|
8 декабря 1991 года руководители РСФСР, Белорусской ССР и Украинской ССР в Вискулях, дачной правительственной резиденции в Беловежской Пуще, подписали Соглашение о роспуске Советского Союза. О том, что происходило за две недели до этого на последнем заседании Государственного совета СССР, рассказывает Юрий Батурин, в то время работавший в аппарате помощников президента СССР М.С. Горбачева.
«Каждой клеткой своей чувствую, что мы схлопочем…»
"Заседание Госсовета в Ново-Огареве 25 ноября 1991 года открыл М.С. Горбачев:
— Мы условились на сегодняшнюю встречу внести вопрос о парафировании Союзного договора.
Но сразу же пошли сложности. Ельцин со ссылкой на российский Верховный совет отказался от им же, Ельциным, одиннадцать дней назад утвержденной формулы о конфедеративном государстве. Теперь Ельцин шагнул уже за установленный Горбачевым предел:
— Не конфедеративное демократическое государство, а конфедерация демократических суверенных государств. Или я при парафировании прилагаю протокольное заявление, — подготовленно сказал Ельцин и помахал в воздухе двумя-тремя страничками уже отпечатанного текста.
— Ну, если президент России выходит с замечаниями и против того, чтобы сохранить государство, о чем речь дальше вести? — с горечью произнес Горбачев.
Ельцин промолчал.
— Не понимаю, как ты можешь так быстро менять позицию, — сказал Горбачев Ельцину, имея в виду в том числе и сентябрьские согласования. — Как же можно с тобой договариваться. Это же наш проект с тобой.
— Нет, я тогда оставил за собой этот вопрос, Михаил Сергеевич. Вы просто забыли, — ответил Ельцин.
— Слушайте, давайте так сделаем: останьтесь, договоритесь без свидетелей. Но хочу вас предупредить. Я каждой своей клеткой чувствую, что мы схлопочем, если, выйдя сейчас с Госсовета, не скажем: «Государство будет! Новое, другое, но будет!». Я оставляю вас, поговорите.
Горбачев предложил своим помощникам выйти. Через 24 минуты Ельцин с Шушкевичем спустились к Горбачеву. Еще через полчаса они вместе с Горбачевым поднялись в зал заседаний.
Горбачев ровным голосом произнес:
— Ну, вот на основе вашего выдающегося документа были сделаны не менее выдающиеся дополнения. И документ звучит так…
— К сожалению, появились некоторые формулировки, о которых мы не договаривались, — перебил его Ельцин.
— Что ж, давайте пройдемся по тексту. Основные принципы, — бегло начал перечислять Горбачев. — Первое…
— Тут нужно задержаться, Михаил Сергеевич, — еще до того, как кто-либо успел вставить реплику, вклинился Ельцин.
— Мы же договорились об этом, четыре часа дебатировали, — Горбачев почувствовал, что сейчас Ельцин вытащит «бомбу».
— Я понимаю, но мы провели разведочный разговор в некоторых комитетах Верховного совета… Большинство сходится на том, что все-таки не Союз, не конфедеративное демократическое государство, а конфедерация демократических суверенных государств.
— Об этом такие дебаты были, — Горбачев не собирался сдаваться. — Если аннулировать все, о чем тогда договорились, тогда нет смысла дальше идти. В этом вся соль…
— Тогда таким образом, — Ельцин захлопнул папку с проектом Союзного договора. — Учитывая, что у меня есть замечания еще по ряду статей и чтобы их не обсуждать, я при парафировании прилагаю протокольное заявление.
«Мы замордовали страну»
— Если Россия занимает такую позицию заранее, как же двигаться вперед? — Горбачев пытался включить в дискуссию других участников заседания, но остальные молчали. — Только-только мы сообщили всему миру и народу — и все опять вверх ногами?
— Мы парафируем с учетом наших замечаний, — Ельцин вновь взмахнул несколькими заготовленными листочками, но так сильно, что с них слетела скрепка. — И я думаю, что это нормальный путь, а на Верховном совете будем отстаивать ту часть, которая нами уже была пройдена.
