|
В начале июня, реагируя на обращение группы ученых РАН, Комиссия Общественной палаты РФ по общественному контролю за деятельностью правоохранительных органов, силовых структур и реформированием судебно-правовой системы обсуждала проблему так называемых «шпионских процессов». По сообщениям информационных агентств, более года назад об этой проблеме говорил с президентом Путиным Уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Лукин. На обращение Лукина президент наложил резолюцию: «Патрушеву. Разобраться». С тех пор ничего не изменилось. Интерес Общественной палаты заставил защитников российских ученых, обвиненных в шпионаже, надеяться, что дела, в частности Игоря Сутягина и Валентина Данилова, могут быть пересмотрены.
В середине марта Уполномоченному по правам человека при Европейском суде Павлу Лаптеву пришли вопросы по жалобе № 30024/02 «Игорь Вячеславович Сутягин против России». Это значит, что рассмотрение жалобы российского ученого вступило во вторую стадию — стадию коммуникации или переписки. Со времени подачи основной жалобы в Страсбург прошло чуть менее четырех лет.
«Европейский суд по делу Сутягина задал 20 вопросов правительству РФ. Вопросы очень серьезные, касаются, например, законности коллегии присяжных, которая вынесла обвинительный вердикт, справедливости и беспристрастности судебного процесса по этому делу и многого другого. Если Европейский суд признает, что разбирательство не было справедливым, то дело должно быть рассмотрено заново, с новой коллегией присяжных», — объясняет адвокат Анна Ставицкая.
К сожалению, сегодня никто не берется предсказать, сколько времени пройдет между коммуникацией и вынесением решения Страсбургского суда по существу. Сутягин между тем находится в заключении уже седьмой год. В ноябре прошлого года его неожиданно перевели в колонию строгого режима ФГУИК-1 в Архангельске. Депутат Владимир Рыжков послал запрос во ФСИН (Федеральную службу исполнения наказаний). Ему ответили: «Перевод осуществлен из соображений безопасности».
В удмуртской колонии, Игорь работал в библиотеке, выпускал газету для заключенных, в архангельской же колонии он занимается изготовлением барабанов для электрических кабелей и проводов. Если кто не видел, это такие большие деревянные катушки, которые с трудом сдвигают с места два-три человека. Работа тяжелая. Должность — подсобный рабочий второго разряда. За последний месяц осужденный Сутягин заработал 366 рублей, получил премию 22 рубля 17 копеек.
Колония в поселке Пирсы в получасе езды от Архангельска — образцово-показательная. Но показывают ее далеко не всем. Начальник колонии Шабан Дибраев согласился поговорить со мной, что называется, без протокола. Попросил не включать магнитофон и даже не записывать в блокноте.
В приватных разговорах сотрудники колонии объяснили, что интервью и репортажи из колонии нежелательны. «Неизвестно, что вы там напишете, а нам расхлебывать», — говорили они. Тем более если журналист из Москвы. Как объяснил мне начальник организационно-аналитического отдела Архангельского УФСИНа Дмитрий Барковский, с недавнего времени все общение с журналистами из центральных СМИ регламентируется не Уголовно-исполнительным кодексом, в котором черным по белому написано, что «представители СМИ и иные лица имеют право посещать учреждения и органы, исполняющие наказания по специальному разрешению администрации этих учреждений и органов либо вышестоящих органов», а телеграммой директора ФСИНа РФ Юрия Калинина.
Эту срочную депешу, разосланную в авральном порядке, с опечатками (вероятно, очень торопились в связи с отправкой Михаила Ходорковского в колонию) по электронной почте 16 января 2006 г. всем начальникам территориальных органов ФСИНа России, мне любезно разрешила переписать Алла Мелькова, замещающая начальницу пресс-службы Архангельского УФСИНа.
Цитирую по тексту оригинала: «При организации взаимодействия федеральными средствами массовой информации проведения ими кино- и видеосъемок показа центральных каналах ТВ допуск представителей СМИ осуществлять только после согласования и разрешения ФСИНа России. № 10/1- 50 Т».
Получили в Архангельске эту депешу 18 января, и жизнь там потекла по-иному. Если раньше, например, сам Шабан Баширович Дибраев имел право решить, пускать того или иного журналиста к себе в колонию, то теперь он не только не разрешил мне встретиться с Игорем Сутягиным, но и интервью с самим собой дать остерегся.
С тем, что места лишения свободы становятся все более закрытыми, согласен руководитель Общественного совета при министре юстиции Валерий Борщев: «Происходит последовательная реставрация старой системы. Телеграмма Юрия Калинина существенно ограничивает права журналистов. А что касается правозащитников, то после «шпионского» скандала нам стало известно, что сотрудникам ФСИНа вроде бы было рекомендовано дистанцироваться от правозащитников».
