|
Человек без всенародной славы
…Магомедали Магомедов руководил Дагестаном так давно, что
имеется даже некоторая путаница в вопросе о том, с какого
года следует начинать этот великий отсчет: то ли с 83-го, то
ли с 87-го. Так давно, что уже будто и забылось официальное
название его должности председателя Госсовета, и его
называют проще – руководителем или еще Дедом.
Председатель дагестанского Госсовета – фигура уникальная не
просто в силу своего политического мафусаильства. Эта
уникальность другого рода, потому что если бы требовалось
вывести образ политического героя нашего времени, источник
соответствующего вдохновения следовало бы искать именно в
биографии Магомедова. И дело даже не в том, что эта
биография столь объемна. Строго говоря, советский ее этап
особого интереса не представляет, ничего нет особенного и в
технологии трансформации советского руководителя в
российского регионального вожака.
Интересна, как обычно, самая новейшая история.
Справедливости ради надо отметить, что в круг знаменитых
лидеров Магомедов не рвался, и если бы не чеченская война с
соответствующим интересом к соседнему Дагестану, про него
знали бы еще меньше, чем знают за пределами республики даже
сегодня. Такой же долгожитель, его кабардино-балкарский
коллега Валерий Коков был, пожалуй, даже более известен,
приковывали к себе внимание другие северокавказские
руководители в Карачаево-Черкесии, в Адыгее, в Ингушетии, не
говоря уж о Северной Осетии, а Дагестан, крупнейший регион
юга России, оставался вещью в себе. То есть все постепенно
узнавали то, о чем республика знала многие годы – что в
Дагестане идет какая-то странная, чем-то похожая на
чеченскую, война. Что там, как в Чечне, орудуют ваххабиты.
Что коррупция в Дагестане выглядит образцово-показательной,
но имя самого Магомедова по-прежнему пользовалось широкой
известностью только в самом Дагестане. А доклад Козака о
ситуации на Северном Кавказе содержал только количество
регионов, в которых ситуация выходила за рамки приличий, но
никак не их названия и тем более не имена их руководителей.
Такая слава приходит обычно вместе с выборными страстями, и
Магомедов не рвался за этой славой. Дагестан, словно
догадываясь, чем в конце концов закончится вольница со
всенародным избранием региональных руководителей,
единственным эту вольницу благополучно и пережил без этой
всенародности. Доведя до совершенства одну-единственную
технологию.
Рыночная политэкономия
Все региональные лидеры в отношениях с Москвой обязательно
находили чем поторговать. Кто-то, как Казань, мифом
суверенитета. Кто-то, как Ингушетия, своей безнадежной
дотационностью. Кто-то, как Башкирия, незаменимостью своего
лидера. Дагестан блистательно торговал всем одновременно.
Чечня была рядом, и Махачкала ни словечком не опровергала
слухов о том, что самым объективным образом в списке
разрушителей российской целостности будет следующей. И это
непременно случится, если кому-то придет в голову
заинтересоваться особенностями экономики Дагестана, чей
бюджет на 90 процентов состоял из федеральных трансфертов. И
самое главное: кто, если не Магомедов, сможет сохранить
межнациональное спокойствие в почти семидесятинациональной
республике?
Москва даже в самые демократические времена не посягала на
право Магомедова избираться узким кругом Госсовета на новые
сроки. Все дагестанские мифы с каждым новым избранием
Магомедова самовоспроизводились и крепли, любое усугубление
дагестанской ситуации работало на упрочение вечного
лидерства. Козак говорит о коррупции и клановости на
Северном Кавказе? Так Магомедов ничего и не скрывал. Да,
ситуация сложная, но такова традиция, которая и есть
реальность. Аварцы занимаются нефтью, даргинцы шерстью,
лакцы рыбой, у каждых – свой клан, все бьются за власть. И
будто бы потаенный сигнал Магомедова озвучивает Сурков в
своей известной речи перед крупным бизнесом: дай дагестанцам
самим выбирать себе руководителя, так ведь они того и гляди
себе выберут какого-нибудь ваххабита.
Стало быть, только Магомедов. Только он уберегал республику
от межкланово-межнационального взрыва, риск которого время
от времени демонстрировался. Придумывалась программа
переселения лакцев с земель, на которых до выселения жили
чеченцы-акинцы. Лакцы не возражали, только требовали денег,
которые к этому времени куда-то растворились, и, пожалуйста,
все, как предупреждали, – начались столкновения между
лакцами и чеченцами. Они, впрочем, довольно быстро стихли
под мудрым руководством республиканской власти.