— Давайте нашу позицию им представлять, Борис Николаевич, — настаивал Горбачев. — Будем сохранять государство, как договорились, в конфедеративной форме или отказываемся от того, о чем договорились? Тогда действительно, что же мы за люди, что мы за деятели?
— Мы не отказываемся — конфедерация суверенных демократических государств, — Ельцин делал вид, что не видит разницы между конфедеративным государством и конфедерацией государств. — Да и с юридической точки зрения сформулировано неграмотно, поскольку конфедерация всегда является союзом государств, а не государством… — развивал логическое наступление Ельцин.
— А конфедеративное государство Канада со всеми атрибутами государства, со всеми властями, все конфедеративное, с огромной самостоятельностью провинций, с правительствами в провинциях?.. — привел контрпример Горбачев.
— Я предлагаю вариант, Михаил Сергеевич, чтобы действительно по каждому пункту не возвращаться… — Ельцин понял, что на государственно-правовом поле ему юриста Горбачева не переиграть.
— Какой вариант?
— Я парафирую и приложу протокольную запись к некоторым статьям…
— Президент России против того, чтобы сохранять государство, даже конфедеративное?.. — Горбачев обращался даже не к Ельцину, а ко всем собравшимся.
— …Там есть и другие замечания, но это самое принципиальное, — невозмутимо закончил Ельцин, не обращая внимания на риторический вопрос Горбачева.
— Полагаю, о предложении Бориса Николаевича следует подумать, — присоединился к диалогу двух риторов-противников Ниязов. — Суть здесь не меняется, мне кажется…
— Меняется, — резко отреагировал Горбачев. — Государства нет союзного. Или — или! Или союз государств, или союзное государство. Принципиально разные конструкции.
— У нас в парламенте тоже такое настроение, чтобы не парафировать проект Союзного договора до того, как его обсудят в комитетах, — поддержал Ельцина короткой репликой Каримов.
— Тогда надо опубликовать, не парафируя, либо парафировать рабочими группами, а не на уровне глав государств, — принял пас Каримова Ельцин.
— Если мы выйдем с заседания, не парафировав договор, то это будет иметь тяжелые последствия, — жестко отчеканил Горбачев. — Тем более мы замордовали страну тем, что никак не можем занять какую-то позицию в отношении судьбы государства.
— Давайте внесем на верховные советы тот вариант, который у нас имеется, — Ельцин голоса не повышал. — Но без парафирования.
— Как это — без парафирования? — возмутился Горбачев. — Мы согласны его вносить или нет?
— Вносить — согласны, но парафирование уже означает, что Союзный договор можно подписывать… — Ельцин, видимо, понял, что рано проговорился, и быстро переформулировал мысль: — Что за парафирование перед обсуждением на верховных советах?
— Парафирование одно означает — что главы государств будут отстаивать этот документ, — Горбачев не заметил или сделал вид, что не заметил проговорки.
— Ну мы и будем отстаивать, — Ельцин отбивался короткими фразами.
— Если сейчас главы государств начинают крутить-вертеть, то это означает, что они хотят себе зарезервировать ходы… — в общем-то верно выразил Горбачев суть дела.
— В прошлый раз так было, и ничего не случилось… — Ельцин оборвал себя, ведь в прошлый раз и случилось — случился путч.
— Парафирование, Борис Николаевич, одно означает: что мы все договорились входить единым документом, — Горбачев взял в руку авторучку. — Парафирование — это такая штука, две буквы ставятся: первая — от имени, вторая — от фамилии…
Букет неожиданностей
— Еще один принципиальный вопрос, — продолжал Ельцин. — Парафирование без Украины — бесполезное дело. Тогда Украина примет решения, которые сразу развалят Союз. Стоит им принять решение о своей национальной валюте — и все, мы кончились.