— Зачем вы сказали, что журналист, попросились бы на свидание как знакомая, вас бы и так пустили, — посоветовал мне молодой человек, вот уже два года посещающий в колонии своего друга.
Мне же в УФСИНе объяснили, что, прежде чем журналисту разрешить посетить какого-то осужденного, в Москве будут долго проверять, не было ли у журналиста судимости. А потом вполне могут отказать.
Спрашивается: а зачем, собственно, журналистам ездить в колонии и посещать осужденных? А хотя бы потому, что общество должно знать о том, как отбывает свой огромный срок кандидат наук Игорь Вячеславович Сутягин. О том, например, что работает он на тяжелейшей работе, что у него развился артрит. Что, приехав сюда, на эту «красную» зону, в которой, как пишут местные СМИ, «администрация крепко держит власть» и сидят «воры-рецидивисты, убийцы, насильники», он начал издавать тюремную газету «Вестник ИК-1». А через какое-то время почему-то его от этого занятия отстранили, а другую газету — «Психологический советник», которую он также начал издавать, и вовсе прикрыли.
«Игорь, улыбаясь, сказал мне, что у него амбициозные планы: он собирается освоить все специальности, которым учат в местном ПТУ: слесарь-ремонтник, оператор котельной, электросварщик. И уже даже закончил это самое ПТУ по специальности электрик. Курс был рассчитан на 9 месяцев, а Игорь прошел его экстерном за месяц, — рассказывает адвокат Анна Ставицкая, которой через несколько часов ожидания свидание с Сутягиным все же дали. — Кроме того, он написал уже целых семь рассказов — исторические и о природе. Надеется их когда-нибудь издать. Несмотря на всю несправедливость, которая с ним произошла, он не отчаялся и надеется, что истина восторжествует».
«Красная колония — это страшное место, — говорит Наум Ним, главный редактор журнала «Неволя». — Комиссии, которые посещают такие учреждения, всегда в восторге. Заключенные маршируют и поют. Рассказывают, что летом, если, например, пройдет дождь, все должно быть сухо. Не должно быть луж. Ужасно, что у тех, кто там сидит, нет ни одной свободной минуты для себя. Ты знаешь, что за тобой все время наблюдают те, кто сотрудничает с администрацией. Ты повязан кучей писаных и неписаных правил. Это не жизнь».
С Наумом Нимом согласен и директор Центра содействия реформе уголовного правосудия Валерий Абрамкин: «Там все устроено таким образом, чтобы сломать человека. В таких колониях чем больше показухи в административном корпусе, тем страшнее в жилой зоне».
Начальник Шабан Дибраев называет вверенную ему колонию «государством в государстве», где есть все: церковь, куры, овцы, свиньи, теплицы с огурцами и помидорами, макаронный цех. Колония живет на самоокупаемости: заключенные делают не только мебель, но и мобильные домики (бытовки) для нефтяников и газовиков. Почти год назад друзья Дибраева привезли ему из Африки двух страусов. Яичница для сотрудников колонии как минимум раз в неделю теперь обеспечена: страусиха несется раз в неделю.
Бывалые люди говорят, что страусами и медведями в системе ФСИНа сегодня никого не удивишь: начальники, как бы соревнуясь друг с другом, разводят их в своих подсобных хозяйствах.
В колонии на Пирсах есть и кое-что «покруче». Во дворе, помимо витых, почти «арбатских» уличных фонарей, фонтанов с цементными лебедями, стоит самая главная достопримечательность: отслуживший свое, нелетающий больше АН-2. Согласитесь, странная идея: поставить в тюремном дворе самолет, по сути своей — символ свободы. Но ни в одной российской колонии самолета нет, а в архангельской — стоит.
Хозяин колонии — хозяин. В этом пришлось убедиться в день перед отъездом. Адвокат Сутягина Анна Ставицкая попросила его разрешить еще одно короткое свидание с ее подзащитным. Дибраев предложил приехать в колонию за два часа до отлета ее самолета, прекрасно зная, что в отличие от АН-2, стоящего на приколе в тюремном дворе, самолет Архангельск — Москва обязательно улетит по расписанию.
Уезжали мы из Архангельска в большой тревоге. Слова начальника колонии о том, что к Сутягину нет никаких претензий, он сыт, обеспечен работой и здоров, не внушали оптимизма. Тем более что они не зафиксированы на магнитофонной ленте. А за огромным, глухим и мрачным забором с абсолютно бесправными людьми, не защищенными законом, может случиться все, что угодно. По некоторым сведениям, после того как Сутягин получил письмо с вопросами из Страсбурга, контроль за ним на зоне еще больше усилился. Тем более что он по-прежнему настаивает на своей невиновности.
P.S. Прошу считать данную публикацию обращением во ФСИН РФ с просьбой о встрече с Игорем Сутягиным.
|
