|
Трудно поверить, но для подавляющего большинства российских обывателей еще каких-то двадцать лет назад Чечня если и существовала, то далеко на периферии повседневной жизни. Сегодня в представлениях россиян Чечня и чеченцы стоят особняком даже на фоне в целом неспокойного Северного Кавказа. Год назад, отвечая на вопрос ВЦИОМа: «К каким нациям вы испытываете раздражение?» — 23% респондентов назвали кавказцев, а 8% — отдельно чеченцев. Несложно заметить, что образ Чечни и чеченцев для значительной части обывателей несет в себе, увы, негативный заряд. Во многом этот образ состоит из смеси дремучих предрассудков и мифов, отчасти навязанных валом негативной информации в СМИ, появившейся в связи с чеченской войной, терроризмом и чеченской оргпреступностью и падающей на все более «унавоженную» почву растущих в России национализма и национальной нетерпимости. Отчасти — такими же мифологизированными представлениями чеченцев о самих себе. Сегодня эти мифы чрезвычайно трудно развенчивать. Как известно, идеи, завладевшие массами, становятся реальностью. После националистической революции Джохара Дудаева, через десять лет после начала катастрофической и для чеченцев, и для русских войны перед нами совсем другой чеченский народ, нежели 20 лет назад. Тем не менее попытаться понять происхождение этих мифов полезно. Возможно, так мы лучше поймем друг друга. Потому что куда ж нам друг от друга деваться...
Казбич и другие
Миф первый: чеченцы — прирожденные бандиты. В таком представлении о чеченцах нет ничего нового. Демонический образ горца-разбойника был создан по романтическим лекалам еще великой русской литературой XIX века и надолго завладел умами русского общества.
Развенчивая его, Лев Толстой писал в своих «Казаках»: «Никаких здесь нет бурок, стремнин, Амалат-беков (герой популярного в то время романа А.А. Бестужева-Марлинского. — «Профиль»), героев и злодеев… Люди живут, как живет природа: умирают, родятся, совокупляются, опять родятся, дерутся, пьют, едят, радуются и опять умирают».
Согласно этому же мифу, разбой был для горцев чуть ли не основным источником пропитания. Дескать, в горах хлеб не родится, поэтому все необходимое им приходилось добывать (воровать) у соседей. Между тем мало кто знает, что именно Чечня снабжала хлебом весь имамат Шамиля. Почва равнинной Чечни, которую чеченцы начали осваивать в XVIII веке, — одна из самых плодородных на Кавказе и может сравниться лишь с кахетинской.
Набеги же устраивали все без исключения кавказские горцы, а не только вайнахи. Набег был инструментом социализации молодежи, давал ей возможность повысить статус в обществе, а также помогал отточить свое искусство воина. Дело в том, что у большинства кавказских горцев так и не сложилась жесткая сословная структура. Отвага, проявленная в военном походе или набеге, соответствие идеалу джигита могли возвысить любого. При этом разбой исключительно ради наживы (а не ради геройства как такового) рассматривался ими как дело постыдное, достойное наказания.
Что же касается появления на Северном Кавказе профессиональных разбойников — абреков, то, по мнению российского этнографа и историка Владимира Бобровникова, оно было связано с глубокими изменениями, происшедшими в горском обществе после установления русского господства и «замирения» Северного Кавказа. В абреки пошли те, кто не вписывался в насаждаемые русской администрацией порядки, — остатки молодежных военных союзов, выселенные со своих земель немирные горцы, а также стремительно терявшие влияние представители горской знати. То есть маргиналы.
