|
Сорок лет назад войска пяти стран - членов Организации Варшавского Договора (ОВД) вошли в Чехословакию (тогда ЧССР), после чего был насильственно прекращен процесс изменений, известный как 'Пражская весна'. По иронии истории произошло это в год 50-летия образования Чехословакии, 30-летия сдачи Великобританией и Францией Чехословакии Гитлеру в Мюнхене и 20-летия прихода коммунистов к власти в Чехословакии и смерти Томаша Масарика.
Все прошедшие 40 лет вводом войск ОВД (главным образом это были советские войска) Запад и его 'пятая колонна' у нас кололи глаза Советскому Союзу (а затем России), обвиняя его в тоталитаризме, империализме, антидемократизме и тому подобном и требуя покаяния перед несчастными чехами и словаками.
Стандартная западная трактовка чехословацких событий незамысловата: на волне абсолютно стихийного народного движения реформаторы из компартии Чехословакии (КПЧ) во главе с Александром Дубчеком пошли по пути строительства 'социализма с человеческим лицом'. Однако именно такой социализм был не нужен советскому руководству, и по политико-идеологическим причинам оно организовало военную интервенцию и прервало демократизацию социализма, приветствуемую и поддерживаемую Западом, который стремился эту интервенцию не допустить.
До сих пор эта схема используется в психоисторических сражениях, но только уже не в антикоммунистических, а в антироссийских раскладах. Впрочем, антикоммунизм и русофобия сегодня почти полностью совпадают по принципу 'кругов Эйлера'. 'Целили в коммунизм, а попали в Россию', - заметил Александр Александрович Зиновьев. Не нравится Зиновьев? Обратимся к персонажу с 'другого берега' - Збигневу Бжезинскому, который уже после окончания холодной войны специально подчеркнул: не надо заблуждаться - борьба против СССР была на самом деле борьбой против России, как бы она ни называлась. Поэтому нам тоже не надо заблуждаться: те, кто сегодня вопит о преступлениях коммунизма и пытается стереть его из русской истории, - либо русофобы, либо 'слепые агенты' в их подлой игре.
В наши дни одно из главных направлений информационно-психологической войны против России заключается в том, чтобы выработать у русских разрушительные комплексы неполноценности и вины, нанести как можно более мощный урон коллективному сознанию и коллективному бессознательному нации, загнать ее в психологически оборонительную позицию. Отсюда постоянные призывы каяться: кающийся - виновен, причем сам это признает, то есть еще и веревку с собой приносит. Одна из вещей, за которые русским предлагают каяться, - это коммунизм и его 'преступные действия' внутри страны и вне ее. К подобным актам и относят ввод войск ОВД в Чехословакию.
Чтобы разобраться в том, что, как и почему произошло 40 лет назад, и противопоставить антисоветской и антироссийской лжи по этому поводу правду, необходимо ответить на несколько вопросов и осветить несколько проблем.
Во-первых, восстановить подлинный ход событий в ЧССР в 1968 году и охарактеризовать реальную (а не вменяемую западной пропагандой) реакцию на них советского руководства.
Во-вторых, нужно взглянуть на то, как вел себя Запад, прежде всего США, во время 'Пражской весны'. Речь идет об официальной позиции.
В-третьих, следует рассмотреть чехословацкие события 1968 года в контексте тайной войны западных спецслужб против соцлагеря на таком театре действий, как Восточная Европа (операция 'Сплит', стратегия 'Лиотэ', Будапешт-56, Прага-68, Польша-80). Вне этого контекста реальный смысл 'Пражской весны' ускользает.
Рассмотрев указанную тематику, можно попытаться ответить на вопросы о том, к чему в действительности вела 'Пражская весна', какие соображения были определяющими во вводе войск ОВД в ЧССР, каковы основные результаты и последствия этих событий и как относиться к ним сегодня.
Чехословакия-68 - 'весна народов' или заговор прозападных верхов?
На январском пленуме КПЧ 1968 года был снят с должности первый секретарь Антонин Новотный, занявший эту должность в 1953 году, сразу же после смерти Клемента Готвальда. Новотного сменил Александр Дубчек. 22 марта 1968 года Новотный был освобожден и от должности президента страны, которую занимал с 1957 года. Этот пост занял Людвик Свобода, который получил награды во время Первой мировой войны, служа в царской армии, во Второй мировой командовал чешским корпусом Советской армии, брал Брно и Прагу, а в мемуарах маршала Конева назван 'настоящим героем'. Как считает известный специалист по истории Центральной и Восточной Европы Франсуа Фейте, в СССР спокойно отнеслись к смене руководства, рассматривая этот факт как продолжение процесса десталинизации, который развернулся в Чехословакии с 1962 года
(XII съезд КПЧ), и реабилитации в 1963 году целого ряда политических деятелей, репрессированных в начале 1950-х годов.
Именно в 1963 году Дубчек стал первым секретарем компартии Словакии. Его избрание в 1968 году первым секретарем КПЧ было обусловлено следующими обстоятельствами. С 1967 года в чехословацком руководстве обострилась борьба между теми, кого на Западе называли 'радикалами' (сами они называли себя 'прогрессистами'), и 'консерваторами'. Обеим группам Дубчек казался нейтральной фигурой - по крайней мере так об этом писал Йиржи Пеликан - эдаким центристом, который может сидеть на двух стульях. Даже симпатизирующий Дубчеку американский автор Марк Курлански в работе '1968' замечает, что обычно было трудно понять его позицию.
Среди словаков был лидер иного типа - независимый, яркий, принципиальный, который был почти всем хорош: и за права словаков выступал, и против чешских националистов боролся, и репрессирован был. Отсидев 12 лет, он вышел из тюрьмы в 1963 году. Однако, во-первых, он считался слишком просоветским, поскольку в 1944 году предложил включить Словакию в состав СССР, во-вторых, ему навесили репутацию антисемита, поскольку он неоднократно говорил об антисоциалистическом, пробуржуазном крене евреев в КПЧ. Звали этого человека Густав Гусак. Разумеется, никаким антисемитом он не был: объектом его критики были отнюдь не евреи, а определенные взгляды части евреев в руководстве КПЧ. Он критиковал не национальное, а классовое, точнее, классовое по содержанию, национальное по форме, как сказал бы Сталин. События 1968 года показали, что во многом он был прав.