Ставок больше нет
На самом же деле при этом мудром руководстве система
костенела совсем другим способом, к которому национальное
разделение труда не имело никакого отношения. Все
происходило во вполне российском духе, с тем лишь
уточнением, что единственным подлинным республиканским
ресурсом были те самые бюджетные дотации. Именно за
кабинеты, в которых происходило их распределение,
разворачивались настоящие битвы, обретавшие вполне
политический характер. А поскольку никаких других способов
политического самовыражения, кроме обреченного наблюдения за
очередными выборами Госсоветом своего бессменного
председателя, оппонентам Магомедов не оставлял, Дагестан шаг
за шагом шел вразнос. На чеченскую войну можно было
списывать любой взрыв и любое покушение, тем более что это
полностью отвечало чаяниям Москвы. Объясняя всемирным
ваххабитским заговором карамахинскую попытку укрыться
зеленым знаменем от махачкалинского буйства, Магомедов
уговаривает в 1999 году федеральную войсковую группировку,
так и не разгромившую Басаева, завернуть в мятежные села и
сровнять их с землей. Сровняли. Еще раз, может быть, и не
без тоскливости убедившись, что замены Магомедову быть не
может. И в очередной раз дав понять всем в Дагестане, что
никаких иллюзий на тему хоть каких-то выборов питать не
стоит. И опять покушения, опять взрывы, которые так легко
списать на вездесущего Басаева.
На очередном витке этого замкнутого круга Козак слал в
Кремль свой доклад, а Путин ехал в Дагестан, обреченно
привечая вечного председателя. Боевые сводки из Махачкалы
все больше напоминали чеченские.
Между тем в июле истекали очередные полномочия Магомедова.
Но теперь судьбу власти решал даже не Госсовет, а сама
Москва, и теперь ей, а не Магомедову должны были
демонстрировать свою силу соискатели. Кремль же, как
известно, вообще склонен следить за развитием ситуации с тем
большим вниманием, чем меньше остается хороших решений –
никакого решения, понятно, не принимая. Теперь Москва, так
сказать, решила сыграть на некоторое опережение.
До июля ждать было нельзя
Исчерпав перед Москвой систему аргументов, каждый из
рискующих проиграть мог бы превратить окончательный процесс
принятия решения для Кремля в подлинный кошмар. Сил
изображать веру в миф о незаменимости Магомедова уже не
было. Ставку делать было страшно. Саид Амиров, мэр
Махачкалы, переживший полтора десятка покушений, сильный
человек Дагестана, подрастерявший в борьбе с Магомедовым
свой былой ресурс и оттого еще более опасный? Саидгусейн
Магомадов, руководитель управления федерального
казначейства, пользующийся поддержкой на оппозиционном
севере Дагестана? Нет, не подходят.
Хороших ставок нет, а ставку делать надо. Дагестан был
обречен стать идеальной иллюстрацией к московскому стилю.
Уроки Козака
Москва держится до последнего и ничего не меняет – это тоже
формула стабильности, и другой у нее нет. С каждым днем
даже такую стабильность контролировать все труднее, но во
имя этого контроля Кремль лишает всех игроков последних
возможностей маневра. Ответственность приходится брать на
себя, что крайне неприятно.
Москва принимает решение. Этот жанр последний раз можно было
изучать в Кабардино-Балкарии, куда вместо Валерия Кокова был
командирован московский бизнесмен Арсен Каноков, и
фонетическое сходство фамилий выглядит полноценной
аллегорией. Москва в операции «Преемник» на местах исходит
во имя стабильности из одного-единственного критерия:
новый человек должен стать гарантом неизменности. Вот
идеал, к которому стремится система принятия решения: менять
не меняя.
В Дагестане ставка сделана. Спикер парламента Муху Алиев,
своей судьбой способный разрушить последние остатки
мифологии о межнациональном дисбалансе: Алиев – аварец,
самым органичным образом вписывавшийся во власть,
считавшуюся даргинской. Да и сам кремлевский выбор эту
мифологию окончательно добивает: ведь еще совсем недавно
считалось, что аварцу как представителю самого
многочисленного народа путь в дагестанские лидеры заказан –
по причине политкорректной заботы о том самом межэтническом
балансе.
И теперь Кремлю остается лишь следить за последствиями своих
системных пристрастий. Хороших решений, еще раз ради
справедливости, уже почти не оставалось, Кремль предпочел
продолжение того, что он уже знает. Преемник – так преемник.
Но для тех дагестанских лидеров, чьи надежды развеяны
московским выбором, этот выбор может стать последней чертой.
Они ждали целую эпоху, эпоха закончилась, и оказалось, ее
главную битву они проиграли.
И теперь все начинается сначала. Как в Нальчике. У Козака
еще есть идеи сократить бюджетные дотации Дагестану? Хотя,
конечно, в Нальчике предыстория была, как известно, куда
спокойнее.
|