Новую жизнь в миф о чеченцах, как о народе, склонном к криминалу, вдохнули в конце 1980-х — начале 1990-х годов. С одной стороны, пришедшие в начале 1990-х к власти в Чечне националисты активно эксплуатировали образ абрека — как воплощение якобы «национального характера» и борца за свободу (последнее утверждение, видимо, было почерпнуто из Большой советской энциклопедии). Полевые командиры 1990-х (кто сознательно, кто нет) стали рядиться в одежды реальных и мнимых «борцов за независимость Чечни». К слову, в основе идеологии нынешнего чеченского режима (Рамзана Кадырова) тоже лежат отнюдь не обычное горское право и не ислам, а именно абрекские идеалы. Как они были поняты (или придуманы) во время чеченской катастрофы 1990-х годов.
С другой — в это же время образ чеченца-бандита закрепляется в обывательском сознании россиян. Не в последнюю очередь из-за того, что на этот период приходится расцвет чеченской оргпреступности. Российские власти между тем сами расчистили ей дорогу. Руководивший МВД в конце 80-х годов «прораб перестройки» Бакатин ввел «режим невмешательства», который не позволял милиции вмешиваться в любые связанные с бизнесом дела. При этом продолжала действовать старая советская доктрина, согласно которой в СССР организованной преступности (тем более этнической), как и секса, не было. Поэтому не было и никакой системной борьбы против зарождающихся ОПГ. К тому же во многом «благодаря» стараниям российских генералов, а еще конкретнее — при их непосредственном коррупционном содействии в Чечне осталось большое количество оружия, которым активно пользовались не только боевики в самой мятежной республике, но и чеченские бригады в Центральной России.
Чеченская группировка впервые появилась в Москве в 1987 году и сразу же заслужила репутацию беспредельщиков, не признающих авторитетов и старые воровские понятия. На воровской сходке, состоявшейся в 1988 году в санатории «Дагомыс», отсутствовали только представители чеченской ОПГ, которые заявили, что возьмут свое сами. В результате чеченские ОПГ действительно смогли потеснить славянские бригады.
Неконтролируемый разгул чеченской преступности приходится на 1991—1995 годы. Помимо традиционно криминальных секторов, таких как проституция и торговля наркотиками, чеченские ОПГ активно внедряются в гостиничный бизнес (корреспонденту «Профиля» довелось побывать лично в другой крупной гостинице, один из номеров которой использовался чеченскими братками как оружейная комната). В сфере их интересов оказались также игорный бизнес и розничная торговля нефтепродуктами. Другой статьей дохода был черный рынок оружия. Доля чеченской мафии на нем доходила, по оценкам милицейских генералов, до 50—70% в зависимости от региона. Кроме того, чеченскую мафию все активнее интересовал крупный российский бизнес. Наибольшую активность она проявляла в следующих отраслях:
— банковский бизнес и внешнеэкономическая деятельность;
— сырьевой сектор, в частности торговля нефтью и лесом;
— некоторые предприятия ВПК, реализация за рубежом армейского вооружения и стратегического сырья.
Решающую роль в становлении чеченской оргпреступности сыграл приход к власти в Чечне Джохара Дудаева и фактический выход республики из-под юрисдикции России. Зная, что из Чечни «выдачи нет», бандиты могли чувствовать себя неуязвимыми.
Именно чувством безнаказанности, а вовсе не национальными особенностями вайнахов, объяснялась особенная, даже на фоне других славянских и этнических бригад, отмороженность чеченских братков. Свой отпечаток на их поведение наложили войны — грузино-абхазская, а затем и начавшаяся русско-чеченская. Эта «школа» вызвала появление в Чечне значительной прослойки людей, ценивших чужую жизнь не дороже стоимости патрона.
«В 1990-х, разговаривая с одним из не последних чеченских бандитов (он занимался переводом грязных денег в легальный бизнес), я спросил: почему у вас бойцы такие отмороженные? — вспоминает оперативник, стоявший у истоков питерского РУБОП. — Это что, у вас культура такая? Ответ меня обескуражил: «Если бы они попытались так себя вести дома, то не прожили бы и пятнадцати минут. И вообще, я не понимаю вас, русских, как вы можете это терпеть?» К слову, мой собеседник был выпускником филфака МГУ и знал русскую литературу так, как мне и не снилось».