Гусаку предпочли податливого, обтекаемого и бесцветного говоруна Дубчека, приемлемого прежде всего для 'прогрессистов' (то есть либералов), имевшего репутацию нежесткого лидера, который любил витийствовать, с которым можно было договориться и которым можно было манипулировать, на что и рассчитывали обе группировки в руководстве. Показательно, что в конце августа 1968 года, во время переговоров в Москве с советским руководством, президент Людвик Свобода, который, по сути, спас Дубчека и его команду от ареста, настояв на их участии в переговорах, накинулся на Дубчека с упреками. Главным из них было то, что Дубчек много болтает ('Вам мало, что вы спровоцировали оккупацию своей болтовней?!').
Как заметил знаменитый историк Эрик Хобсбаум, чешские 'прогрессисты' исходили из того, что, поскольку словаки не вполне уютно чувствовали себя в 'двухсоставном' государстве, их компартия часто поддерживала внутрипартийную оппозицию. Дубчек, таким образом, мог стать объединителем всех реформаторов Чехии и Словакии. Как знать, не эти ли качества потенциального объединителя Чехии и Словакии, объективно мешавшие тем, кто вел страну к расколу уже после событий 1989 года, стали причиной автокатастрофы, после которой Дубчек оправиться не смог?..
30 января 1968 года, выступая на VII съезде сельскохозяйственных кооперативов, Дубчек заявил о необходимости демократизации социализма и перегруппировки всех общественных сил страны. Однако прошло более двух месяцев, прежде чем действительно началась 'Пражская весна'. Будущий 'серый кардинал' Дубчека Зденек Млынарж (кстати, не только однокашник Горбачева по МГУ, но и его сосед по общежитию) объясняет такую отсрочку просто: первые три месяца новое партийное руководство было занято одним из любимых дел партноменклатуры - делило кресла, а процессы в обществе тем временем шли сами по себе. Набирали силу те, кому мало было реформировать социализм - они стремились к его демонтажу, далеко не всегда прикрываясь социалистическими лозунгами, тем более что была ослаблена, а по сути, отменена цензура.
Уже в конце марта ЦК КПСС разослал партактиву закрытое письмо, в котором говорилось об опасности для социализма тенденций развития ЧССР. Особо подчеркивалась геополитическая и системно-историческая сторона дела: 'Происходящие события в Чехословакии стремятся использовать империалистические круги для расшатывания союза Чехословакии с СССР и другими братскими социалистическими странами'.
23 марта во время встречи ОВД в Дрездене Дубчеку пришлось объяснять Леониду Брежневу, Владиславу Гомулке, Вальтеру Ульбрихту и Тодору Живкову происходящее в стране, и в целом он смог их успокоить. Тем не менее в закрытом письме, разосланном ЦК КПСС после дрезденской встречи, прямо говорилось о том, что события в ЧССР могут привести к ее превращению в буржуазное государство со всеми вытекающими последствиями для соцсодружества. События показали, что это были не пустые слова. Так, в интервью, данном летом 1968 года, министр юстиции Богуслав Кучера сказал, что в условиях многопартийности в Чехословакии на выборах может победить вовсе не компартия.
Дубчек, как и другие 'центристы' (Йозеф Черник, Зденек Млынарж), действительно не хотел кардинально менять социализм в Чехословакии. По-видимому, его лично устроила бы модель кадаровского типа в Венгрии: некоторая либерализация СМИ и искусства при сохранении у власти номенклатуры с ее привилегиями, следование в фарватере советской политики. Дубчек, прожив 13 лет в СССР, строил свою карьеру как абсолютно просоветский деятель. Показательна его первая реакция на ввод советских войск в ЧССР - слезы и сквозь слезы нечто вроде: 'Как они могли поступить так со мной, ведь я все делал для сотрудничества с ними'.
А вот у Брежнева в августе была другая точка зрения: 'Мы доверяли ему, а он нас подвел'. Правы были оба - рано или поздно несамостоятельный политик ('центрист') Дубчек должен был ошибиться в ту или иную сторону, в зависимости от того, кто сильнее давил. К концу марта 1968 года давление 'прогрессистов' - Отокара Шика, Франтишека Кригеля, Йозефа Смрковского, Эдуарда Гольдштюккера и других стало весьма сильным, что и нашло отражение в публикации 5 апреля 'Программы действий КПЧ'.
В этой программе говорилось о том, что у ЧССР свой путь к социализму, его строительство невозможно без открытого обмена мнениями и демократизации всей общественно-политической системы, в таких условиях партия не может навязывать свою власть, выступает не как руководящая сила, а просто служит делу свободного, прогрессивного социалистического развития.
Программа высказалась в поддержку деятельности различных общественно-политических клубов, возникших в Чехословакии, - 'Клуба 231' (среди 40 тысяч его членов было много не просто некоммунистов, но антикоммунистов, по мнению которых, 'хороший коммунист - мертвый коммунист'), 'Клуб вовлеченных нечленов партии' (Klub Angazovanych Nestraniku). Началась реорганизация социал-демократической партии, то есть на повестку дня был поставлен вопрос о настоящей многопартийности. Все активнее раздавались голоса об усилении контактов с Западом и о выходе из зоны советского влияния. Многое, связанное с СССР, а также с коммунистическим строем и русскими, стало подвергаться дискредитации и шельмоваться. На тех, кто готов был к реформам только в рамках социализма и не мыслил ЧССР вне ОВД, навешивали ярлыки 'консерваторов', 'реакционеров' и даже 'сталинистов'. Центристское руководство это не пресекало, а 'прогрессисты', напротив, поддерживали.
