской Америки. И Джеффри Сакс предложил эту программу для российских реформ (она, кстати, и в Америке провалилась потом).
Но дело в том, что по сравнению с Латинской Америкой у нас ситуация была совершенно иной. Там с Колумба развивалась частная собственность, рынки, а у нас была госсобственность! Я высмеивал эту программу.
Когда они провалились — год прошел, а кроме спада производства ничего не вышло, — какие-то теоретики подсказали им перенести эту борьбу из сферы экономики в политику: “Ах, Конституция плохая! Верховный Совет блокирует принятие Конституции”. Вот оттуда истоки этой борьбы.
А вот почему мы проиграли… Поражение было неизбежным, но я тогда считал, что мы могли бы выиграть, если бы не целый ряд провокационных действий. В том числе предпринятых из лагеря Верховного Совета, изнутри. Не буду всего называть — достаточно того, что увели десятки тысяч людей с периметра Белого дома к “Останкино”, где было кровопролитие. И как только мне сообщили, что там кровь пролилась, я понял, что мы проиграли…
Из книги Хасбулатова “Великая Российская Трагедия”:
“Попросил рассказать о ситуации у “Останкино” — кто послал туда людей для “захвата” — неужели не ясна вся глупость этой затеи? Ачалов ответил, что люди, после взятия мэрии, сами решили “разобраться”, помчались туда. […] Пришлось Макашову идти вдогонку, чтобы взять инициативу на себя. В это же время вошел моложавый мужчина, лысоватый, представился — Баркашов. Обратился к Ачалову: “Владислав Алексеевич, Макашов просит подкрепления, у него всего было стволов 30, сейчас осталось менее половины”…
Я: “Вы что, с ума посходили? Какие еще подкрепления? Немедленно отзовите Макашова! Немедленно! Прекратить всякий огонь. […] Расположите людей возле Белого дома — это все, что вам надлежит сделать теперь”.
Если бы не страх кремлевский, они могли бы без боя ввести в Белый дом роту милиционеров и взять нас всех. Вокруг здания никого не осталось! Я спустился в фойе — там никого нет. Приходи и бери! Я всем начальникам дал распоряжение расположить людей по периметру, а вместо этого их увозят захватывать “Останкино”. Что могло быть глупее…
Мы исходили из того, что если полмиллиона человек пришло, то я уже на 90% считал дело выигранным в плане того, что Ельцин будет вынужден отменить свой указ и начнется нормальный процесс переговоров. Но все эти две недели я не имел возможности переговорить ни с Ельциным, ни с Черномырдиным.
Не хватило смелости поговорить со мной по телефону”
— Если бы тогда вы и ваши сторонники взяли верх, в каком государстве мы бы сегодня жили?
— В прекрасной стране! Позитивные изменения наступили бы уже в 94—95-х годах, не дожидаясь поступления вот этих денег нефтяных. Естественно, были бы проведены выборы — президентские и парламентские. Президентом стал бы, безусловно, достойный человек, и этот человек не был бы Руцким. Не буду говорить ничего плохого, но о нем все было понятно по стилю его поведения в критические дни.
Можете себе представить — 11 месяцев Гайдар находился у власти, мы не приняли ни одного экономического закона, которые он предложил. Все эти 250 законов, которые, кстати, мирным образом трансформировали капитализм в социализм, были приняты Верховным Советом. Закон о приватизации квартир — его вообще я написал. Я его подготовил с помощью скандинавских специалистов. За 2 недели мы его приняли без единой помарки со стороны правительства. Когда приняли, изумлению не было предела. Ни у Ельцина, ни у его правительства. Все банковское законодательство сами разработали. У истоков был Матюхин, первый председатель ЦБ. Есть ошибочное мнение, что Виктор Геращенко там роль сыграл. Геращенко пришел, когда уже вся двухуровневая банковская система была полностью создана и завершена. Фактически вся эта рыночная среда была создана нами.
— Что побудило руководство Верховного Совета опереться на националистические силы? Макашов, Баркашов, Анпилов — мягко говоря, фигуры неоднозначные.
— Когда все эти процессы начались, я не мог кому-то что-то запрещать. Чем больше вовлекались общественные силы в процесс, тем больше они становились неуправляемыми. Приходили, становились под те или иные знамена люди с самыми разными воззрениями, в том числе и далеко мне не симпатичные, скажем так.
Это неизбежное следствие того, что было развязано самим Кремлем. Если бы накануне Ельцин пригласил меня и сказал: “Руслан Имранович, все. Если вы не принимаете такое-то решение, я издаю распоряжение и распускаю Верховный Совет”, — я бы тут же, не выходя из его кабинета, написал заявление и ушел в отставку. Распускать я бы никого не стал, но ушел бы обязательно. И уверен, без меня никакого сопротивления бы не было…
Хорошо, приняли это решение (указ о прекращении деятельности Верховного Совета. — “МК”).