Высокие технологии
В формировании стереотипного представления о чеченцах как о бандитах свою роль сыграл и один из самых громких финансовых скандалов начала 1990-х годов, связанный с фальшивыми авизо.
Авизо — это документ, применяемый кредитными организациями и их учреждениями для учета взаимных расчетов. Для перевода некой суммы с одного счета на другой банк-отправитель присылал по телетайпу в местное подразделение Центробанка, обслуживающее получателя, специальное сообщение. В этом сообщении с помощью кодов и паролей зашифровывалась информация о том, на какой счет и какую сумму необходимо перевести.
Стоит отметить, что первыми освоили эту технологию отъема денег у государства отнюдь не чеченцы. Переход к рыночной экономике после развала СССР пробудил ото сна множество махинаторов, многие из которых потом стали весьма заметными деятелями политической и общественной жизни страны. Тогда же взошла звезда таких деятелей, как, например, нынешний президент игорного холдинга Ritzio Entertainment Group и бывший председатель правления банка «Национальный кредит» Олег Бойко или небезызвестный Александр Смоленский, бывший глава банка «Столичный».
Поскольку действовавшая в ЦБ система переводов была весьма неповоротливой, выкачивать наличность из неокрепшей российской финансовой системы не представляло большого труда. Нужные коды и пароли добывались подкупом или через «полезных знакомых», после чего мошенники отсылали фальшивые авизо в подразделения ЦБ и получали несусветные суммы на счета подставных фирм-однодневок. Естественно, практически мгновенно эти фирмы бесследно исчезали.
Однако поистине грандиозный масштаб махинации с авизо приобрели после того, как эту схему облюбовали представители чеченских ОПГ и незаконного дудаевского режима. В результате эта афера осталась в памяти народной как «чеченские авизо». По данным МВД, за 1992—1994 годы из девяти банков Чечни поступило 485 фальшивых авизо на общую сумму 1 трлн. рублей. Несколько лет назад следственному комитету при МВД вроде бы удалось раскрыть деятельность группы мошенников, в состав которой входили Хусейн Чекуев, Шаман Зелимханов и Али Ибрагимов. Только на их «лицевом счете» около 3 млрд. рублей. Всего же по фактам мошеннических действий было возбуждено 250 уголовных дел и выявлено 2,5 тыс. фальшивых авизо на сумму более 270 млрд. рублей. Масштабы деятельности впечатляли. Джохар Дудаев даже как-то признался, что, дескать, отправлял разные бумажки, а «взамен мне привозили самолеты с мешками денег». На самом деле эти операции лишь внешне походили на нехитрое жульничество. По мнению специалистов, подобные операции готовились долго и тщательно. К тому же без ведома высокопоставленных чиновников от финансов явление вряд ли приняло бы такой размах.
В 1995 году прошла информация о том, что МВД расследует деятельность близкой к братьям Черным компании Trans-CIS, заработавшей свои первые деньги через банки-пустышки в Чечне. Однако позднее выяснилось, что архивы Центробанка в Грозном были целенаправленно уничтожены в ходе первой чеченской войны. В конце концов уголовное дело №81015/81664 (о «чеченских авизо») зашло в тупик. На скамье же подсудимых, как и ожидалось, оказались мелкие сошки, а не крупные махинаторы...
Кошмар, связанный с чеченскими ОПГ, прекратился в середине 90-х (примерно в 1995 году, хотя в некоторых российских городах он продолжался несколько дольше). Причем решающую роль в разгроме чеченской мафии сыграли... сами чеченцы. Команду «фас» получили чеченцы, не поддержавшие дудаевский режим. В обмен на это руководство страны обещало не трогать принадлежащий им легальный бизнес. По стране прокатилась волна кровавых разборок, на которых соплеменники выясняли, быть или не быть чеченской мафии. Милиция же благоразумно стояла в стороне, изредка подбирая «подранков».