Уже в мае многие на Западе начали проводить параллели между 'Пражской весной' и венгерскими событиями. Однако на самом деле между ними было существенное различие. Как заметил Ричард Винен, автор солидной работы по истории Европы в ХХ веке, если венгерское восстание увенчало пятнадцатилетний период фашизма, а затем сталинизма в истории страны, то 'Пражская весна' была логическим результатом шести лет постепенных изменений в стране с традиционно негативным отношением к насилию.
И действительно, как заметил генсек НАТО Йозеф Лунс, 'Чехи - хороший народ, но не боевой'. 'Пражская весна' опиралась не на религию и национализм, а на демократические традиции. Наконец, в отличие от венгерских лидеров, выпустивших события из-под контроля сразу и в самом начале, чехословацкое руководство утрачивало контроль постепенно и к тому же не делало резких движений. Впрочем, ситуация развивалась как бы сама по себе.
В соцсодружестве одним из первых на ситуацию в ЧССР остро отреагировало руководство ГДР. Ульбрихт прямо сказал, что КПЧ теряет власть, а все происходящее в стране - часть глобальной американской и западногерманской стратегии, направленной на разрушение социализма. Более спокойной, по крайней мере внешне, была реакция советского руководства, которое ограничилось визитом в Прагу 17 мая Алексея Николаевича Косыгина и проведением военных маневров на юге Польши - у границы ЧССР (позже в июне на территории ЧССР будут проведены совместные советско-чехословацкие военные учения 'Шумава'). Как утверждают, симпатизировавший Дубчеку Брежнев продолжал уверять членов Политбюро ЦК КПСС в его лояльности: 'Я верю Саше'. Однако оснований верить становилось все меньше. Дубчек и его команда постепенно теряли контроль над ситуацией, на первый план начали выходить уже даже не 'прогрессисты' из КПЧ, а внепартийные силы - антикоммунистически (и часто антирусски) настроенные члены различных 'общественных' и 'политических' клубов. Июнь стал началом новой фазы обострения ситуации в ЧССР и в руководстве КПЧ.
ЧССР: необыкновенное лето 1968 года
С середины июня газета 'Правда' начала критиковать отдельных членов КПЧ как ревизионистов. 27 июня критикуемые словно наносят ответный удар. В журнале Literarny Listy публикуется документ под названием '2000 слов', в котором содержится призыв к массам поддержать 'прогрессистов' в борьбе с 'консерваторами' и 'сталинистами'. Дубчек и премьер-министр Черник охарактеризовали '2000 слов' как несвоевременный документ, полный преувеличений, но признали, что авторами движут положительные намерения.
Совсем иначе оценивало появление '2000 слов' советское руководство. Статья в 'Правде' от 11 июля характеризовала документ как попытку дискредитировать КПЧ. Силы, стоявшие за манифестом '2000 слов', квалифицировались как контрреволюционные и еще более предательские и опасные, чем те, которые организовали антикоммунистическое восстание в Венгрии в 1956 году. Это была очевидная 'черная метка' чехословацкому руководству.
14 июля в Варшаве состоялась чрезвычайная встреча руководства стран ОВД, к удивлению многих - без представителей ЧССР. Позднее бежавший на Запад переводчик Гомулки расскажет, что чехословацкие руководители просто отказались приехать в Варшаву. В то же время Йосип Броз Тито и Николае Чаушеску выступили в поддержку КПЧ, подчеркнув: все, что происходит в ЧССР, - внутреннее дело этой страны.
19 июля 'Правда' объявила об обнаружении в Чехословакии американского оружия, переправленного из ФРГ, проинтерпретировав это как еще одно доказательство 'коварных планов американского империализма и западногерманского реваншизма'. Газета констатировала, что ЧССР недостаточно защищена от Запада. Это была еще одна 'черная метка' двойного назначения - Чехословакии и Западу. Некоторые даже полагают, что именно 19 июля было принято решение о вводе войск, что кажется маловероятным. Советское руководство, как отметил в своих мемуарах Маркус Вольф, начальник разведки ГДР, 'буквально до последнего часа не решалось отдать приказ о выступлении'. Что касается июля, то речь, скорее всего, должна идти об уточнении деталей плана, который разрабатывался с апреля на всякий случай.
Как вспоминает генерал-лейтенант Александр Михайлович Майоров, уже в апреле 1968 года он видел исполненную в одном экземпляре и подписанную министром обороны маршалом Андреем Антоновичем Гречко 'Карту-приказ' (масштаб 1:500 000). На ней было написано: 'На вторжение 38-й армии в ЧССР с целью подавления, а при необходимости и уничтожения контрреволюции на ее территории'. Кто-то скажет: ага, вот уже когда готовились к вторжению - в апреле, уже тогда все было решено. На самом деле еще ничего не было решено. Решение было принято четыре месяца спустя, 16-19 августа. Что касается карты, то в генштабах всех стран постоянно разрабатывают оборонительные и наступательные планы в соответствии с меняющимися обстоятельствами. 90% таких планов так и не реализуется, а остается пылиться в архивах.
В странах соцлагеря предложения о силовой акции активно зазвучали с конца мая. Так, первый секретарь ЦК ПОРП Гомулка считал целесообразным размещение на территории ЧССР советских войск, а первый секретарь БКП Живков предлагал создать в ЧССР революционное правительство, то есть, по сути, произвести переворот. Однако решающее слово было за советским руководством, а оно явно не торопилось, стремясь решить вопрос политическими методами и продолжая доверять руководству Чехословакии, которое то ли начало двойную игру, то ли уже не контролировало ситуацию, а возможно, и то и другое.
О том, насколько последовательно советское руководство стремилось именно к политическому решению вопроса, желая избежать военного решения, свидетельствуют переговоры в Черне-над-Тиссой.