— Тут даже и Украина…
— Ну уж по Украине вы никаких гарантий дать не можете, — перебил Горбачева Ельцин.
— Никто не дает гарантий, Борис Николаевич, вы и по России не можете гарантировать, — язвительно, но ровно ответил Горбачев.
— А что такое Союз без Украины? Я себе не представляю. Если они называют 1 декабря, то давайте и дождемся их референдума 1 декабря, — наступал Ельцин.
— Сформулируйте свое предложение, Борис Николаевич. Окончательно, чтобы было ясно.
— Сделаем протокольное заявление и подпишем его.
— То есть вы на этом настаиваете? — и тут Горбачев отбросил дипломатию. — Ну, ей-богу, я уже все… Кто-то сказал: «Горбачев себя исчерпал», — процитировал какую-то газетную публикацию Горбачев. — Наверное, и у вас такое мнение. Давайте тогда вы сами договаривайтесь, а я стою на своем. Вот с этим согласен и буду работать, а дальше — нет. Не хочу себя связывать с хаосом, который последует за этой расплывчатой позицией. Это просто будет беда. Если у кого-то есть замыслы обойтись без Союза, надо прямо и говорить. А то ведь так: все говорят — Союз, Союз… А как только подошли к подписанию и сохранению государства, так начинаются маневры.
— Михаил Сергеевич, — перешел в наступление Шушкевич, — давайте только до конца продумаем, чтобы не было букета неожиданностей.
— Вот именно! — воскликнул Горбачев.
— Моя точка зрения такова, — продолжал Шушкевич. — Мы не имеем категорических замечаний по тексту договора. Но работа не закончена. Через десять дней мы в состоянии парафировать этот договор. Все. И дать его на ратификацию. И я вам гарантирую, что парафированный здесь мною договор через десять дней будет ратифицирован, либо я уйду в отставку. Я убежден в этом.
— А я думаю, — грустно ответил Горбачев, — что вы протаскиваете идею о том, чтобы угробить наше союзное государство. Вы берете на себя такую ответственность… Вам тяжело потом будет нести ее. У меня все, откровенно говоря, вызывает глубокую грусть. Глубокую! И разочарование. Разочарование! Как собираетесь вы вести дела, как осуществлять реформу, не знаю, если будете создавать вашу богадельню, в которой ни о чем не договоришься? И все будут в дерьме захлебываться, и замордуете общество…
* * *
Через час будет самая трудная его пресс-конференция в Ново-Огареве, после которой все средства массовой информации сообщат, что Союзный договор не парафирован. А через десять плюс десять обещанных Шушкевичем дней будет подписано и ратифицировано минское соглашение. Еще через несколько дней сам президент Горбачев уйдет в отставку, но не Шушкевич (наверное, он уже не будет столь убежден в необходимости такого шага, как сейчас в Ново-Огареве). Ничего этого большинству из участников заседания пока не известно. Но у Горбачева словно бы максимально обострился дар предвидения. Его реплики, прочитанные сегодня задним числом, наводят на такую мысль:
— Придут силы, — сказал он, — которые три строчки всего запишут: «Отменить все законы и Конституцию и взять власть непосредственно на себя». Неужели вы не чувствуете, как обстановка разворачивается?..
Как в воду глядел. В минском соглашении прекращалось действие всех советских законов, включая Конституцию, а также расформировывались союзные органы власти. Только вот подписали это соглашение как раз те, кому он это сегодня говорит.
Интересно, что еще в июне, обсуждая формулировку одной из статей проекта Союзного договора, Лукьянов спросил Кравчука:
— А что если завтра на основе договора, заключенного Украиной с какой-нибудь другой республикой, будут приняты санкции против Союза?
— Никогда не будут, — категорично ответил Кравчук, — никогда Верховный совет Украины не примет такого решения.
Не прошло и полгода, и против Союза была принята самая сильная санкция — Союз распущен."
Книга Юрия Батурина готовится к выходу в издательстве «Молодая гвардия»
|