Всего за три года с засильем чеченских ОПГ было покончено. Но осадок, особенно у склонных к национализму обывателей, остался.
Под зеленым знаменем
Миф второй: чеченцы — истовые мусульмане. На самом деле распространение ислама в Чечне началось лишь в ХVI веке и по сравнению с соседним многонациональным Дагестаном шло трудно. В полном смысле слова Чечня стала исламской лишь при имаме Шамиле, то есть к середине XIX века. Однако, даже находясь в составе имамата, вайнахи очень болезненно воспринимали попытки Шамиля навязать нормы шариата в полном объеме, что в конечном счете вкупе с недовольством авторитарными повадками и привело к его падению. Его не только разбили русские войска, но и предали соплеменники.
Заметный отпечаток на чеченский ислам наложили также суфийские братства, которые появляются здесь в конце XVIII века. Как и на многих других территориях, находящихся на периферии исламского мира, в Чечне суфизм впитал в себя и переработал многие местные поверья. Этим, в частности, объясняется то обстоятельство, что попытки насадить «чистый» ислам в масхадовской Ичкерии чуть было не привели к вооруженному внутреннему конфликту.
Характерно, что деятели, стоявшие у истоков ичкерийской независимости, были людьми, по большей части, неверующими. Известна, например, анекдотическая история, как Дудаев поручил разработать новую концепцию возникновения ислама — дескать, учение Пророка не могло возникнуть в бесплодной аравийской пустыне, а раз так, то оно возникло в цветущей Чечне.
От имамата к Ичкерии
Миф третий: чеченцы ненавидят русских и всегда стремились к независимости. Впервые вайнахи соприкоснулись с русскими в XVI веке, когда в предгорьях Чечни обосновались терские казаки, вступившие с местными жителями в сложные отношения дружбы-вражды. Лев Толстой замечал: «Казак менее ненавидит джигита-горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу, но который закурил табаком его хату… Лучшее оружие добывается от горца. Лучшие лошади покупаются и крадутся у них же».
До ХVIII века русским и чеченцам было попросту нечего делить. Они активно торговали и даже воевали вместе против кочевников-ногайцев. Все изменилось после прихода на Северный Кавказ русского государства. Построенные русскими крепости сильно ограничили свободу передвижения горцев. В том числе они затрудняли «геройские» набеги.
Начались восстания, крупнейшее из которых, в 1785 году, возглавил Ушурма, принявший имя шейха Мансура. В его проповедях сопротивление колонизации впервые было объединено с газаватом — священной войной. Мансуру удалось выиграть несколько сражений, но после первых же неудач он лишился сторонников, бежал к туркам в Анапу и там был взят в плен русскими.
В имамате Шамиля Чечня играла роль основного поставщика хлеба и одной из главных баз (штаб-квартира имама долгое время находилась в Ведено). В то же время Чечня была не самой лояльной частью имамата, что доставляло Шамилю немало хлопот.
После его падения равнинные надтеречные земли вошли в состав Российской империи вообще без особых проблем. Горную Чечню удалось подчинить только после того, как был установлен контроль над Аргунским ущельем, и лишь ценой значительных уступок горцам со стороны царской администрации. Нельзя сказать, что чеченцы стали русскими подданными с радостью, однако за полвека, последовавшие после пленения Шамиля, в Чечне произошло всего два незначительных восстания — в 1864 году восстал суфийский шейх Кунта-хаджи, в 1877-м — имам Алибек Алдамов. Немало хлопот царской администрации доставляли профессиональные бандиты — абреки, самый знаменитый из которых, Зелимхан Харачоевский, 12 лет терроризировал всю Терскую область. Однако бандитизм вряд ли можно назвать организованным идейным сопротивлением империи. Его усиление было связано, скорее, с неуклюжими действиями русской бюрократии, которая так и не смогла обеспечить интеграцию обычного права горцев в правовую систему российского государства.