Инициатором выступило советское руководство, пригласив практически все руководство ЧССР. Переговоры шли трудно: в какой-то момент чехословацкая делегация вообще демонстративно покинула зал переговоров, и советские руководители вынуждены были отправиться вслед за ними в спецвагон Дубчека. После четырехдневных обсуждений советская делегация, получив заверения чехословацкой стороны в верности социалистическому выбору и социалистическому лагерю (руководители ЧССР действительно никогда не делали попыток выйти из ОВД, как венгерское руководство в 1956 году), согласилась с тем, что чехи могут идти к социализму своим путем.
После этого делегации переехали в Братиславу, где и было подготовлено совместное коммюнике. Здание, в котором шла работа, окружила толпа, оказывавшая психологическое давление на советскую делегацию. 3 августа коммюнике было подписано. По сути, это была уступка со стороны СССР: фиксировалось право ЧССР проводить реформы так, как она считает нужным, при условии выполнения всех обязательств по отношению к ОВД.
Советское руководство шло на компромисс с 'центристами', а следовательно, и 'прогрессистами', чтобы избежать военного решения, несмотря на то что в руководстве КПЧ имелась довольно многочисленная группа, готовая сместить команду Дубчека с советской помощью. Как рассказал уже в 1989 году Васил Биляк (в 1968 году - первый секретарь словацкой компартии), 3 августа 19 видных партруководителей во главе с Биляком тайно направили Брежневу письмо с просьбой о военной помощи против Дубчека. Сместить его предлагалось до 19 августа, так как 20 августа Президиум ЦК КПЧ должен был собраться в последний раз перед съездом словацкой компартии, назначенным на 23 августа, а эту партию 19 подписантов считали контрреволюционной. 3 августа руководство СССР не пошло на силовое смещение Дубчека, полагая, что в Братиславе обо всем договорились. 5 августа 'Правда' назвала братиславское коммюнике сокрушительным ударом по планам империалистов.
Однако советские лидеры рано радовались: чем активнее дубчековское руководство работало над достижением компромисса с СССР, чем ниже опускался градус напряженности в их отношениях, тем мощнее становилось давление на 'центристов' со стороны 'прогрессистов' внутри руководства КПЧ и на руководство КПЧ в целом со стороны непартийных, как правило, антикоммунистических сил. Советская позиция на переговорах, колебания руководства СССР и других стран ОВД были истолкованы этими силами, да и 'прогрессистами' как слабость и неготовность применить силу.
К тому же лидеры ЧССР считали, что симпатии Запада обязательно материализуются в виде жесткой антисоветской позиции США в случае силовых действий со стороны СССР (например, объявление США Чехословакии такой же важной для себя зоной, как Западный Берлин). 'Те, кто питал такие надежды, - заметил по этому поводу Маркус Вольф, - полностью игнорировали реакцию США на события 17 июня 1953 года в Берлине, на венгерскую осень 1956 года и на строительство стены в 1961 году'.
В Праге и других крупнейших городах распространялись слухи о помощи Запада в случае обострения ситуации. Чехи и словаки поверили этому, забыв уроки Мюнхена, когда англосаксы и французы сдали их Гитлеру, чтобы обеспечить фюреру плацдарм и дополнительную военно-промышленную базу для нападения на СССР. В 1968 году Запад сумел вызвать у части верхушки и интеллектуалов Чехословакии уверенность, что поможет, провоцируя дальнейшее обострение отношений ЧССР и СССР.
Здесь уместно напомнить, что именно говорили накануне Мюнхена-38 по поводу Чехословакии представители английского истеблишмента, дававшего ранее гарантии этой стране: 'Чехословакия не стоит шпор даже одного британского гренадера' (Александр Кадаган, постоянный секретарь Министерства иностранных дел); 'Англия не станет рисковать ни единым моряком или летчиком из-за Чехословакии' (Артур Хендерсон). Англосаксы и их французские 'ведомые' не просто сдали Чехословакию Гитлеру, а сделали это в максимально унизительной форме, предупредив, что если жертвы осмелятся принять советскую помощь, то война против них со стороны Запада примет характер крестового похода, в стороне от которого не останутся ни Лондон, ни Париж. Чехословакией жертвовали в антисоветских, антирусских целях. В 1938 году Гитлера, во-первых, выводили к границам СССР, во-вторых, обеспечивали его мощнейшим военно-промышленным и финансовым потенциалом Чехословакии (опять же для войны с СССР). Для этого нужно было уничтожить Чехословакию. В 1968 году провоцировался кризис в соцсистеме. Для этого нужно было снова подставить Чехословакию, как минимум спровоцировав ввод войск.
Реформаторы из ЧССР рассчитывали на 'добрых', 'демократичных', 'гуманных' англосаксов типа Артура Невилла Чемберлена и его наследников. А ведь предупреждал видный русский геополитик Алексей Едрихин-Вандам, что хуже вражды с англосаксами может быть только одно - дружба с ними. Чехам, да и другим славянам вспомнить бы историю отношения к ним англосаксов в судьбоносные для Восточной Европы моменты прошлого.
Речь не идет о демонизации англосаксов и их отношения к неанглосаксонским народам. Это удостоверяемая историей формула их действий, сводящаяся к принципу 'Права или нет, но это моя страна', а мораль - это дело десятое. Очень четко в свое время это уловил один из крупнейших русских журналистов конца XIX - начала ХХ века Алексей Суворин: '...образованная Европа во главе с Англией считает негодование (моральное. - А.Ф.) - в медный грош, вежливые дипломатические фразы - в копейку, но зато ценит высоко ум, талант и энергию и стояние за родные интересы во что бы то ни стало. Она считает, нимало не смущаясь, свои родные интересы обязательными для всего человечества.
Стояние же за международные и общечеловеческие интересы русских людей доказывает только, что эти русские люди, игнорируя родные интересы, показывают себя нулями и в общечеловечестве и потому и относятся к нему как крепостные к своему барину'.
