|
“Добро можно сделать только из зла.
Потому что его больше не из чего сделать”.
Роберт Пенн Уоренн
Съезд побежденных
Это был странный форум народных депутатов СССР.
Михаил Сергеевич Горбачев со словами: “Вот народ удивится!” — выпил водки и предложил доклад не делать, а сразу перейти к его обсуждению. В прениях экономист Николай Шмелев рассказал анекдот, Ролан Быков спел народные куплеты, отражающие экзистенциализм русского характера. Иосиф Кобзон порадовал всех былью про летчика-героя Кожедуба, после которой зал еще пару минут отходил от смеха.
Все это веселье проходило в гостиной “Общей газеты” по инициативе Егора Яковлева и называлось “Вневременной чрезвычайный съезд народных депутатов СССР”, посвященный одной из годовщин того, настоящего форума.
Многих из пришедших в гостиную “ОГ” или приславших остроумные телеграммы приветствия уже нет в живых. Может, поэтому я часто пересматриваю эту видеозапись. Вот они — живые, умные, самоироничные: Галина Старовойтова, Александр Яковлев, Святослав Федоров… И над тем веселым залом уже тогда горьковатый привкус печали: мир, который они хотели построить, не получился.
Почему?
Ответ был дан тогда и там же.
Знакомой всем морской походочкой Гавриил Харитонович Попов поднимается на подиум, отодвигает рюмку и придает “пиру духа и плоти” четкое смысловое толкование:
“Мы можем поздравить друг друга лишь с тем, что наша национальная бюрократия стала наконец-то свободной. Она сбросила с себя массу ограничений, которые мешали ей жить в советское время. Если искать в обществе слой, который получил от перестройки больше всего и воспользовался свободой эффективнее других, то это наша доблестная бюрократия.
Поэтому, если бюрократы устроили свою жизнь, значит, нам надо как-то устраивать свою. Сложность будет лишь состоять в том, что мы должны устраиваться на началах, прямо противоположных тем, на которых устроились они”.
Все слегка притихли. Повестка дня — “За что боролись?” — вроде себя исчерпала.
“Вот за что я люблю Попова…” — нашелся Михаил Сергеевич. Но, кажется, поспешил: Гавриил Харитонович начал про ошибки в перестройке. Горбачеву ничего не оставалось, как защититься: “Только поменьше юмора!”
Но мышление ученого Попова таково, что даже юмор для него — предмет исследования чего-то большего. Пример — его анализ книги “Похождения бравого солдата Швейка”.
Когда Гавриил Харитонович на примере повести Гранина “Зубр” и романа Бека “Новое назначение” помог многим понять, что же такое административно-командная система, это было логично — серьезный ученый комментирует серьезную прозу. То же самое позже было со спектаклем “Шарашка” по Солженицыну, с другими премьерами, когда он из произведения извлекал прежде всего значимый общественный смысл.
А тут вдруг Швейк, по поводу которого Попов задается почти детским вопросом: уж не идиот ли главный герой?
Анализируя самые смешные эпизоды, он подводит к тому, что все-таки перед нами обычный, нормальный человек: “ростом ниже среднего, черты лица обыкновенные, нос обыкновенный, глаза голубые, особых примет нет...”, для которого мир таков, что “самое лучшее — выдавать себя за идиота”.
То есть диагноз Попова волнует. Но уже не применительно к Швейку, а к окружающей его действительности. Эту идиотскую, агрессивную к личности среду можно назвать, скажем, Австро-Венгрией.
Но можно и иначе.
“Пока существуют бюрократические тоталитарные государственные машины с их убедительно доказанной Гашеком тенденцией к идиотизму, пока сохраняются многомиллионные массовые армии с еще большими тенденциями к бюрократическому идиотизму — рассказы о похождениях Швейка не утратят своей актуальности”.
Это мог написать только системно мыслящий человек, взявшийся рушить систему. Ту, которую он считает губительной для страны, общества и личности.