Зато среди чеченцев было немало тех, кто преданно служил России не за страх, а за совесть — от генерала 1812 года Александра Чеченского до офицеров Дикой дивизии, доблестно сражавшихся за Россию на фронтах Первой мировой.
Вопреки расхожему мнению чеченцы весьма благосклонно, по крайней мере на первых порах, встретили установление и Советской власти, которая обещала вернуть горцам отобранные у них земли. До 1927 года Советы не трогали шариатские суды и некоторые суфийские братства. На фоне крестьянской герильи в Центральной России или восстаний в соседнем Дагестане под руководством Нажмутдина Гоцинского и Узун-Хаджи Салтинского Чечня 1920-х годов выглядела сравнительно мирно.
Коллективизация, сопровождавшаяся уничтожением местной элиты, включая духовных лидеров, не оставила от этой идиллии камня на камне. Возобновились нападения абреков, возникали партизанские отряды. Власть тщательно скрывала, что их возглавляли не какие-то там кулаки, а недавние товарищи по партии, вплоть до секретаря ревкома Хасана Исраилова. Впрочем, Чечня и этим мало чем выделялась тогда на фоне других северокавказских республик: коллективизация встретила упорное сопротивление практически повсеместно. Однако настоящую мину под российско-чеченские отношения Сталину удалось заложить десять лет спустя. 23 февраля 1944 года он выслал всех чеченцев и ингушей — до 500 тыс. человек. Изгнание продолжалось 13 лет. Еще в годы войны 18-летний Ваха Алиев, добровольцем ушедший на фронт со школьной скамьи, писал Сталину: «Тысячи моих земляков остались лежать на полях сражений, а Вы назвали нас предателями. Мой народ никогда не простит Вам этого!»
И не простили. Причем не столько почившему в бозе Сталину, сколько ни в чем не повинным людям, переселенным в Чечню по приказу властей. Сразу после возвращения в республику ее коренных жителей начались выселения русских из занятых ими домов и даже убийства. Один из таких случаев в августе 1958 года вызвал массовые беспорядки в Грозном: жители требовали повторного выселения чеченцев. Конфликт удалось сгладить, но его причины не исчезли.
И даже несмотря на это, вплоть до конца 1980-х годов никакого чеченского национализма и сепаратизма как массового явления не существовало! Повстанцы 1920—1930-х годов в лучшем случае выступали под лозунгами восстановления имамата.
Наш дикарь
Миф четвертый: чеченцы — архаичное общество, в котором до сих пор сильны родоплеменные институты. И дореволюционная, и советская этнография предпочитала рассматривать чеченский этнос как некую данность, обладающую раз и навсегда присущим ей набором признаков. Представление о чеченцах как об архаическом народе — отсюда. При этом совершенно не принималось в расчет, что сами родоплеменные институты за последние 200 лет изменились до неузнаваемости, давно перестав быть несущей конструкцией чеченского общества.
Начать с того, что еще до прихода русских у северокавказских горцев родовые институты сосуществовали с институтом военных вождей. Успешный руководитель похода или набега мог, пусть на время, сосредоточить в своих руках огромную власть, опираясь на военные отряды, в которые входили выходцы из разных родов.
Кроме того, с распространением в Чечне в конце XVIII и в XIX веке суфийского ислама в вайнахском обществе заметную роль стали играть суфийские братства. Они не отменяли традиционный родовой уклад, однако существенно его деформировали.
Еще сильнее родоплеменные отношения запутала система военно-народного управления, сложившаяся на Северном Кавказе после окончания Кавказской войны. Пленив Шамиля, русские власти не стали уничтожать существовавшую в его имамате административную систему. Назначенные Шамилем наибы (наместники) сохранили власть и впоследствии верно служили России, участвуя в том числе и в подавлении антироссийских восстаний горцев. Постепенно вокруг них возникла собственная клиентелла, отношения внутри которой лишь отчасти соответствовали отношениям, сложившимся в рамках религиозных и родовых институтов.