Ведь не важно, что чехи и словаки - славяне западные, они прежде всего славяне. А следовательно, для Запада они всегда будут не просто чужими, но в социокультурном (как минимум) отношении людьми далеко не первого сорта. И хоть расовые идеи в Европе в широком масштабе пытались реализовать немцы, именно англичане всю вторую половину XIX века разрабатывали теоретико-философские основы расизма как 'практической идеологии'. Блестящий русский публицист Михаил Меньшиков в статье 'Кончина века' (XIX) чутко зафиксировал 'тихий погром, который вносит англо-германская раса в остальное человечество'.
Вопреки историческим фактам многие западные (впрочем, не только западные) славяне продолжают смотреть на Запад с благоговением и ожиданием помощи за 'красивые глаза' (например, за плохое отношение к России). Чехословакия-68 - одно из ярких тому свидетельств.
Как только в Братиславе были достигнуты соглашения о том, что ЧССР может идти своим путем, не посягая в принципе на социализм и членство в ОВД, резко интенсифицировались хорошо организованные демонстрации, призывавшие руководство страны к более жесткому курсу по отношению к СССР, к нейтрализации Чехословакии, все чаще и громче звучали антикоммунистические лозунги.
Могли ли организаторы демонстраций не понимать, что они подрывают курс руководства страны на реформы, на построение 'социализма с человеческим лицом' именно тогда, когда Дубчек со товарищи получили от СССР 'добро'? Не могли не понимать.
Могли ли организаторы демонстраций, или, как выразился бы Николай Лесков, 'потрясователи', не понимать, что они провоцируют ввод советских войск в Чехословакию? Не могли. Значит, действовали сознательно?
Подлили масла в огонь визиты в Прагу Тито (9 августа) и Чаушеску (10 августа), которые выразили полную поддержку руководству ЧССР, а 16 августа многие чехословацкие газеты словно по мановению некоей волшебной палочки стали во все более жесткой форме требовать дальнейшей либерализации, тон статей становился все более вызывающим и антикоммунистическим. Можно сказать, что 16 августа стало своеобразным Рубиконом: советским лидерам стало ясно, что руководство ЧССР совсем утратило контроль над ситуацией и возможна смена правительства. 'Правда' тут же призвала команду Дубчека 'навести элементарный порядок', не позволять провокации в прессе и обеспечить выполнение условий братиславского коммюнике.
17 августа, по-видимому, уже полностью дезориентированный Дубчек упустил два последних шанса избежать военного решения вопроса.
В тот день с ним встретился Янош Кадар - единственный восточноевропейский лидер, которого уважали 'реформаторы'. Гомулку и Ульбрихта они считали старыми, враждебно настроенными маразматиками, а Живкова - просто дураком. Кадар в осторожных выражениям предупредил Дубчека о неизбежности ввода войск ОВД, если ситуация в ЧССР не изменится. Дубчек не понял или не захотел поверить. В тот же день он получил письмо от Брежнева, в котором тот предостерегал его от негативного развития ситуации и предлагал (!) вернуться за стол переговоров. Дубчек ничего не ответил.
18 августа советским руководством было резонно принято окончательное решение о проведении операции 'Дунай' - вводе войск в Чехословакию. Собравший в тот день весь руководящий состав Вооруженных сил СССР маршал Гречко сказал:
'Я только что вернулся с заседания Политбюро. Принято решение на ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Это решение будет осуществлено, даже если оно приведет к третьей мировой войне'.
Подобная формулировка потрясает. Во-первых, советское руководство могло пойти на риск мировой войны только в случае крайней геополитической опасности, представляющей прямую и явную угрозу существованию СССР. Во-вторых,
вызывает уважение решимость политического и военного руководства 1960-1970-х годов.
20 августа Дубчек получил таинственный звонок из Москвы (из посольства ЧССР?), которым его предупредили о вторжении, и собравшийся президиум ЦК КПЧ шестью голосами против четырех принял воззвание к народу с осуждением возможной интервенции, при этом 'четверка' - прежде всего Алоис Индра и Васил Биляк - обвинили Дубчека в установлении 'культа личности'.
Внимание: 'Влтава-666', или Когда терпение лопается
В ночь с 20 на 21 августа в эфире прозвучал сигнал 'Влтава-666', и началась операция 'Дунай', руководил которой генерал армии Иван Григорьевич Павловский. Как отмечает известный специалист по военной истории Игорь Дроговоз, в августе 1968 года Советская армия в послевоенный период осуществила самую грандиозную по своим масштабам стратегическую военную акцию. Около 30 танковых и мотострелковых дивизий СССР и его союзников по ОВД за 36 часов оккупировали страну в центре Европы (например, в Афганистане СССР воевал силами лишь четырех дивизий). Всего в боевую готовность были приведены 70 дивизий ОВД.
Полумиллионный контингент, включая вспомогательные службы (численность собственно советского военного контингента составила 165 тысяч человек), 4600 танков пересекли границы ЧССР в двух десятках пунктов. 200-тысячная чехословацкая армия, считавшаяся одной из лучших в Европе, осталась в казармах и не оказала сопротивления, получив соответствующий приказ.
В 4.00 здание ЦК КПЧ было окружено советскими десантниками. В 6.00 советская танковая колонна подошла к генштабу, и он был взят под контроль, между 6.40 и 7.00 было взято и блокировано здание правительства, к 9.00 взяты под контроль почта, телеграф, радио- и телецентры. В 9.00 десантники вошли в кабинет Дубчека и заявили, что он под надежной охраной. Затем Дубчек, Черник, Смрковский и Кригель были арестованы агентами службы безопасности ЧССР, которой руководил генерал Шалгович (по официальной версии, покончил с собой в 1991 году), и переданы советской стороне.
Главным лицом в ЧССР стал 'генерал Трофимов', который почему-то носил полковничью форму. Это был член Политбюро ЦК КПСС, заместитель председателя Совета министров и 'начальник Чехословакии' Кирилл Мазуров.