Я звоню, поднимает трубку Илюшин (руководитель секретариата Бориса Ельцина. — “МК”): “Где Борис Николаевич?” — “Беседует с Грачевым (министр обороны РФ. — “МК”)”. Я говорю: “Скажите, что я еду в Кремль”. — “Сейчас доложу”. Проходит несколько минут: “Руслан Имранович, Борис Николаевич уезжает, но он сам вам перезвонит”. Я звоню Черномырдину. Поднимает его помощник. “Мне Черномырдин нужен”. — “Сейчас доложу”. Проходит несколько минут. “Руслан Имранович, он выехал уже, он сам вам позвонит”. А через 15—20 минут отключают все виды связи, все мои 20—30 телефонов. У них не хватило смелости поговорить со мной по телефону.
Милицейский генерал божился, что погибших было 1500”
— Официальная цифра погибших во время октябрьских событий была около 160 человек…
— Да-да, прокуратура тоже от меня все время пыталась добиться утверждения, что погибших было 160 человек.
— А ваши тогдашние сторонники говорит о полутора тысячах.
— Я, конечно, это не могу подтвердить — я же не считал. Но полторы тысячи жертв, на мой взгляд, самая близкая к реальности цифра. Ко мне приходят до сих пор даже те, которые были среди тех, кто нас расстреливал и подавлял, — милицейские, военные, полковники, генералы. Их выгоняли в отставку, они приходили ко мне и рассказывали об этих зверствах. Мне один очень высокопоставленный милицейский генерал клялся, божился, называл цифру погибших именно 1500 человек.
— Ходили слухи о неких снайперах-провокаторах. Что вы можете о них сказать?
— Эти снайперы не могли быть нашими по одной простой причине. Генпрокуратура набралась смелости и три года спустя после путча сделала заявление о том, что из оружия, которое хранилось в Белом доме, не был убит ни один человек. Это официальное заключение. Правда, спустя три года. А потом, сами посудите. Я буквально кричал на Руцкого и его министров: “Вы мне надоели! Ты президент — иди захватывай свой Кремль. Ты кагэбэшник — иди завоевывать Лубянку, ты МВД — штурмуй МВД. Только не мешайте нам работать — здесь парламент”. В той обстановке надо было применить и силу. Но не было ее!
Снайперы были безусловно, там был убит, например, майор группы “Альфа” — для того чтобы разозлить отряд, который после этого убийства пошел на штурм Белого дома. Потом они сами разобрались. Мне говорил один подполковник “Альфы”: “Мы разобрались довольно быстро…”
Вот что хочу вспомнить: самоотверженность обслуживающего персонала (Белого дома. — “МК”) была на высочайшем уровне. У меня была буфетчица, мать двоих детей. Я и два моих зама пьем чай, буфетчица обслуживает. Я не обратил внимания, а Агафонов говорит: “Маша, что у тебя с лицом?” Смотрю — действительно, все лицо в синяках. Она расплакалась. Шла на работу, ее омоновцы избили прикладами. Она прорывается через других омоновцев и опять идет к нам на работу. Это изумительный случай. Кто мог их принудить? Наоборот, отговаривали. И опасность, и о семье подумать нужно. Нет, вот эта сотня человек обслуживающего персонала работала, даже лифты умудрялись пускать при выключенном электричестве, генераторы какие-то запускали. Если бы они не вышли на работу, мы бы и недели не продержались… Они обеспечивали все.
— А что за история с выводом людей из Белого дома по подземным коммуникациям?
— Мой первый зам Воронин (первый зампред Верховного Совета. — “МК”) рассказал, как они выходили. Когда мы вели переговоры с “Альфой”, я дал указание выводить людей. Я был абсолютно точно уверен, что меня убьют. У меня был необходимый минимум информации о том, что происходит в лагере Ельцина, я знал, что было указание меня расстрелять, были, кстати, предприняты попытки, которые охрана пресекала. Я был уверен, что со мной разделаются. Сказал Юрию Михайловичу (Воронину. — “МК”): “Постарайся, со своими офицерами найдите выход”. Сказал это часа за 2—3 до начала официального выхода. Он и другие наши соратники выводили людей.
Ко мне пришли два офицера “Альфы”, молодых, симпатичных: “Мы переговорили с вашими людьми, за вами последнее слово”. Комплименты сказали: вы единственный человек, который четко, правильно выполнил свой долг. “Мы вами восхищаемся и хотим сохранить вам жизнь. Если доверите, мы вас выведем”. Я говорю, хорошо, я принимаю ваше предложение, но мне надо посоветоваться. Вышли, с Советом Национальностей переговорил, они сказали: если вы так решили, значит, это правильно. Выводили — при входе долго держали, потом появился Коржаков, потом всех вывели, но “Хасбулатову задержаться, Руцкому задержаться”…
В тюрьме меня пытались отравить”
— Как проходили допросы после того, как вас арестовали?