Нечто похожее происходило и при Советской власти: партийная и хозяйственная номенклатура, пристраивая своих протеже, в последнюю очередь думала о том, к какому роду кто относится.
Стоит также напомнить, что основной ячейкой чеченского общества уже в XIX веке становится не род, а обычная малая семья. Причем в чеченской семье советского времени этнографы отмечают совсем немного специфических черт, которые отличали бы ее от миллионов других советских семей.
Представления самих чеченцев о тейповой структуре — во многом новодел 1990-х годов, возникший во время дудаевского националистического подъема. Полустертые воспоминания о традиционных родовых институтах были украшены многочисленными подробностями, почерпнутыми из квазинаучной националистической литературы. Именно этим, по всей видимости, объясняется существующая до сих пор путаница в представлениях самих чеченцев о количестве тейпов и их связях друг с другом, а также их пространные рассуждения о том, какие чеченцы «настоящие», а какие «ненастоящие».
То же самое относится и к нормам обычного права — адатам. Советская власть сильно перепахала традиционные представления чеченцев о праве. Неизменным оставался только калым. Никуда не делась и кровная месть — убийства по этим мотивам в 1970—1980-е годы занимали видное место в криминальных сводках по Северному Кавказу. Однако сам обычай к 1990-м годам изменился до неузнаваемости.
Во-первых, классическая кровная месть была не правом, как она воспринимается многими сейчас, а священной обязанностью родственников убитого. Во-вторых, обычное право жестко регламентировало, кто из родственников убитого кому из родственников убийцы может мстить. Звучащие же сегодня по телевизору заявления некоторых чеченских силовиков о том, что боевики, расстрелявшие их бойцов, теперь их кровники, с точки зрения обычного права полный абсурд.
Наконец, советскую Чечню в принципе сложно было назвать отсталой республикой. ЧИАССР была индустриальным центром Северного Кавказа, сравниться с ней могла лишь Северная Осетия, на территории которой было расположено несколько крупных оборонных предприятий. В 1991 году «Грознефтеоргсинтез» переработал 15 млн. тонн нефти. На Чечено-Ингушетию приходилось производство 90% авиационных масел в стране. Грозный был одним из основных поставщиков высококачественного авиационного топлива, нефтеаппаратуры, насосов, тракторных прицепов. Кроме того, здесь были три театра, филармония, краеведческий музей и музей изобразительных искусств.
Другое дело, что далеко не все чеченцы могли воспользоваться плодами модернизации в полном объеме. Экономика ЧИАССР почти официально делилась на русскую и чеченскую. В высокотехнологичных отраслях работали в основном русские (они составляли 80% рабочего класса республики). Чеченцев крайне неохотно брали на руководящие должности и на службу в органы правопорядка. Десяткам тысяч чеченцев приходилось калымить по всему Союзу. Чеченцы были слабо урбанизированы — лишь 41% из них, по данным переписи 1989 года, жили в городах (в среднем по СССР доля горожан составляла 73%). Грозный, судя теперь уже только по воспоминаниям беженцев, и вовсе был русским городом.
Однако говорить о том, что чеченцы были задвинуты на периферию советской цивилизации, — явное преувеличение. Джохар Дудаев стал командиром дивизии, Асламбек Аслаханов — генералом МВД, Саламбек Хаджиев — министром нефтеперерабатывающей промышленности.
Можно также вспомнить, что большинство известных полевых командиров 1990-х отнюдь не были безграмотными чабанами, имея за плечами хотя бы несколько курсов вуза, пусть и не самого престижного, а многие из них успели в советское время сделать неплохую карьеру по комсомольской линии.
В целом, как бы ни пытались доказать обратное идеологи дудаевского режима, чеченцы в конце 1980-х были самыми обычными советскими гражданами. Не без культурных особенностей, конечно. Но у кого их не было?
Этнограф Владимир Тишков в своей книге «Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны» приводит слова коллеги, который посетил Грозный летом 1992 года: «Чеченцы в полном разгуле... демонстрируют грубую силу, папахи стали больше носить, но в целом — совки совками».