Если армия ЧССР не оказала сопротивления, то гражданское население, главным образом молодежь, устраивало акции гражданского неповиновения, митинги, блокировало шоссе, люди бросали в танки камни и бутылки с зажигательной смесью ('коктейль Молотова'), провоцировало солдат (главным образом советских), которые вели себя сдержанно. Представители других стран, испытывавшие к чехам давние 'братские' чувства и уважавшие 'орднунг', пресекали провокации огнем на поражение, и местное население это быстро уяснило. Кстати, именно эта 'братская' любовь стала причиной, по которой советское руководство отказалось от ввода в ЧССР уже приготовленных Ульбрихтом пяти дивизий (формальная причина: сегодня не 39-й год, в этом нет необходимости). Власти ГДР обиделись. Впрочем, небольшой восточногерманский контингент все же был введен в ЧССР и успел оставить по себе память.
Вообще войска ОВД получили приказ открывать только ответный огонь, и это правило в целом соблюдалось, хотя без эксцессов, естественно, не обошлось. По разным данным, во время операции 'Дунай' погибли (главным образом в результате несчастных случаев) от 100 до 300 чехов и словаков и примерно столько же солдат Советской армии.
Официальные цифры советских потерь таковы: 11 военнослужащих погибли, в том числе один офицер, ранены и травмированы 87 военнослужащих, включая 19 офицеров, в авариях, при неосторожном обращении с оружием и т.п. погибли (а также умерли от болезней) 85 человек.
Действительно, это был 'бархатный' ввод войск, ведь во время венгерских событий 1956 года погибли 669 военнослужащих и 1540 были ранены.
Вечером 21 августа все высшее руководство ЧССР на двух бронетранспортерах было доставлено в аэропорт и сначала вывезено в штаб Северной группы войск в Польшу, затем переправлено в Закарпатье, а оттуда в Москву на переговоры с советским руководством.
То, что лидеры ЧССР оказались за столом переговоров в Кремле, - заслуга Людвика Свободы. Руководители СССР не собирались ни о чем договариваться с Дубчеком и его командой: в глазах советских лидеров эти политики были полностью дискредитированы.
В качестве участников переговоров Брежнев видел Свободу и министра национальной обороны генерала армии Мартина Дзура. Член ЦК КПЧ генерал Дзур умрет 15 января 1985 года от сердечной недостаточности. Это будет одна из четырех странных смертей министров обороны ОВД за короткий промежуток времени между декабрем 1984 года и январем 1985 года: член Политбюро ЦК КПСС маршал Дмитрий Устинов умер от сердечной недостаточности 20 декабря 1984 года; 2 декабря 1985 года та же участь постигла члена Политбюро СЕПГ, министра Национальной обороны ГДР генерала армии Хайнца Гофмана; а 15 декабря 1985 года не стало члена ЦК ВСРП, министра обороны Венгрии Иштвана Олаха.
Все восточноевропейские министры были лояльны по отношению
к СССР, и их дружный уход с одинаковым диагнозом 'сердечная недостаточность' накануне антикоммунистических потрясений второй половины 1980-х годов не может не вызывать вопросы.
Появление Дубчека в Кремле - результат действия двух факторов: продолжающегося гражданского сопротивления в ЧССР и мужественной позиции 72-летнего президента Людвика Свободы. Не принадлежавший к лагерю реформаторов, вполне лояльный к СССР старый солдат Свобода поставил условие: арестованные руководители должны быть освобождены и принять участие в переговорах. Попытка оказать на него давление не удалась - Свобода, по некоторым сведениям, пригрозил самоубийством. К тому же поскольку советское руководство стремилось политически оформить ввод войск - иначе советское присутствие в ЧССР оказалось бы нелегитимным, - оно вынуждено было уступить. Арестованных не только пригласили в Кремль, но приняли с почестями как официальную делегацию.
В это же время в Праге на территории завода ЧКД (район Высочаны, отсюда название - Высочанский съезд) под охраной рабочей милиции состоялся чрезвычайный XIV съезд КПЧ. Он осудил интервенцию, потребовал вывода войск, обратился за помощью к мировому коммунистическому движению, но - и это очень важно - не потребовал выхода ЧССР из ОВД с ее дальнейшей нейтрализацией, а ведь эти лозунги были крайне популярны у 'прогрессистов'.
Не желая конфронтации, советское руководство сделало ответный ход, найдя асимметричный ответ: почти что блефуя, оно объявило о создании Революционного рабоче-крестьянского правительства, которое возглавили критики Дубчека - Индра и Биляк. Дубчеку дали понять, что если он и участники XIV съезда будут придерживаться жесткой позиции, то советское руководство договорится с его оппонентами. Кстати, все эти дипломатические ходы лишний раз показывают, насколько советское руководство стремилось избежать силового решения, а уж прибегнув к нему, хотело максимально смягчить его эффект.
После тяжелых четырехдневных переговоров, на которых чехословацкие представители находились по обе стороны баррикад, Дубчек со товарищи подписали соглашение, в котором одобряли ввод войск. Не поставил свою подпись лишь Кригель, пафосно заявив: 'Можете меня убить'. Естественно, его никто не тронул.
27 августа Дубчек уже был в Праге и, с трудом подбирая слова, обратился к народу. Он призвал верить ему и охарактеризовал все происходящее как временные меры. Так начиналась 'Пражская осень'.
'Осень, осень, ну давай у листьев спросим: где он, май, вечный май?'
Однако ситуация не становилась спокойнее. Национальное собрание объявило ввод войск нарушением хартии ООН. Впрочем, советскому руководству и так было ясно, что быстрой нормализации в ЧССР ожидать не приходится. Об этом прямо написал в ЦК КПСС
генерал Алексей Епишев. В Праге и других крупных городах шли демонстрации с антикоммунистическими и антирусскими лозунгами. Стали возникать 'дубчековские клубы', молодежь активно вступала в КПЧ в знак поддержки ее курса: только в течение месяца после ввода войск в партию вступили 7199 человек, из них 63,8% - люди моложе 30 лет. Другой формой сопротивления стала эмиграция: 50 тысяч человек в течение первого месяца, 300 тысяч в целом.