“Легче всего договориться с самим собой”
Первые волны надвигающейся революции лично у меня остались в памяти павильоном “Животноводство” на ВДНХ образца 1989 года. В центре арены для демонстрации скота тогда восседал президиум “Московского народного фронта”. О, что за личности составляли эти пестрые движения!
“Волны революции и годы переломной эпохи на год-два, а то и только на месяцы выносили на сцену нашей истории массу новых людей. Многие из них мелькнули и исчезли. Другие активно проявляли себя год за годом”, — писал он.
Позже оказалось, что активность еще не означает единство взглядов и целей. Пройдет совсем немного времени, и одни энтузиасты перемен почему-то станут сторонниками ГКЧП, а другие — защитниками Белого дома. Позже они разделятся иначе — на ревнителей Конституции и приверженцев “Указа 1400”. И так далее…
“Человек текуч”, — говорил Достоевский. Утверждать, что Гавриил Харитонович Попов в этом смысле являл собой нечто застывшее, глупо. Его принципам лучше всего отвечал ехидный афоризм крутого характером поэта Г.Поженяна, завещанный Григорию Михайловичу отцом, “врагом народа”, когда того уводили в сталинскую тюрьму: “Григор, запомни! Легче всего договориться с самим собой”.
За свою сознательную политическую жизнь Попов, похоже, с собой договариваться так и не научился. В 20-ю годовщину прихода Горбачева к власти он выступал по Би-би-си, где так обрисовал достигнутое: “Мы пошли самым худшим путем из возможных, мы достигли худшего из возможных результатов, но если бы 20 лет назад я мог видеть будущее, все равно пошел бы этим путем. Другого просто нет”.
Потом другая радиостанция, и какой-то слушатель, голоском следователя: “Скажите честно, в августе 91-го кто дал команду о снятии памятника Дзержинскому и разгроме ЦК партии?”
“Да я и скомандовал, — простодушно сказал Попов. — И нисколько в этом не раскаиваюсь. Потому что понимал — в России есть правило: назад покойников не носят”.
В следующем интервью добавил, что, отдав эту команду, очень ждал из здания ЦК звонка от своих соратников, что означало бы точное начало кончины КПСС.
Только помнят ли об этом тогдашние соратники и как оценивают сегодня тот далекий август, когда видят, например, бывшего члена ГКЧП, получающего орден от нынешней власти?
Впрочем, на то она и власть, чтобы выбирать себе любимых героев.
Не столь за власть обидно, сколь за доблестную отечественную интеллигенцию, увы, не утратившую волшебную способность к истовым и внезапным коллективным прозрениям. За некоторых властителей дум иногда в последнее время просто боязно — мудрость государственных решений начинает озарять их так быстро и неотвратимо, что они плохо справляются со своим лицом. От чего оно застывает в столь непреходящем восторге, что это может испугать даже того, кому адресовано это неподдельное чувство.
В этом смысле Попов совершенно отдельный российский интеллигент, лишенный способности к коллективным озарениям и хоровому пению. Вот почему он с одинаковым успехом раздражает прогрессистов и консерваторов, либералов и государственников, националистов и космополитов.
Иногда все перечисленные группы объединяются. Их сплачивает дерзость тех вызовов общепризнанному мнению, которые наш герой себе позволяет.
Насчитал три войны
Так случилось, когда накануне 60-летия Победы Гавриил Харитонович начал публиковать в прессе главы своей книги “Война и правда”. Из отрывков следовало, что у Попова не только особое мнение о войне. Самих войн оказалось у него целых три.
По его логике, первая вызревала в государстве Сталина задолго до 1941 года. Режим, основанный на идее мировой экспансии, не мог развиваться иначе. В грядущую катастрофу “были вложены все деньги, полученные от НЭПа. На нее работала вся индустриализация”. Тем не менее, как пишет Попов, “система Сталина была разгромлена в первые 6—9 дней войны”. На что “вождь народов” интимно поведал своим сатрапам: “Все, что нам оставил Ленин, мы просрали”.
Поэтому вторая война была действительно Великой Отечественной — народ защищал себя. Наконец, третья война — “когда Сталин перешел границу СССР и начал захватывать страну за страной”.