Чтобы загнать их обратно в архаику, потребовалось 10 лет войны. И неизвестно, сколько времени понадобится, чтобы вернуть их обратно.
Что Чечня дала России? Что Россия дала Чечне?
Александр Проханов, писатель: «Чечня дала России Шамиля Басаева, который был мощнейшим фактором внутренней политики России. А Россия дала Чечне отца и сына Кадыровых, и Чечня получила возможность развиваться дальше посредством институтов власти».
Владимир Жириновский, вице-спикер Государственной думы: «Ничего хорошего, одна вражда».
Михаил Барщевский, полномочный представитель президента в Верховном и Высшем арбитражном судах: «Чечня дала России возможность осознания необходимости целостности страны, а Россия Чечне — осознание необходимости целостности нации».
Юрий Скуратов, президент фонда «Правовые технологии ХХI века», генпрокурор РФ в 1995—1999 годах: «Наверное, нет таких исторических весов, на которых можно было бы взвесить, кто кому дал больше, кто — дал меньше. К сожалению, для того поколения, которое сейчас выросло, Чечня стала именем нарицательным: и для матерей, которые потеряли в Чечне своих сыновей, и для представителей правоохранительных органов, и для простых граждан очевидно, что Чечня дала России долгую зубную боль, тысячи убитых и раненых. Поэтому сейчас — не самое лучшее время оценивать, что дала России Чечня… Между тем у всех нормальных людей простые чеченцы никогда не ассоциировались с теми бездарными политиками, от которых одинаково страдали и чеченцы, и русские, и представители других национальностей».
Николай Ковалев, председатель комитета Госдумы по делам ветеранов, директор ФСБ РФ в 1996—1998 годах: «Я вообще не понимаю и не принимаю такой постановки вопроса — Чечня изначально была территорией России. Мне не хочется отвечать и втягиваться в какую-то игру. Я считаю, что все беды, которые случились и с Чечней, и в целом с Россией, проистекают от политиков, которые стремились достичь своих личных корыстных целей. А что будет с народами, населяющими Российскую Федерацию, им было абсолютно наплевать».
Анна Горбашова, Владимир Рудаков
Наиболее влиятельные фигуры в чеченской диаспоре
Муса Бажаев — владелец компании ОАО «Группа Альянс», состояние оценивается в $350 млн.
Умар Джабраилов — заместитель председателя комитета Совета Федерации по международным делам, представитель Чеченской Республики в СФ. Состояние, по разным оценкам, — от $35 млн. до $50 млн.
Доку Завгаев — бывший первый секретарь республиканского комитета КПСС ЧИАССР. В настоящее время — гендиректор МИД России.
Асламбек Аслаханов — советник президента РФ по проблемам Северного Кавказа.
Саламбек Хаджиев — вице-президент Торгово-промышленной палаты РФ, член-корреспондент РАН. По разным оценкам, состояние — от $450 млн. до $550 млн.
Руслан Хасбулатов — экс-председатель Верховного совета РСФСР.
Бислан Гантамиров — бывший вице-премьер Чечни и бывший мэр Грозного.
Малик Сайдулаев — владелец концерна «Милан» и лотереи «Русское лото», состояние оценивается в $500 млн.
Муса Умаров — представитель парламента Чеченской Республики в Совете Федерации.
Рейтинг составлен по результатам опроса экспертов: Адама Алханова, председателя комитета правительства Чеченской Республики по делам внутриперемещенных лиц; Апти Алаудинова, начальника ОБЭП Чеченской Республики; Хусейна Бейбулатова, бывшего вице-премьера непризнанной Ичкерии; Адуллы Истамулова, президента Центра стратегических исследований и развития гражданского общества на Северном Кавказе «СК-стратегия»; Тимура Алиева, главного редактора газеты «Чеченское общество» (Грозный).
|