Учитывая складывающуюся ситуацию, советское руководство решило вывести большую часть войск - 25 дивизий - из ЧССР, 4 ноября они покинули страну. До 1991 года на территории ЧССР оставалась Центральная группа войск (ЦГВ) Советской армии (15-я гвардейская и 31-я танковая дивизии, 18-я и 30-я гвардейские и 48-я мотострелковые дивизии). Договор об этом был подписан 16 октября.
Чтобы прекратить выступления против советских войск, был разработан план 'Серый ястреб'. Как пишет Игорь Дроговоз, в случае массовых беспорядков в крупнейших городах он предполагал ввод 20 батальонов и, если необходимо, применение силы.
Именно угроза 'взлета' 'Серого ястреба' предотвратила всеобщую политическую забастовку, назначенную на 31 декабря 1968 года. Командующий ЦГВ генерал-лейтенант Майоров сказал по этому поводу: 'Зная трусливые повадки правых, а также черты характера чехов и словаков (их говорливость и нерешительность), я был уверен, что наши превентивные меры и демонстративные действия дадут результат'. Постепенно сопротивление стало сходить на нет, просоветски настроенные члены КПЧ, противники 'прогрессистов', начали вытеснять своих оппонентов, растворяя их в своей массе ('тактика салями', как назвал ее Матьяш Ракоши, лидер венгерских коммунистов, активно применявший этот подход в Венгрии в 1947-1948 годах).
В 1969 году Дубчек был снят со своего поста (в 1970 году - исключен из партии). Его место занял Гусак. Черника на посту председателя правительства сменил Любомир Штроугал. 'Пражская осень' закончилась, началось то, что горе-реформаторы назвали 'зимой'. 'Заморозки пришли из Кремля' - так озаглавил свою книгу Млынарж. В СССР на вопрос о том, что надо сделать с Чехословакией, отвечали: 'Дуб убрать, чека оставить'.
В одном из своих выступлений Брежнев обосновал ввод войск ОВД в ЧССР следующим образом: когда в той или иной социалистической стране внутренние и внешние силы, враждебные социализму, пытаются реставрировать капитализм, когда социализм оказывается под угрозой в одной стране, это проблема не только данного народа и данной страны, но всех социалистических стран. На Западе лицемерно назвали это 'доктриной Брежнева'. Лицемерно, потому что в Уставе НАТО зафиксировано, что в случае дестабилизации положения в стране - члене НАТО, угрожающей дестабилизацией в других странах - членах НАТО, организация имеет право на военное вмешательство. СССР и еще четыре страны - члены ОВД поступили по отношению к ЧССР в соответствии именно с этим прагматическим принципом 'реальной политики' эпохи холодной войны.
Кроме того, США незамедлительно вводили и вводят свои войска в любую страну, сколь бы далеко она ни находилась (от Доминиканской республики и Никарагуа до Ирака и Афганистана), если там возникает угроза их интересам, и сами или совместно со своими сателлитами подавляют любое сопротивление. В работе 'Отдача', посвященной внешней политике США, Чалмерс Джонсон (русский читатель знает его по третьей части трилогии, которую открывает 'Отдача', - книге 'Немезида') прямо говорит об этом.
Он пишет, что в феврале 1948 года, именно тогда, когда чехословацкие коммунисты в результате переворота пришли к власти, южнокорейские правые с помощью США утопили в крови восстание на острове Чэчжу, вырезав 30 тысяч человек.
В 1980 году во время бескровных польских событий южнокорейские власти с одобрения США жестоко подавили восстание в Кванчжу, убив 3 тысячи человек. Так при чем здесь 'доктрина Брежнева', которую американцы и натовцы склоняют уже 40 лет, трактуя ее как 'проявление советского империализма'?
А теперь обратимся к официальной позиции западных государств по поводу чехословацких событий.
События в ЧССР и 'змеиный глас' Запада
На Западе за событиями в ЧССР с самого начала наблюдали с большой заинтересованностью. Еще не успело смениться руководство КПЧ на январском пленуме 1968 года, а в английской прессе появились статьи, в которых прогнозировались антисоветские выступления в СМИ. Откуда такая осведомленность?
От англичан не отставали немцы и французы: в феврале канцлер ФРГ Курт Кизингер заговорил о возможности экономической помощи возглавляемой новым руководством ЧССР, что встретило полное одобрение президента Франции Шарля де Голля. В апреле 1968 года во Франции было принято решение широко отметить 50-летие образования Чехословакии в связи с развитием ситуации в ЧССР. Поспешил отметиться и русофоб Збигнев Бжезинский, который предсказал - и в принципе не ошибся - влияние изменений в ЧССР на другие страны соцлагеря. Аналогичную мысль в июле 1968 года высказал министр иностранных дел Франции Мишель Дебре. Это значит, что руководство западных стран с самого начала рассматривало чехословацкие события как фактор, воздействующий на всю мировую социалистическую систему, как средство ее (и прежде всего СССР) прямого и/или косвенного ослабления.
Западные европейцы не уставали нахваливать чехов и словаков за их 'демократическую зрелость', а группа американских сенаторов вообще предложила вернуть Чехословакии ее золотой запас, оказать экономическую помощь и улучшить условия торговли. Однако европейскими руководителями высказывались и другие весьма интересные и показательные точки зрения, наглядно демонстрирующие реальные планы по поводу ЧССР и соцлагеря в целом. Так, канцлер Австрии Йозеф Клаус рекомендовал президенту США Линдону Джонсону не оказывать экономическую помощь ЧССР, так как нынешнее правительство ЧССР не справится с экономическими трудностями и ему на смену придет новое, еще более приемлемое для Запада, а вот тогда-то и следует протянуть руку помощи. Этот совет дорогого стоит.