— Руки дрожат у следователей, в глаза боятся смотреть. Я на них кричал: “Давайте сюда генерального прокурора! Кого вы допрашиваете? Председателя Верховного Совета”. У них было понимание своей слабости и неправедности с первых дней и до конца. Меня допрашивает Лысейко, потом он стал начальником следственного управления прокуратуры. Пишет короткими фразами, вульгарный, совершенно безграмотный текст, просит подписать. Я специально попросил красный карандаш, черкаю, исправляю, отдаю на перепечатку, он приносит — а там опять ошибки, опять перепечатывать. Он говорит: “Вы уже замучили”. Я отвечаю: “Лысейко, ты кто такой? Ты ноль. А Председателя Верховного Совета через 50 или через 100 лет будут исследовать. И если я это подпишу, скажут: что же это был за такой безграмотный Председатель ВС?”
Предъявили мне обвинение, вы можете себе представить, в организации массовых беспорядков! Председатель ВС ни с того ни с сего организовал…
— Было ощущение после ареста, что вас амнистируют?
— Нет, конечно, тем более что меня в тюрьме отравили основательно. Я еле выжил благодаря тюремному врачу. Дело в том, что там все были моими союзниками. Начиная от простого надзирателя и до начальника тюрьмы. Я помню, простуженный был, какая-то женщина принесла лекарства. Я после этого сильно заболел. Тюремный врач меня отвел к себе и говорит тихонько: “Руслан Имранович, не берите ни у кого никаких лекарств, кроме тех, которые я вам даю”. У меня мелькнула мысль: а ты сам-то меня не отравишь? Он меня откачал, а мне прямо так сказал: вас отравили.
— Как восприняли факт амнистии?
— Радости не было, потому что я понимал: какая теперь жизнь? То, что меня будут преследовать, то, что я буду в изоляции, было совершенно очевидно. Никакой радости не было. Или чувства были притуплены… А сломанная карьера!
Я последние 15 лет как тень отца Гамлета, которая до сих пор тревожит и внушает страх. Карьера полетела. Я свою карьеру делал четверть века в Москве, судьбу сломали… Единственное — дали мне возможность вернуться в институт и вести научную и преподавательскую работу. А так до сих пор я в политической изоляции.
ДОСЬЕ "МК"
События октября 1993 г. стали следствием противостояния президента Ельцина, подконтрольной ему исполнительной власти и — с другой стороны — Верховного Совета (ВС) РФ во главе с Хасбулатовым, Съезда народных депутатов и вице-президента Руцкого. Борис Ельцин подписал Указ “О поэтапной конституционной реформе” — деятельность ВС и Съезда народных депутатов прекращалась. Верховный Совет принял постановление, в соответствии с которым президент отрешался от должности за попытку государственного переворота.
В уличных столкновениях, по официальным данным, погибли 160 человек. Самые кровавые события развернулись у телецентра “Останкино”, который сторонники ВС пытались захватить. 4 октября Белый дом, где находился Верховный Совет, после танкового обстрела был взят под контроль “проельцинскими” военными. Система власти радикально изменилась — вместо парламентской была установлена президентская республика. В 1994 году арестованные участники октябрьских событий были амнистированы (и при этом не осуждены).
ВОПРОСЫ ЭКСПЕРТАМ
1. Был ли исход событий 93-го года положительным для России?
2. Могли ли тогда победить сторонники Верховного Совета?
Александр ПРОХАНОВ, главный редактор газеты “Завтра”:
1. События 93-го — государственное преступление, которое привело к несчастьям, убийству тысяч людей, огромной социальной катастрофе. Эти события разбили в пух и прах миф о либерализме и демократии. Для оппозиции, которая проиграла 91-й год, 93-й год был искупительной жертвой. Народ дал последний арьергардный бой за СССР. Там наконец примирились красные и белые. Участвовали все. Поразительный кратковременный синтез. Главное, что произошло, — осуществился евангельский тезис о том, что последние станут первыми. Казалось, что те, кто защищал баррикады, были последними солдатами советской империи. Но они же были солдатами Пятой империи. После их кровавой жертвы победили не те, кто стрелял. Тогда в Думу пришли те, кто мог поднять Россию, — и именно с этого началось мучительное восстановление страны.
2. Шанс был бы в том, если бы 4 ноября удалось удержать Ельцина от танковых ударов. Тогда приезжали в Москву представители всех властей, рассматривался нулевой вариант, когда назначаются досрочные выборы в парламент и на пост президента. Тогда бы у Ельцина не было шансов на переизбрание.
Георгий САТАРОВ, президент фонда ИНДЕМ:
1. После этих событий открылась возможность для нормальной модернизации страны. Конституция, конечно, была несовершенной, но она сработала и работает до сих пор — насколько ее не коверкает власть. Принесла много полезного.
2. У оппозиции Ельцину не было ни стратегии, ни единства. В этих условиях победить было невозможно.
Михаил ВИНОГРАДОВ, директор экспертного агентства “Тренд”:
1. Октябрь 93-го на время создал моноцентрическую систему власти, сделал исполнительную власть доминирующей силой. Именно те события определили ее весомую роль сегодня. Обратной стороной стало то, что многие предложения, которые высказывали в Верховном Совете, были взяты на вооружение. И весь следующий курс реформ был плодом компромисса.
2. Ситуативно оппозиционеры победить могли. Президентская сторона не была готова к драматическому развитию событий.
|