Главными трофеями трех сталинских войн Попов считает продолжившийся в СССР тоталитарный режим и захваченные страны Европы.
Хорош подарочек системно мыслящего профессора — к юбилейной дате!
Тут уж набросились все — от сталинистов до толкиенистов. Эмигранты, не выдержавшие советского режима, — и те строчили по нему из канадско-американского далека с яростью фронтовых особистов. Под сомнение ставили даже не книгу, а Попова в целом. Какой-то неистовый комментатор кипел даже от искреннего признания Гавриила Харитоновича: “С должностью мэра Москвы я не справился”.
Одни давили на цинизм и кощунство, другие ловили в текстах исторические оплошности, третьи просто источали сарказм, называя Гавриила Харитоновича “ученым греком”. Спасибо, что не грузином…
А действительно, профессор, нельзя было подождать, пока отгремят салюты?
“Честно говоря, я давно писал эту работу и не собирался ее сейчас именно публиковать. Думал спокойно закончить. Поторопился потому, что в ходе подготовки к юбилею стали повторяться все пропагандистские стереотипы. Не желают видеть правду…”
Какая правда, когда задето давно канонизированное историческое прошлое!
Из проекта постановления Госдумы, предложенного коммунисткой Плетневой: “Задавшись целью очернить славные страницы нашей истории, автор, а с ним и редакция газеты “Московский комсомолец” расчетливо наносят удар по патриотическим чувствам людей, ущемляя их законное право гордиться своими героями, дискредитирует высокий гуманистический характер немеркнущего в веках подвига советских солдат и офицеров, принесших Европе освобождение от фашистского ига”.
Заканчивался “патриотический” документ обращением в Генпрокуратуру. Слава богу, нашлись трезвые головы и бумаге хода не дали.
Когда Попова выпытывали на этот счет, он отвечал: “Меня нисколько не удивляет, что коммунисты или сталинисты протестуют. Если не испугали их танки на улицах Москвы, разве мне страшны заявления с трибуны Думы! Я знал, на что иду… И ветеранов я не оскорблял. Мой долг перед погибшими именно в том, чтобы разобраться — за что они воевали и погибли. Да, за свободу страны, но одновременно сохранили режим, который надо было, как считает Солженицын, на другой же день после войны похоронить…”
Опять он не в струю!
Ну, ладно, прошлое. Он же и настоящее пытается по-своему объяснить. И постоянно все усложняет. Взять хотя бы национальный вопрос.
“Русский народ утрачивает позиции лидера в многонациональной стране”, — говорит он, и тем, кто бегает по городам с лозунгами “Россия для русских”, уже кажется, что это он им подмигнул. “Кто бы что ни говорил, и в царские, и в советские, и в перестроечные времена он (русский народ. — Ю.С.) был носителем культуры и свободы” — и вот уже национал-патриоты чешут репу, недоумевая, куда же профессор клонит. “А сегодня какие привлекательные образцы мы предлагаем? Замерзающие города и вертикаль власти? Если те же чеченцы бунтуют, значит, они не видят для себя перспектив в России” — тут уже нашим радетелям этнической гигиены и вовсе тревожно. А вывод: “Россия существует лишь при наличии объединяющей духовной силы в лице интеллигенции. Только бюрократия и армия не могут сохранить единство страны”. Такой вердикт способен испортить настроение как фашиствующим маргиналам, так и трепетной власти.
* * *
Вот такой он, отдельный от всех. Я уж подумал, может быть, в нем засели гены еще той, греческой демократии, улучшенные позже ветрами казачьих степей? Имя Гавриил означает “посланник”. А еще так звали одного из трех самых чтимых в христианстве архангелов.
Однажды президент Международного университета Гавриил Попов спросил коллег: “В чем главное преимущество частного образования перед государственным?” И сам же ответил: “В свободном постижении всего”.
Уж он-то в свои семьдесят знает, чего это стоит.
Гавриил Харитонович, с юбилеем вас. Новых побед вам, новых свершений, талантливых учеников и новых книг.
|