Во-первых, он с ясностью свидетельствует о том, что для значительной части западной верхушки власть Дубчека-Свободы, несмотря на все их реформы и 'социализм с человеческим лицом', не была вполне приемлемой, поскольку была недостаточно антисоветской и антикоммунистической и оставляла Чехословакию в соцлагере. Не демократические реформы и не 'человеческое лицо' интересовали Запад, а антисоветская и антикоммунистическая направленность политики ЧССР, возможный выход из ОВД и т.д.
Во-вторых, политика определенных кругов на Западе по отношению к ЧССР строилась на расчете весьма вероятной смены правительства на более прозападное. С ним-то и собирались работать над дальнейшим расшатыванием соцлагеря. ЧССР в этом плане отводилась роль первой доминошной косточки, падение которой должно было завалить весь ряд.
Весьма интересен и показателен вывод, прозвучавший на заседании консультативного комитета Европейского совета, которое состоялось в Страсбурге уже после ввода войск ОВД в ЧССР. Там было заявлено, что ввод войск и сложившаяся в результате ситуация сломали восточноевропейскую стратегию совета, поскольку предполагалось, что именно Чехословакия станет главным посредником в отношениях между Западной и Восточной Европой. По сути, речь идет о том, что именно стремительно розовеющей Чехословакии отводилась роль плацдарма для проникновения Запада в соцлагерь. Планы сорвались, и расширение контактов Западной Европой (прежде всего ФРГ) с СССР пошло на советских условиях.
Разумеется, попытка начать развал соцлагеря с помощью чехословацкого 'клина', рассекающего Восточную Европу почти посередине и выводящего к советской границе, - это программа-максимум. Когда-то Константин Леонтьев заметил, что чехи - это то оружие, которое славяне отбили у Запада и против него же направили.
Программа-максимум была ориентирована на то, чтобы направить это 'оружие' вспять - против славян, против СССР, против русских.
Программа-минимум была ориентирована на достижение той же цели, только более 'мягким' образом и более длинным путем. Запад надеялся спровоцировать СССР на ввод войск со всеми вытекающими последствиями для СССР, соцлагеря и мирового коммунистического движения. Но для этого нужно было, с одной стороны, обострять ситуацию в самой Чехословакии, а с другой - всячески показывать Советскому Союзу, что в случае военной интервенции Запад, и прежде всего США, пальцем не пошевельнут, поскольку речь идет о традиционной зоне советского влияния и советских интересов.
США внешне вели себя весьма сдержанно. С самого начала активно выражая общую симпатию изменениям в ЧССР, особенно во встречах с представителями этой страны, американские политики давали понять советской стороне, что Восточная Европа - это сфера интересов СССР, а потому этот регион не станет причиной для столкновения двух сверхдержав. Официально такая позиция была зафиксирована в начале мая 1968 года на конференции Американской ассамблеи.
По мере обострения ситуации в ЧССР позиция невмешательства США в случае силового решения чехословацкой проблемы подчеркивалась все настойчивее. Между
25 июля и 5 августа американские официальные лица и политики как по команде делают ряд заявлений, смысл которых - невмешательство США в советско-чехословацкие отношения, поскольку это внутренние дела этих стран. Показательно, что американские заявления такого рода активно зазвучали еще до того, как был решен вопрос о вводе войск. Нельзя не согласиться с Игорем Орликом, который заметил: 'До решения о вводе войск в Чехословакию было еще далеко, а в западных столицах уже заявляли о своем невмешательстве в случае военной акции против Праги'.
В своем выступлении 27 июля Ричард Никсон заявил, что улучшение отношений с СССР необходимо, несмотря ни на что, и что именно такой курс он будет проводить в случае избрания его президентом. Так оно и произошло: советская интервенция в ЧССР не помешала США пойти в 1971-1972 годах на детант с СССР. Уже в августе 1968 года, когда советские танки шли по Праге, госсекретарь США Дин Раск выступал с речью, в которой говорил о прогрессе в советско-американских отношениях.
Существует вполне достоверная информация о том, что на вопрос Брежнева о том, признают ли США ялтинские договоренности, президент Джонсон ответил, что в отношении Румынии и ЧССР - полностью, то есть эти страны считались зоной, находящейся под контролем СССР. Поэтому Брежнев мог сказать чехословацким товарищам: 'Война из-за вас не начнется', - хотя до конца не был в этом уверен.
Неудивительно, что американский исследователь Иржи Валента с горечью заключил, что именно хорошо разрекламированная американцами политика невмешательства, которую Валента характеризует как политику безразличия, поощрила интервенционистский выбор СССР: 'Если бы США не рекламировали своей политики невмешательства, то вторжения могло бы не быть'.
Наивный Валента! Во-первых, ОВД ввел бы свои войска в любом случае (вспомним слова Гречко, и американцы это хорошо понимали), тем более что Америка увязла во Вьетнаме и летом 1968 года еще не успела прийти в себя от шока, связанного с вьетнамским наступлением 'Тет'. Я уже не говорю об экономических трудностях США в этом году, когда, как верно отметил Александр Саломатин, США проиграли экономическое соревнование с СССР и были вынуждены пойти на экономический симбиоз с Китаем и на политический детант с СССР. Во-вторых, США для того и рекламировали свое невмешательство, чтобы ввод войск состоялся (политический вариант 'стратегии непрямых действий').
Американцы могли бы просто сдержанно молчать, как это приличествует в таких случаях великой державе, но нет же, поспешили с громкими заявлениями, когда вопрос о вводе войск еще не стоял на повестке дня советского руководства. Первыми о такой возможности заговорили руководители именно западных стран. Какая трогательная 'забота' о советских интересах!
Но зато когда войска были введены, Запад использовал этот повод по полной программе. И правые, и левые закричали о 'советском империализме', а Госдеп США даже разработал специнструкцию для посольств США, в которой указывалось, как те должны использовать различные международные встречи (конференции и т.д.) для развертывания кампании дискредитации СССР. Еще больше старались европейские левые. На долгие годы ввод войск в Чехословакию стал одним из важнейших пунктов в стандартных обвинениях СССР в империализме.
Окончание в следующем номере
|
